Серебряный Вихор - Майерс Джон Майерс (читать книги без сокращений .txt) 📗
Я не вмешивался в разговор, потому что язык у меня прилип к гортани, но при этих словах я вновь обрел дар связной речи. Все что угодно, но только бы не застрять здесь! Худшего нельзя было себе и вообразить.
— Я не собираюсь здесь задерживаться! — выпалил я.
Губы раздвинулись в улыбке, однако змеиные глаза не выказали ни малейших эмоций.
— Мой путь лежит к Иппокрене! — возмущенно бросил я Фаустофелю. — Ты знал об этом с самого начала.
На ехидной физиономии моего проводника играло то самое плутовское выражение, каким он встретил меня на дороге, переодетый хромым бродягой. Я понял, что попал в ловушку.
— Мы же заключили с тобой договор!
— Мы условились только о том, что я провожу тебя сколько смогу, — разве не так? — парировал Фаустофель. — Что обещано, то исполнено: дальше идти просто некуда. Но, разумеется, ты волен вернуться обратно.
Все четверо весело гоготнули. От одного воспоминания об огненном озере меня передернуло.
— Обратно? Но ведь наверняка есть дорога, которая ведет вперед, к Иппокрене. — Голос мой слегка дрогнул. — Иначе просто быть не может! Ты сам меня уверял, что не отклонишься ни на шаг в сторону.
— Нельзя же быть таким легковерным! — укорил он меня. — С незнакомцами следует держать ухо востро. А лучше всего вообще никому не верить: непременно попадешь впросак.
Он явно надо мной издевался, но я даже рассердиться был не в силах.
— Послушай, Фаустофель! — умоляюще обратился я к нему. — Тебе больше незачем беспокоиться и утруждать себя. Только покажи мне дорогу — и я отправлюсь один.
— Куда ты отправишься? Разве что прикажешь мне раздвинуть конечные пределы? — Он покрутил головой. — Обратно захотелось? А вспомни-ка, о чем я тебя предупреждал у входа — дороги назад нет!
— Точно! — поддакнул император. — В наших краях даже закон земного притяжения недействителен. Ты — на самом дне и останешься здесь навечно, как всякий, кто примыкает к нам.
Я давно считал себя конченым человеком, но, оказывается, это было не так. Сам процесс кочевания с места на место уже служил утешением; в нем таилась пусть слабая, но все-таки хоть какая-то надежда на перемену к лучшему. Только теперь, лишившись последней опоры, я осознал в полной мере никчемность моего существования.
Дрожа всем телом, я озирался по сторонам как безумный. Еще немного — и я сорвусь в крик, не владея собой, забьюсь в истерике… Тогда окончательная победа будет за Фаустофелем… Но что-то меня еще удерживало на последней грани.
Бесстрастные взгляды холодно следили за мной, пока я лихорадочно перебирал в уме возможности побега. Увы! Надежды не было ни малейшей. Я снова вгляделся в своих мучителей. Смешно было бы искать на их непроницаемых лицах сочувствия: нет, я пытался удостовериться, известна ли мне вся правда, до конца.
Гадать было бесполезно, но вдруг в голове у меня мелькнула одна мысль. Внушительность представшего мне ареопага подсказала моему инстинкту то, что я не сумел уловить в единственном представителе их шатии-братии — моем вожатом. Если все они долдонят одно и то же, какого черта я обязан идти у них на поводу? Открытие вдохнуло в меня отвагу, и я предпринял ответный выпад.
— Не верю! — крикнул я во все горло. — Не верю ни единому вашему слову!
Грянувший глумливый хохот больно меня уязвил, но я стойко выдержал и это испытание. Зубоскальству внезапно был положен конец. Физиономии всех четверых ошарашенно вытянулись — откуда-то издалека донеслось пение:
Не всякий голос мог пробиться сквозь эти несокрушимые стены. Пожалуй, только один… Я напряг слух, желая убедиться, что не ошибся.
Голиас — конечно же, это он! Голос проникал через стену за спиной императора и с каждой минутой становился все громче. Приближение Голиаса уже начало оказывать свое действие. Беззаботная песенка отвалила камень с моей могилы. С плеч свалилась тяжесть, и я снова вздохнул полной грудью. Мои караульщики, оправившись от потрясения, почернели от злобы. Чем большее я испытывал облегчение, тем мрачнее они становились.
Стена казалась сплошной, однако Голиас явно двигался нам навстречу.
Тут скрытая в панели дверь от удара ноги распахнулась настежь — и в проеме показался Голиас. Не обращая внимания на свирепый вид хозяев, он хладнокровно закончил песню.
Голиас не изменил свойственной ему учтивости и при последних строках песни отвесил императору поклон. Тот, однако, нимало не смягчившись, проскрежетал:
— У нас не поют!
— Еще запоют, — пообещал Голиас. — Сейчас как раз самое время, ваше величество.
— Что ты хочешь этим сказать? — вмешался Фаустофель.
Голиас, словно не слыша, с улыбкой повернулся ко мне:
— У тебя неприятности, Шендон?
— Привет, Голиас. — Воспоминание о том, как грубо я обошелся с ним при расставании, точило меня изнутри. — Да вот, как видишь, вцепились в меня и не желают выпустить.
— Что ж, ты сам до этого допустил. Голиас приблизился ко мне, и я почувствовал, что он, несмотря на показную беспечность, крайне озабочен.
— Орфей! — окликнул его император. — Прежде чем двинуться с места, объяви о цели своего визита.
Голиас помедлил, облизнул языком пересохшие губы, но заговорил твердым и уверенным голосом:
— Великий Князь и Император, я пришел вызволить отсюда вот этого человека, моего друга.
Только теперь меня осенило, что явился он исключительно ради меня. Кокон отчаяния, внутри которого я томился, перестал существовать, испепеленный этим молниеносным открытием.
