Дом и война маркизов короны - О'Санчес (Александр Чесноков) (книги TXT) 📗
— Так точно, ранен, ваша светлость, в плечо и в ногу. Жрецы над ним колдуют. Но — обойдется, говорят.
— Тем более тебе за двоих теперь шевелиться… Эй! Сюда его несите! Кто ему башку снес? Что же вы ему, вчетвером одну шею рубили, что ли? Вместе или по очереди? Пятак, твоей сотни удальцы Топора добыли? Разберись и доложи, кому из них в десятники прыгать! Потом, я сказал! Всем строиться! Бурай со своими — к западным воротам, остальные к южным. Там еще остатки трепыхаются. Да своих не перебейте!..
Капкан удался, яма удалась. Из города ни один туроми не ушел живым. Самые сметливые попытались сбежать по льду реки Малиновой, через Тулему протекавшей, но лед на ней, ниже и выше по течению, был надежно взломан, а берега перекрыты лучниками. После сокрушительной тулемской западни войска маркиза почти до самой весны гоняли большие и малые шайки варваров туроми, уничтожая их одну за другой, а когда те выскакивали к границам — там их ждали засадные полки с ополчением. Свирепые наказы повелителя, вкупе с жаждой мести и добычи, сотворили-таки почти невероятное: в бескрайние туромские земли не вернулся никто. Чуть позже, когда весна как следует прогреет дороги по перевалам, а паводки схлынут, имперские полки наладят переправы через реки и нагрянут в туромские земли с ответом, и некому будет дать им отпор. Такова жизнь: вчера вы карберов уничтожили, завтра ваша очередь придет. Хоггроги сгоряча, с пылу победы, хотел было высушить и сохранить голову Рапана Топора да отправить ее туда, в родные стойбища… или как их там… городища… но быстро справился со своим мальчишеством, велел выкинуть…
Возвращались домой. Двигались то шагом, то легкой рысью. Низкое небо тужилось, тужилось снеговыми тучами да вдруг как загугукает, замерцает!.. Тук — капля по носу шлепнула, да за ней другая, третья… Дождь посыпался, круглый, редкий… А еще и ветер шевельнул крылами — и так вдруг повеяло волглыми травами и землей… И теплом весенним! Откуда бы теплу? — ветер невелик, да студен, капли дождя немногим града мягче, а воздух — воздух все равно живой, трепетный, вкусный! Хоггроги сначала ноздрями его опробовал, потом щеки им надул, потом во всю богатырскую грудь им полакомился! И голова поплыла, и сердце словно танцует. Хоггроги засмеялся и правою рукой очертил круг над головой… В тот же миг новый начальник его охраны Олай Пегий отдал короткий приказ, мгновенно побежавший по рядам дружины, совсем немного времени прошло — и ратники выстроились в походное кольцо — круглым его никак не сделать по гористой дороге — получилось сплюснутое с боков, но вполне достаточное, чтобы очистить его светлости место для уединенных дум. Жизнь больше и сильнее правил, поэтому следует подчиняться ее условиям: иногда можно предаваться созерцанию и на ходу, покачиваясь в седле. Кечень фыркает и посапывает, ушами прядает, головой крутит, внимания просит — но он думам не помеха. Лучше бы, конечно, и мысли куда-нибудь в сторонку, а самому постигать клубы тумана и клочья туч, что совершенно перемешались, так что и не отличить одно от другого… вдыхать и выдыхать раннюю весну, слушать редкий стук дождя… Где бы найти уголок, чтобы укрыться там от забот, чтобы ни одна суетная дума не перебивала вкус простого бытия… Никак. Нигде.
Две недели назад нелепейшим образом попал под шальную стрелу и погиб старый друг, барон Марони Горто, так и не успевший увидеть пожалованных ему владений… Ну за что? Почему бы не пожить подольше хорошему человеку?.. Эх…
С утреца примораживало, поземка мелким снегом баловалась, в лицо, за шиворот, а Марони лежит, спиною на бревнах смолистых, по грудь укрытый легким смертным полотнищем, ему не холодно, он тихо ждет, пока с ним попрощаются старые товарищи и отправят его в занебесье, попутчиком богу Огня… На несколько последних мгновений остались они втроем: Хоггроги, его сенешаль Рокари Бегга и покойник.
— Ладно, что уж тут жалеть. Пожил вволю, на размер души, умер воином, с мечом в руках, среди друзей, победителем, да еще бароном! О чем еще может мечтать человек?
Так говорил Хоггроги, непонятно к кому обращаясь, может быть к себе, а вернее всего — к Рокари, вечному сопернику усопшего… Но сенешаль знал своего повелителя не год, и даже не десять лет, он не клюнул на эти слова, не поддержал, не возразил. Что он там себе думал — соболезновал или радовался втихомолку — ничего не прочесть на юном и бесстрастном лице сенешаля. Что ж, молодец, истинным воином становится, и не просто воином — воителем. Будет не хуже Марони, со временем.
Прощай, друг, прощай, еще один осколок прежней жизни!
Война чем-то напоминает буйную попойку, только здесь, «наутро», голова трещит по-особому… Что такое полковой кошель? Или сундук — кто как у себя называет… Это деньги, которые полковник выдает своим людям. Ратнику столько-то, а десятнику вдвое, а сотнику втрое против десятника, а тысячнику втрое против сотника, а полковнику — втрое против тысячника. В дружине счет подобный, но чуть иной: дружинник получает вдвое против ратника, а десятник дружины втрое против дружинника. Из полкового сундука тратят также на случайный провиант, кузницу, постой и прочие непредвиденные расходы… Вроде бы и одинаково платят, а полк от полка заметно отличается: у иных и все в достатке, и запас в сундуке имеется, а иные — поглупее хозяйствуют… Но ты спроси у любого полковника: откуда деньги, брат, в сундуке твоем? От торговли, от найма военного, от добычи захваченной?
— Нет, — ответит полковник, — по найму мы никому не служим, торговлею не занимаемся, а добычу, в общий котел собранную, хотя и по-честному дуваним — но по карманам, по кисетам, по кошелям, а не в полковой кошель… кроме редких отдельных случаев. Ибо выдает нам казна его светлости! По уговору и ровно в меру!
— А его светлость откуда берет?
— А это уже не нашего ума дело! На, иди, сам спроси у его светлости!
Не спрашивает никто, и правильно делают… Но от этого не легче, война — она грабежами да плясками на вражеских трупах не заканчивается, не желает заканчиваться! И потом, в тиши кабинета или шатра, вызывает его светлость один на один.
