Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
— Вы не имели права рыться в моем шкафу, — ледяным тоном отрезал Фурвен.
— Почему это? Я здесь хозяин и делаю что хочу. Вы сказали, что не желаете обсуждать неоконченную вещь, и я пошел вам навстречу, разве нет? Разве я хоть словом обмолвился? Уже много дней, чуть ли не с самого начала, я читаю то, что вы написали, слежу за тем, как вы продвигаетесь — по сути, я сам участвую в создании великой поэмы и проливаю слезы над ее красотой, а между тем ни словечка...
— И вы лазили ко мне все это время? — процедил Фурвен, вне себя от ярости.
— Каждый день. Задолго до того, как вы придумали эту штуку с перьями. Поймите, Фурвен: человек, живущий на моих хлебах, создает под моим кровом бессмертный шедевр — неужели же я откажу себе в удовольствии наблюдать, как растет и ширится этот труд?
— Я сожгу ее, лишь бы избавиться от вашего соглядатайства.
— Не говорите чепухи и пишите дальше. Я к ней больше не прикоснусь, только не останавливайтесь. Это было бы преступлением против поэзии. Заканчивайте сцену с Мели-кандом, продолжайте историю Дворна. Да вы все равно не сможете бросить, — злорадно засмеялся Касинибон. — Эта поэма околдовала вас. Вы одержимы ею.
— Почем вы знаете? — прорычал Фурвен.
— Я не так глуп, как вам кажется.
Потом Касинибон, однако, смягчился, попросил прощения и снова пообещал обуздать свое любопытство. Казалось, он искренне раскаивался и даже боялся, что, нарушив таким образом уединение Фурвена, может помешать завершению поэмы. Он будет вечно винить себя, сказал атаман, если Фурвен воспользуется этим предлогом и бросит свой труд, но и Фурвену этого не простит.
— Вы ее допишете, — еще раз, с силой, повторил он. — Деваться вам некуда. Вы просто не сможете остановиться.
Гнев Фурвена начинал угасать перед столь проницательной оценкой его характера. Касинибон, несомненно, раскусил врожденную лень Фурвена, его всегдашнее нежелание браться за что-либо, требующее хоть малых усилий — но отгадал также, что поэма крепко зажала ленивца в клещи и заставляет каждый день усаживаться за стол, хочет он того или нет. Этот приказ шел изнутри, из какого-то неизвестного Фурвену места, но страстное желание Касинибона увидеть поэму законченной, безусловно, подкрепляло его. Фурвен не мог противиться воле атамана, которой его собственная, движущая им воля пользовалась как кнутом, и знал, что писать в самом деле не бросит.
— Я продолжу, — неохотно проворчал он. — Можете быть уверены. Только не лезьте ко мне.
— Даю слово.
Касинибон хотел уйти, но Фурвен окликнул его:
— Слышно что-нибудь из Дундлимира насчет моего выкупа?
— Ничего, — ответил Касинибон и быстро вышел.
Ничего. Так он и думал. Танижель либо порвал письмо, либо пустил по рукам на потеху всему двору. «Вы слышали? Дурачок Фурвен попал в плен к разбойникам!»
Фурвен чувствовал уверенность, что герцог не даст Каси-нибону никакого ответа. Придется, значит, сочинять новые письма — одно отцу в Лабиринт, другое лорду Ханзимару в Замок и так далее, если он вспомнит еще хоть кого-то, кто захочет ему помочь.
Думая об этом, он не прекращал своей каждодневной работы. Фурвен все легче входил в состояние транса; таинственный лорд Валентин являлся к нему по первому зову и вел его все дальше во тьму времен. Рукопись росла, к перьям никто больше не прикасался, и Фурвен перестал класть их поверх написанного.
Теперь он уже ясно видел общий костяк поэмы.
Девять больших частей он представлял себе аркой, венцом которой служила повесть о Стиамоте. Первая песнь посвящалась высадке на Маджипуре первых людей, оставивших позади горести Старой Земли и полных надежды обрести рай на этой чудесной планете. Он опишет их первые исследовательские вылазки, их восторг перед красотой и размерами Маджи -пура, закладку первых крошечных форпостов. Во второй песне эти поселки разрастутся в большие и малые города, которые начнут друг с другом соперничать, и это приведет к гибели всякого порядка, к волнениям и всеобщему нигилизму.
Третья, песнь о Дворне, расскажет, как провинциал из западного городка Кесмакурана прошел по всему Альханро-элю, призывая людей учредить стабильное всепланетное правительство. Как сила его личности наряду с силой оружия осуществила эту идею, установив на Маджипуре ненаследственную монархию. Старший правитель, которому Дворн дал древний титул понтифекса, «строителя мостов», избирал себе помощника, лорда-коронала, главу исполнительной власти и своего будущего преемника. Фурвен поведает, как Дворн и его коронал, лорд Бархольд, заручились поддержкой всего Маджипура и навсегда утвердили систему правления, под которой и ныне процветает планета.
Далее последует четвертая песнь, переходная — о том, как на заложенной Дворном основе стало развиваться нечто похожее на современный Маджипур. Как атмосферные машины дали возможность воздвигнуть гору тридцатимильной вышины, позднее получившей название Замковой, и о строительстве первых городов на ее нижних склонах. О провидческой идее лорда Меликанда, что одному человечеству не заселить этот гигантский мир, и о доставке на Маджипур инопланетных рас — скандаров, вроонов, хьортов и прочих. О том, как колонисты вследствие быстрого роста начали вытеснять с их исконных территорий сравнительно немногочисленных туземцев, и о резком обострении конфликтов между людьми и метаморфами. О начале войны.
Песнь о лорде Стиамоте, уже завершенная, станет пятой и послужит замковым камнем огромной арки. Фурвену, впрочем, пришлось нехотя согласиться с тем, что Стиамоту потребуется побольше места. Песнь придется расширить и разбить на две, а то и на три, чтобы как следует раскрыть тему. Необходимо изобразить душевные терзания Стиамота, показать жестокую иронию, вынудившую этого мирного правителя развязать во благо своего народа чудовищную войну против коренных жителей планеты, виновных лишь в стремлении удержать за собой свой родной мир. Замок коронала, поставленный Стиамотом на вершине Горы в ознаменование его эпохальной победы, станет кульминационной точкой средней части поэмы. За этим последуют три заключительные песни. Одна о постепенном возврате к миру и спокойствию, другая — о достижении маджипурским обществом полной зрелости, а девятая, еще не совсем сложившаяся в уме Фурвена, подскажет, возможно, как залечить до сих пор не зажившую рану, нанесенную Маджипуру войной с метаморфами.
У поэмы уже появилось название. Он назовет ее «Книгой перемен», ибо в ней как раз и говорится о переменах, о вечных весенних паводках, о приливах и отливах истории — а под всем этим, наперекор всему, прочерчивается неколебимая линия судьбы Маджипура. Монархи вступают в свои права, властвуют и умирают, общественные движения возникают и пропадают, но благополучие народа струится, как великая река, по предначертанному Божеством руслу, и все перемены суть лишь повороты этого русла. Каждый поворот — это решение трудного вопроса, примирение противоборствующих сил: необходимое торжество Дворна над анархией, необходимое торжество Стиамота над метаморфами, а когда-нибудь, впоследствии — необходимое торжество победителей над их же победой. Вот это и есть предмет его поэмы: рисунок, становящийся ясным с течением времени и доказывающий, что все, даже великий грех подавления метаморфов, есть часть великого плана, часть неизбежного торжества порядка над хаосом.
В свободные от работы промежутки Фурвен ужасался объему этой задачи и собственной некомпетентности. По тысяче раз надень он боролся с желанием бросить поэму, но знал, что это уже невозможно. «Перемени свою жизнь», — сказала ему леди Долита на Замковой горе — несколько веков назад, как казалось теперь. Ее суровые слова имели силу приказа, и он действительно переменил свою жизнь, а жизнь переменила его. Он знал, что должен продолжать свое дело, чтобы подарить миру эту поэму как возмещение за пропавшие даром годы. К той же цели беспощадно гнал его и Касинибон. Атаман больше не читал его рукопись, даже не спрашивал, как подвигается работа, но неустанно следил за ним, судил о его успехах по изнуренному лицу и красноте век, ждал и молчаливо допытывался. Фурвену нечем было защититься от этого безмолвного натиска.
