Убежище (ЛП) - Кук Тонья (читать хорошую книгу .TXT) 📗
После полудня небо потемнело и вздулось, словно тяжелые облака разбухли под своим собственным весом, поглощая землю под собой. В лагерь кочевников галопом прискакали часовые с необычными новостями. Приближался одиночный всадник лэддэд. Билат выслал отряд лучников Вейя-Лу на высокий песчаный холм к северу от Озера Грез. Оттуда они могли снять любого, осмелившегося проникнуть в лагерь. Они могли так поступить и с этим всадником, если бы остроглазый военачальник Тондун, Харади, не узнал ее. Харади был с Адалой на переговорах и слышал о военачальнице лэддэд, Кериансерай по прозвищу Львица. У этого всадника были сверкающие золотые волосы, свободно спадавшие сзади на плечи. Это должна была быть Львица.
Этош отправил Вапу разбудить Вейядан.
Вапа преклонил колено снаружи закрытой створки палатки Адалы и тихо позвал. Она приказала ему войти. Он просунул внутрь голову, уважительно не отводя глаз от земли.
«Вейядан, приближается военачальница лэддэд. Одна!»
Она лежала к нему спиной. Не шелохнувшись, Адала сказала: «Позови вождей и военачальников. Они будут судить преступника».
«Это маита», — глубокомысленно ответил он и удалился.
Адала медленно села. Ее голова все еще болела, как болела последние три дня. Все из-за неба. Облака нависали над пустыней точно беременный зверь. Она никогда не сталкивалась с таким тяжелым воздухом. Он таким грузом повис на ней, что ей казалось, что ее череп треснет от подобного давления. Обычное лекарство от головной боли, пожевать лист кустарника макадар, совсем не приносило ей облегчения.
Она налила чуть теплой воды в медную кастрюлю и вымыла руки, лицо, шею и ноги. Во время омовения Адала благословляла имена своих предков и взывала к Тем, Кто Наверху судить ее деяния в этот день. Если ее признают в недостатке добродетели или правдивости, пусть поразят ее боги.
Прямо на входе в ее палатку лежал сверток. Это оказалось восхитительное новое платье из красного полотна, украшенное белой вышивкой. Стиль и искусство швеи говорили, что его сделали женщины племени Мэйякхур. Воротник и соответствующее покрывало были шелковыми, окрашенными вручную и подошли бы супруге хана, но так как Адала уважала стоящее за подарком настроение, она не могла надеть это прекрасное платье. Сейчас не был день для банкета, не был день для празднования. Должно было свершиться правосудие, суровое правосудие. Было не время для праздничного облачения.
Она отодвинула новую одежду и снова повязала кушак чиненого-перечиненного черного платья, которое носило каждый день, и в котором спала. Взяв расческу из слоновой кости — подарок ее последнего мужа, Касамира, и одну из немногих ее красивых вещей — Адала принялась за непослушные волосы. Недавно она заметила, что некоторые из волос, что вытягивала расческа, были не черными, а серыми.
Тщательно уложив прическу, она вышла из палатки. Все вожди и военачальники ждали ее. Они стояли двойной шеренгой, лицом к центру, с Адалой во главе получившегося треугольника. Скромные пятнышки дневного света пестрили на земле, прорываясь сквозь разрывы в завесе облаков.
Повернувшись к стоявшим справа от нее Вейя-Лу, Адала поприветствовала Билата и Этоша. Вапа стоял в нескольких шагах позади них, так как он не был вождем или военачальником. Затем шли Яннаш из Тондун и его военачальник Харади, затем Хагат из Микку, и так далее, заканчивая предводителями Мэйякхур слева от Адалы. Она уделила минутку Вассиму, поблагодарив вождя Мэйякхур за вышитое платье, подаренное ей его женщинами, и пояснив, почему она не могла надеть его сегодня. Затем она обратилась ко всем собравшим.
«Этот день настает», — сказала она. — «Ради нашей земли, ради правосудия. Мы должны быть сильными». Она распростерла руки: «Эту землю даровали нам Те, Кто Наверху, но лишь до тех пор, пока мы остаемся достойными владеть ей. Очистим Кхур от чужеземцев, убийц наших детей».
Она говорила спокойно, но ее последнее заявление вызвало крики одобрения у собрания. Они высоко подняли мечи и прокричали: «Маита! Маита! Маита!»
Стоявшие позади них кхурские воины слышали, как их вожди и военачальники провозглашают свою верность судьбе Адалы, и еще громче вторили им эхом. Снова и снова ревели они, их голоса поднимались к бурным небесам и растекались во все стороны. Люди на многие мили вокруг могли слышать их.
Повышая голос, чтобы быть услышанным сквозь крики, Билат сказал: «Вейядан, как насчет колдуна и Сахим-Хана? Мы пришли совершить правосудие и над ними тоже».
«Сахим встретит свою судьбу, но не сегодня. Что же до мнимого колдуна, я не знаю его. Если он виновен, боги доставят его нам». Адала нахмурилась. Она могла простить Сахим-Хану его прошлые проступки, если бы он прислал своих солдат сражаться бок о бок с ее людьми, но он этого не сделал. Он продолжал трусливо прятаться за своими каменными стенами. Со временем, Адала не сомневалась, ее маита разделается и с ним.
Вапа подвел Маленькую Колючку и помог ей забраться на ослицу.
«Пусть этот день запомнится надолго», — сказала она. — «В этот день в Кхуре возродилось правосудие!»
С этими словами, под шумное приветствие десяти тысяч голосов, Адала направилась к краю Озера Грез. За ней последовали ее верные вожди и военачальники в своем разнообразном пышном военном облачении. Микку были лучше всех вооружены, но тондунцы были многочисленнее всех. Они совсем не носили металла, все железо и медь, что были при них, относилось лишь к мечам и кинжалам. Тондунское вооружение было весьма типичным.
На вершине впадины она остановила Маленькую Колючку. Ослица опустила голову и принялась чавкать зарослями лебеды.
Сквозь дымку и поднимающийся от песка искажающий жар, Адала увидела приближающегося на высокой гнедой лошади одинокого всадника. Лучники на вершине холма с наложенными стрелами следили за каждым его движением. Женщина лэддэд приближалась к ним абсолютно невозмутимо.
Кто-то позади Адалы отметил храбрость эльфийки. Адала покачала головой: «Это не храбрость, а заносчивость. Она не верит, что мы можем причинить ей вред».
Харади выдвинулся вперед: «Маита, позволь мне убить ее! Я сделаю это ради тебя, ради всех племен Кхура!»
Мужчин, независимо от того, к какому племени они принадлежали, объединяла детская любовь к славе. «Успокойся», — произнесла она, словно нетерпеливому ребенку.
Вейядан ошибалась в одном; не заносчивость подпитывала храбрость Кериан, а спокойное принятие ситуации. Лучники на холме не волновали ее, потому что она знала, что кочевники хотят мести, а не просто убить ее. Она знала, что не умрет сегодня, знала, что могут пройти дни, прежде чем она умрет. Может, дольше. С другой стороны, существовала вероятность, хоть и призрачная, что она выберется из этого живой. Если так, ничто не остановит ее в намерении восстановить фортуну эльфийской нации.
Озвучив свое намерение сдаться кочевникам, она потратила какое-то время, написав несколько писем своим товарищам и друзьям. Последнее, самое короткое, было ее мужу.
Спаси наш народ. Отведи его домой, — написала она. И все. Слова больше не имели значения, но, может быть, этим поступком она могла восстановить волю Гилтаса поступать правильно ради их расы.
В двадцати метрах от шеренги разряженных вождей варваров, Кериан остановила лошадь. Хотела бы она, чтобы Орлиный Глаз был здесь. Ничто не производит более грандиозное или устрашающее впечатление, чем стоящий на задних лапах боевой грифон Сильванести.
«Слышала, вы хотели видеть меня», — спросила она.
Билат завопил: «Подойди ближе! Не подобает мычать на таком расстоянии!»
Кериан не шелохнулась, чтобы подчиниться, так что некоторые из военачальников двинулись к ней. Она одним плавным движением вытащила меч, слабый дневной свет замерцал на выкованном эльфами клинке. Кочевники замерли.
«Ты пришла сражаться или сдаться?» — спросила Адала.
«Сражаться! Львица никогда не сдается!»
Сказав так, она вонзила шпоры и рванула вперед, низко склонившись к шее лошади. Стрелы с шипением вонзились в песок позади нее, когда она ринулась в атаку. В считанные мгновения она оказалась среди вождей кочевников, коля и рубя. Это позволило покончить с угрозой от лучников, которые не могли стрелять в нее, не попав в своих собственных предводителей.
