Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
- Кого? - не понял Алешка.
- Тьфу ты, - спохватился Обух. - Сватов, говорю, послали... Нет... Послов заслали... Во!..
Договорились, в общем. Выбрали соседи из молодых да ранних самого жадного, чтоб и бегал резво, и на чужой каравай рот шире прочих разевал. С утра пораньше вбили колышек, шуганули молодого, он и помчался, что твой лось. Глядят ему вслед, и каждый разно думает. Одни, что зря на поводу у мудреца пошли, без порток к вечеру останутся, другие - что надо б было не с пешим соглашаться, а про коня речь вести. Вот уже и солнце садится, высматривают молодого, а того - нет, как нет. Ночь настала, значит, согласно договору, каждое селение при своей земле осталось. Теперь уже первые радуются, кто прежде горевал, а кто прежде руки потирал от радости, те носы повесили...
Молодого же на другой день нашли. Жадность его сгубила. Он, желая побольше захапать, без глаз бежал, вот об камень с размаху и убился. Выделили ему земли, сколько по таким случаям положено, да и схоронили.
- Это он верно сказал, - рассудительно заметил Алешка. - Ежели кто до чужой земли жадный, того зачастую такая судьба и поджидает. Одно непонятно: нам-то он чего об этом рассказал? Подумал, нешто, что мы с тобой селение его ради земли воевать пришли? Так нам чужого не надобно. Не князья какие... Ладно, давай-ка отсюда выбираться. Нечего нам тут с тобой делать, коли здесь только мертвые живут...
На коней сели, как от селения подальше отошли. Не хотелось усопших лишний раз беспокоить, и так суету учинили. Решили обратно возвернуться, поближе к лагерю воинскому, а то как бы не заблудиться. Места незнакомые, непривычные, заплутать запросто можно. Только с версту и проехали, как поняли - и в самом деле заплутали. Мало того, один отлично от другого указывает, куда ехать надобно. Оно, конечно, Алешка мог бы и стукнуть, чтоб правоту свою утвердить, ан в таком случае кулак плохую услугу оказать может.
До того долаялись, голоса потеряли, и в глотках пересохло. Подались к речке, напиться, видят - то одна была, а то вроде как две стало. И еще, как напились да прислушались, шум какой-то услышали. Ровно так шумит, но не ветер. В той стороне, где новая речка в зарослях прячется.
Подались на звук осторожненько, и, миновав перелесок, вышли на склон, почти без кустарника. Чуть далее - другой, почти такой же, только он камнями так опоясан, что кажется, будто это крепость какая. Тут тебе и башни, и ворота, и стена сложенная, а поверх всего, словно кто горой невысокой придавил. На такое глядя, и впрямь подумается: выстроили люди крепость, а как с великанами местными повздорили, те их постройку и пришлепнули. По правую же руку - скала высокая вздымается: ни дать, ни взять, лицо человеческое. И сверху по этому лицу, подобно волосам, вода льется, речкой внизу собираясь, той самой, вдоль которой они шли. Вот поток этот, с высоты ниспадающий, и шумит. А высота-то какая: пожалуй, из лука до верху не дострелишь. И еще вроде как тропинка едва заметная, петляя, на высоту эту подымается. Может, зверями какими протоптанная, а может - и человеком.
- Ты, Обух, меня здесь с конями подожди, - Алешка говорит, - пока я взлезу да гляну, что там да как. Ежели что, ори, со всей мочи.
Попытался было Обух сказать, - зачем лезть, коли даже если и есть там чего, все одно с конями не подняться, - не стал и слушать.
Тропа - не тропа, так промеж зарослей вьется, что идти по ней без особой опаски можно. Удобная. Одно плохо - вода слева шумит, а саму ее редко где сквозь просветы видать. Ежели ночью тут идти да с тропы сбиться - запросто сорваться можно. Только мокрое место и останется. И того не найдут - в воде, да мокрое место. Попробуй, найди.
Сколько поднимался, тропа вправо подалась, а влево - площадка скальная. К самой воде падающей подходит, даже, вон, лужа на краю, и камни мокрые. Ну, как тут вниз не глянуть, высоко ли? В Обуха камешком бросить, если видать его отсюда.
Выбрался Алешка на площадку, тихохонько, шажок за шажком, к краю подбирается. Под ноги себе глядит, как бы не оскользнуться, и другого ничего не видит и не слышит. Не видит, как позади него выметнулась, словно бы из самой скалы, фигура человеческая, и так встала, что нет ему теперь обратной дороги. Чуть присела, повела плечами, выпрямилась и так гикнула - в ушах заложило.
Вздрогнул Алешка от неожиданности, мало не грохнулся, на мокром камне. Но не свалился, обернулся резко, щитом заслонился, руку на рукоять меча кинул.
Совсем молодой враг на него наскочил. Даже усы еще не пробились. Глаза черные, молнии мечут. В шеломе, кольчуге ниже пояса, без щита. На колено припал, рукой правой в камень уперся, чем-то на птицу хищную похож. Из-за плеч рукояти торчат. Медленно руки за спину потянул, крест-накрест перед грудью, ухватил поудобнее, выхватил разом блестящие, чуть искривленные, клинки, снова что-то грозное выкрикнул, и на Алешку бросился.
Туго тому пришлось. Мелькают мечи вражеские перед глазами, точно спицы колесные. То сверху пластают, то снизу ужалить норовят. Алешке не об том, чтоб самому ударить, думать приходится, - как бы увернуться. Не пригнешься, - без головы останешься, не подпрыгнешь, - ноги отхватит. Еще и место невыгодное занял, - один неверный шаг, и вниз улетишь.
Этот же, точно петушок молодой: налетит, осыплет ударами, назад отскочит, глотнет воздуху, и снова наскакивает. Дух перевести не дает. Куда ни глянь, везде он. Со всех сторон разом нападает...
Чувствует Алешка, совсем невмоготу становится. Улучил время, бросил щит в сторону, - больше мешает, чем защиту дает, - ухватил рукоять меча обеими руками, - дело сразу веселей пошло. Теперь воин молодой осторожнее стал, меч-то у Алешки, подлиннее евойных будет. Один он здесь, или сколько? Не затаился ли кто среди зарослей али камней? А только все одно, отступать от края надобно, иначе никак в поединке не сдюжить. Воин - местный, ему к скалам не привыкать, Алешка же и вперед смотреть должен, и назад оглядываться.
Только было нападавший отскочил, бросился Алешка к нему, не давая опомниться, прижал было спиной к скале, ан тот все же из-под меча вывернулся, но уже на том месте оказался, где прежде Алешка воевал. Тут уж и богатырь киевский в силу полную себя показал. Теперь его меч сверху-снизу молнией бьет, теснит супротивника к обрыву. Отступает тот, однако пощады не просит, и, по всему видно, сдаваться не собирается. Ладно, надобно мечи у него выбить, а там поглядим. Негоже молодость губить.
Не удалось задуманное. Поскользнулся воин на камне мокром, взмахнул неловко руками и сбил с себя шлем. Застыл Алешка, глазам не веря. Девка!.. Пошатнулась, запрокинулась, и прежде, чем Алешка успел пошевелиться, опрокинулась в струи водные, увлекшие ее вниз. Хотел было к краю метнуться, - крик сзади раздался. Обух на помощь подоспел. Коней внизу бросил, - пущай пропадают, - и в гору ломанулся. Хорош помощничек... Стоит, отдышаться не может. Откуда воздуху и на крик-то взял...
- С... кем... это... ты... здесь?.. - спрашивает.
Ничего не ответил Алешка. Подошел потихоньку к краю, глянул вниз осторожненько... Какой там! С эдакой высоты об камни грохнуться, - нечего и думать живым остаться. И как-то не по себе ему стало. Оно, конечно, и победу одержал, и жив остался, а только не мила она ему, победа эта. Девку молодую - жизни лишить. Пусть и враг она, наверное, и бой честным был. Не он ее, так она б его одолела. Мало того, одолела, так ведь и не пожалела б о том.
- С кем, с кем... - пробормотал. - Ты сам, чего коней бросил-то? А ежели уведет кто? Давай, пошли отсюда.
Глянул еще раз - не зацепилась ли там где, вздохнул тяжко и стал спускаться вслед за Обухом.
Кони как стояли, так и стоят, никто не увел, Алешка же и снизу, где мог, все осмотрел. Ничего не нашел. Будто и не было девки-воительницы. Будто померещилось. А тут, пока суд да дело, смеркаться стало, надобно место для ночлега подыскивать. Хорошо, вот оно, рядышком оказалось, так что и идти никуда не надобно. Развели огонь, ветками прикрыв, так, чтоб ниоткуда видно не было, присели. Рассказал Алешка Обуху, что да как на скале приключилось. Так рассказал, будто друга близкого потерял, - не супротивника сразил. Закончил, и молчит. И Обух молчит. Сколько сидели, наконец, Обух поерзал на полене, что под седалище себе подложил, и начал.
