Дети Судного Часа - Рудазов Александр (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Это своего род а краеугольный камень мироздания, всеохватывающая триада, которой подчиняется все живое и мыслящее.
Законом Зверя назывался основной принцип дарвинизма — выживает сильнейший. Низшие инстинкты, животное начало — самый могучий и самый гнусный из трех законов. В отличие от двух остальных, закон Зверя присутствует везде и всюду, но нет хуже мира, в котором он царит безраздельно. До Судного Часа считалось, что закон Зверя оставлен человечеством в прошлом и лишь изредка проявляется в виде уродливых атавизмов.
Законом Человека назывались основные гуманистические принципы, формирующие этический образ жизни. Считалось, что закон Человека — это настоящее человечества. Не идеальное, но вполне удовлетворительное, а главное — доступное и реальное. Своего рода компромисс между наихудшим и наилучшим, между Зверем и Богом.
Что же до закона Бога, то им назывался некий недостижимый идеал, к которому, однако же, надо всеми силами стремиться. Под Богом в нем не имелось в виду какого-то конкретного божества — лишь гипотетическое понятие, абсолютное совершенство, находящееся за пределами человеческого восприятия. В отличие от первых двух законов, закон Бога формулировался довольно расплывчато и толковался очень широко. Предполагалось, что по воцарении в обществе закона Бога наступит всеобщее благоденствие.
— Эти з-законы описывали прошлое, настоящее и будущее, — грустно говорил Лакласторос. — Никто и не подозревал, что в-в будущем м-мы снова в-вернемся к з-закону З-зверя… Нынешнее поколение уже не помнит той, прежней жизни. Судный Час произошел больше ста лет назад. Тогда наш м-мир был процветающим, переживающим небывалый расцвет. М-мы победили почти в-все болезни, создали сверхбыстрый транспорт и уникальную информационную систему. М-мы даже основали первую колонию на Кигаре…
— А что с этой колонией стало? — полюбопытствовала Ванесса.
— Скорее в-всего, давно погибла. Строительство еще только начиналось — они не м-могли долго просуществовать автономно.
Ванессу это заинтересовало, и она стала выпытывать подробности. Лакласторос отозвался с готовностью — он сам внес ощутимый вклад в космическую программу Хайгонды и с удовольствием предавался воспоминаниям.
Выяснилось, что в довоенные времена на Плонете были две могущественные сверхдержавы — Хайгонда и Седвавия. Обе занимали по целому материку, обе насчитывали сотни миллионов граждан, обе обладали громадными армиями и передовыми технологиями. Все мало-мальски значимые открытия совершались либо в Хайгонде, либо в Седвавии.
Разумеется, между странами-гигантами постоянно шло соперничество. На Плонете этот процесс назывался «дружеской войной». Там не было никакой враждебности, не было гонки вооружений и нацеленных друг на друга ракет. Просто непрекращающееся соревнование во всех возможных областях. В науке, в культуре, в спорте. И Хайгонда, и Седвавия считали делом чести перещеголять соперника — пусть даже в какой-нибудь ерунде.
У этого соревнования были свои положительные стороны. Правительства обеих держав щедро вкладывались в дорогостоящие проекты, способные повысить государственный рейтинг. Тот же купол над ГИОТ, бесподобное «Искусственное Небо», первоначально был создан именно с этой целью — как объект престижа. А сколько других потрясающих зданий было воздвигнуто лишь из желания похвастаться!
Тому же служила и космическая программа. Полеты на другие планеты обходились в громадные суммы и не приносили ни малейшей прибыли — но Хайгонда и Седвавия исследовали звездную систему наперегонки, стремясь во что бы то ни стало превзойти соперника, совершить больше его, первым воткнуть флаг в очередной астероид. Их не смущало то, что в других мирах не было найдено ничего сколько-нибудь полезного, не говоря уж о братьях по разуму. Впрочем, их никто и не ожидал встретить — ученые Плонета всерьез считали, что на планетах со спутниками жизнь существовать не может.
В этом Ванесса попробовала Лакластороса переубедить, но тот отнесся к ее словам так же, как и Моргнеуморос. Даже более того — профессор снисходительно усмехнулся и принялся излагать сложнейшую теорию с кучей непонятных слов, однозначно подтверждающих правоту плонетских физиков. Единственное, что смогла противопоставить этому бедная Вон, — утверждение, что у ее родной планеты спутник есть, вот честное слово!
— Это в-взаимоисключающие в-вещи, — безапелляционно заявил Лакласторос. — Разумная жизнь не может существовать в-в отсутствие в-воды и атмосферы, а у планеты есть либо спутник, либо в-вода и атмосфера — то и другое разом невозможно.
— Что же я, вру?! — возмутилась Ванесса.
— Не нужно так горячиться, — миролюбиво попросил профессор. — Пусть будет по-вашему, хорошо. Я в-вам в-верю.
Ванесса пристально посмотрела на него и спросила:
— Но ведь на самом деле не верите, да?
— Не будем продолжать этот разговор, — отвернулся Лакласторос. — Хотите, лучше расскажу, как я в-влился в дружный коллектив ГИОТ? Интереснейшая история.
— Пожалуй, на сегодня с меня хватит историй.
— Хорошо, слушайте. Меня заприметили, когда я еще учился в-в в-вузе…
— Эй! Я сказала…
— М-мне оставался еще целый год до окончания учебы, когда м-меня и еще двоих студентов в-внезапно сняли с з-занятий и в-вызвали в-в ректорат, — продолжал Лакласторос, не обращая внимания на Ванессу. — Там нас уже ждал правительственный агент. Он сразу сказал, что нас берут на работу, но отказался объяснить, на какую именно. М-мы з-задавали м-много в-вопросов, но единственное, что нам отвечали, — «там узнаете». В-велели з-заполнить анкету — я отказался. М-мне не хотелось отправляться неизвестно куда, оставаясь с незаконченным образованием. Однако ректор только улыбнулся и сказал, что эта организация обладает правом брать кадры в-везде, где только пожелает, поэтому м-мое м-мнение в-во в-внимание не принимается. Я их з-заинтересовал — и м-мне следует чувствовать себя польщенным.
— Ужасно интересно, но…
— М-мы понятия не имели, куда нас в-везут. Оказалось, что сюда, на окраину губернии. З-здесь тогда еще ничего не было — только пара заброшенных дворянских усадеб, бараки, свежевыстроенный полигон и непролазная грязь. В-вокруг колючая проволока, часовые — как будто исправительная колония. Помню, я сначала испугался, ничего не понимал — но потом стало полегче. Уж очень дружный коллектив подобрался, з-знаете ли. Очень приятная была атмосфера — домашняя, м-можно сказать. М-мы собственными руками построили то, что сначала было просто сосредоточенной группой научно-исследовательских институтов, а потом стало единым научным комплексом. Тогда он, правда, назывался ГИПТ — Государственный Институт Передовых Технологий. Буковка «о» в-в названии появилась уже в-в в-военное в-время, когда в-все ресурсы бросили на оборону…
— Простите за нескромный вопрос, профессор, а сколько вам лет? — перебила его Ванесса.
— Двести пятьдесят восемь, а что?
— Ничего. Вы неплохо сохранились.
— М-микрозонды, барышня, м-медицинские м-микрозонды… Хорошая была технология… Жаль, что она утрачена… как и в-все остальное, в-впрочем.
— Профессор, а вот мне интересно — если у вас у всех в артериях эти чудо-зонды, почему же вы не стали нормальными людьми?
— Кто это м-мы?
— Ну, вы, майор Моргнеуморос, остальные все ваши. Почему вы все остаетесь… такими?
— М-медицинские м-микрозонды не в-всесильны, барышня. Они м-могут исправить незначительные нарушения в-в ДНК, но с такими серьезными отклонениями, как у нас, не справляются. Однако з-заметьте — несмотря на м-мутацию, большинство из нас м-может в-вести более-менее нормальную жизнь. Некоторые м-мутации оказались даже полезными. Лично я предполагаю, что это з-заслуга м-микрозондов.
— Уверены? — усомнилась Ванесса.
— Я не специалист в-в подобных в-вещах, конечно. Это не более чем м-мое предположение.
Профессор в очередной раз вытянул голый крючок и посмотрел на него с затаенным разочарованием. Видимо, в глубине души ему все-таки хотелось поймать рыбу.
