Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
– Нет.
– Это хорошо... Выводи. Сколько тебе людей нужно? Впрочем, откуда тебе знать... да и мне тоже. Пактовий пошел с двумя... правда, он хотел все сделать тихо, незаметно. Теперь, наверное, настала пора пошуметь. Возьмешь конную сотню. «Золотых ос». Якун говорит, что до кесаревны сейчас два конных перехода. Почему они не движутся, он не знает. Проводников он даст и амулеты даст, чтобы не заплутать. Иди. И возвращайся поскорее.
– Понял, стратиг.
Венедим коротко кивнул, повернулся через плечо – и вдруг поскользнулся на чем-то. Он глянул под ноги. Мокрое пятно... слизняк.
Дверь из кулис была распахнута прямо во двор. Там под навесом стоял огромный стол, а на столе низкий ящик с песком. Трое адъютантов длинными лопатками что-то там выравнивали и передвигали.
За воротами Венедим принял поводья у тощего, как подросток, большеухого и большеглазого человечка. Подал ему медный пятак. От человечка исходил сильный кисловатый запах, похожий на запах старого теста. Так иногда пахнут лихорадящие больные.
Пятак упал на длинную сероватую ладонь – и вдруг пропал. Человечек с удивлением уставился на свою руку, повертел ею, потом перевел вопросительный взгляд на Венедима.
– Почтенный акрит... прошу великодушно простить меня, недостойного...
– Прощаю, – усмехнулся Венедим. – Ты артист?
– Наверное, артист, – сказал человечек горько, но почему-то чаще держу поводья... Венедим, кривя рот, бросил ему еще серебряную монету.
– Поди и выпей, артист. Может быть, тогда ты сможешь отпустить поводья.
– Благодарю тебя, акрит. Скажи мне: наши дела плохи?
– Пока нет. Но могут стать плохи. Поэтому я и говорю: поди и напейся. У тебя есть такая возможность.
– Жаль, – сказал артист. – Я хотел бы умереть в бою, но могу таскать лишь свое тело, да и то не быстро и не очень далеко. А поднять в силах разве что кружку – до уровня рта. Это, знаешь ли, очень унизительно, акрит.
– Вот как, – сказал Венедим и посмотрел на артиста более внимательно. – Тогда поищи Конрада Астиона – говорят, ему нужны такие, как ты.
– Конрада Астиона, – повторил артист, запоминая. – Я попробую найти и уговорить его. А если у меня это не получится, а ты вдруг захочешь, чтобы твоих воинов повеселили два-три придурка да горбунья с хвостиком, – напиши мне сюда, в Артемию. Мое имя Руфин, из рода Асинкритов. Хотя, боюсь, род мой меня не пожелает признать...
– Асинкриты – знатные люди, – сказал Венедим. – Как же ты попал в деревенский театр?
– Жизнь, акрит, – это такой театр, с которым наш не сравнится. Если свидимся еще и если будет у тебя охота слушать – я без удовольствия, но честно прочту тебе всю пьесу моей жизни. Пьесу для трех придурковатых актеров и горбуньи с хвостиком... Спасибо тебе, акрит, и пусть минет тебя и железо, и кость, и дерево, и огонь.
– Желаю и тебе найти свой путь, – откликнулся Венедим. Вскочил на коня, не коснувшись руками седла, и движением колен послал его вперед легким наметом.
Артист смотрел ему вслед со сложным выражением лица. Потом – повернулся и пошел, загребая пыль носками истертых сапог.
– Не узнал... – пробормотал он себе под нос.
День под стенами Бориополя прошел в равной перестрелке. Степняки и конкордийцы выкатывали катапульты на дистанцию стрельбы, выпускали снаряды по городу и оттаскивали машины подальше, за пределы досягаемости крепостных баллист и аркбаллист. Все же несколько катапульт были серьезно повреждены тяжелыми дротами и болтами настолько серьезно, что могли числиться в безвозвратных потерях. Немало и людей из обслуги машин пало под стрелами, падающими с высокого неба хоть неприцельно, но густо. В самом городе больших пожаров не отмечено было в тот день видимо, успевали погасить...
Настала ночь, с ночью – неверная темнота и прохлада, звезды в небе, далекие зарницы. Тянулся час за часом. В начале четвертого на востоке возникло белесоватое пятно, как раз в месте соединения неба, земли и воды. Пятно растекалось вправо и влево, тянулось вверх, обретало цвет: синеватый по краям и зеленоватый в центре. Пройдет еще полчаса, и оно заполыхает всеми оттенками розового, алого, оранжевого.
Мир замер в предвкушении этой феерии. Шелест и шорох кожистых крыльев не был услышан почти никем...
Сотни уреев в стремительном волнообразном полете перенеслись за высокие стены крепости. Кто-то там успел вскрикнуть, кто-то – махнуть бессмысленным мечом...
Это была бойня. Защитники стен, те, кто не умер от укусов в первые минуты, пытались найти спасение в боевых галереях. Там, в тесноте и изломанности ходов, крылатые змеи теряли свое главное преимущество: скорость. Но упорство в достижении цели они не теряли даже там: ползли, шипели, кусали...
Следующую волну летучих тварей было слышно издалека. Исполинские птицы летели шумно, возмущая воздух, клокоча зобами. Чудовищные маховые мускулы, казалось, сокращаются с хаканьем, жесткие перья скрежещут одно о другое.
Небольшие и легкие люди сидели на спинах птиц. На них были островерхие мягкие шапки с белыми помпонами. За плечами топорщились кривые мечи без гард.
Они прыгали со спин птиц на лету, кувыркались по земле, по крышам, с ловкостью древесных жителей карабкались по стенам...
В бою они были стремительны и жестоки. Когда по штурмовым лестницам на стены ворвались конкордийские легкие пехотинцы, бой шел уже в двориках и казематах. Защитники поджигали дома, смоляные бочки, вообще все, что могло гореть, нападающие даже пытались тушить. Темнота была на их стороне.
...Стенного мастера Кифу Протолеона тревога застала в объятиях молодой жены. Он вскочил, еще не в силах сообразить, что к чему и где он вообще находится. Квета поняла сразу. Природные способности ее были немалыми, и при ином течении жизни из нее получилась бы знаменитая ведима. Но в семействе Трифиллиев ведим и чародеев не жаловали...
– Вот и все, – сказала она мертвым голосом. Как быстро...
– Да ты что говоришь? – возмутился он совершенно искренне. – Какая-то заморочь дурацкая... сейчас мы их прогоним, и все будет нормально, нормально... – Он торопливо одевался: кожаные штаны, кожаная рубаха с широкими рукавами, нагрудник из кованых стальных колец...
