Лёхин с Шишиком на плече (СИ) - Радин Сергей (серия книг .TXT) 📗
Дрогнул пол. Вторая тварь грохнулась у стены и сразу потопала мимо крутой разборки в боковой коридор, за Проводником. "Деловая колбаса!" — возмутился Лехин и ткнул мечом в прозрачное, но по линиям — мясистое бедро проходящей мимо твари.
Тварь взвыла, что оказалось неожиданностью для первой зверюги. С коротким удивленным взмыком она уставилась на вторую.
Продлись, продлись, очарованье!.. Лехин оттолкнулся плечами от пола и, помогая ногами, выехал из-под зверюги по чему-то скользкому. От боли, резанувшей все тело, он чуть не выпустил меч. Но сумасшедшая вспышка адреналина схватила его за шиворот: "Смотри! Ты у них в тылу! Пока они развернутся!.." Боль в груди скукожилась и отступила. Первая тварь начала оборачиваться — безумно медленно, по расчетам Лехина, пылающего в упоительном огне боевого азарта.
Он прыгнул ей навстречу. Ей навстречу дернулся и клинок меча, безошибочно угадав уязвимое место. Ахиллесова пята пряталась под левой лапой.
Падая вместе с убитой тварью и в сторону от прыжка второй, Лехин поскользнулся. До сих пор он не воспринимал влажно-красное пятно на полу как собственную кровь. Но так упал, что в глазах потемнело; бездумно оперся на липкий пол и отдернул ладонь. И сам озверел, да так, что заглянувшая в его глаза уже близкая тварь отпрянула. "Цацкаться с ними?!" Тварь помчалась к невидимой двери. Держась одной рукой за мокрую грудь, другой — мечом упираясь в пол, толкнул себя на ноги и метнул оружие. Меч вошел в холку твари — та, по инерции движения, кувыркнулась, вляпалась всеми лапами в стену. Стена чмокнула — то ли сожрала стеклянное тело, то ли пропустила, пока в нем живое тепло, в свой, зверюжий мир.
57.
Отторгнутый стеной меч завис на одну-две секунды в метре над полом — и загрохотал по твёрдому, точно его отшвырнули от стены, и очень удачно — прямо к ногам Лехина. Лехин сполз по стене (боль не давала нормально двигаться), подобрал оружие и пошел было к боковому коридору. И остановился. Бокового не было. Исчез. А центральный медленно поглощала тьма.
Растерялся Лехин до отчаяния. Истекающий кровью, в чужом сне, с которым неизвестно что происходит…
— А не пошли бы вы все…
Левая щека болезненно горела и не давала нормально говорить. Лехин вспомнил удар каменной лапы, и его затрясло от ненависти. Две балбесины стоеросовые… Поиграть с ним захотелось… Он снова съехал по стене на корточки, потому что идти было некуда и потому что ноги не держали. Спиной чувствовал твердое, но сверху угол (стена — потолок) уже пропал в темноте. И остался совсем маленький пятачок света, как от деревенского фонаря под металлической шляпой, а в центре пятачка сидел он, Лехин, и старался не думать, что будет, когда остатки света померкнут. Хотя мысли лезли всякие. Вон зверюга, словно лед, расплавилась, и осталась от нее только лужа. Что? И с ним, Лехиным, так будет? "Не хочу… Хочу домой, к маме, чтоб отец усадил в кресло и повел со мной умные, взрослые разговоры часа на два-три… Да брось, какой разговор, сплошной монолог с непременной критикой правительства и ностальгией но прежним временам… А потом мама позовет пить чай…"
Показалось, стало темно, едва он моргнул. Теперь руки и меч чуть виднелись. Тварей из иного мира бояться уже не стоило. Лехин был уверен, что в деле с кошмарными спасителями Соболева поставлена безапелляционная точка.
Но что делать с подступающей тьмой?
По мечу поплыли неясные тени. Они явно имели вес, так как оружие в расслабленных руках Лехина отяжелевшим лезвием ткнулось в пол. Лехин безразлично поднял меч. С лезвия на него вытаращились две пары желтых глазищ.
— Привет, — еле шевеля губами, выговорил Лехин. — Вы чего здесь?
Глазища не ответили, но начали расти, перерастая форму четко очерченных бусин и превращаясь в туманные пятна. "На мутном небе мгла носилась, луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела, и ты печальная сидела…" И я печальный здесь сижу. Сижу-сижу, чего-то жду… Во Пушкин-то действует: в экстремальный час стихи сочиняются…" Глазам стало больно, Лехин со стоном оторвался от стены — наклониться к мечу, неподъемному, придавившему колени, — чтоб разглядеть Шишиков… Наклонился…
… и привалился лбом к теплому, мягкому.
— Дима! Полотенце у тебя на столике! Быстрее!
— Надо уложить его! Держи за плечи… Так. Разворачивай.
В мире, в котором Лехин очутился, существовали только говорящие руки. Они помогли ему лечь, мимоходом потрогали горячий мокрый лоб, промокнули полотенцем щеку и распахнули на нем рубаху.
— Ничего страшного. Глубокий порез. А шок, скорее всего, от потери крови.
Подушка справа зашуршала, будто кто-то провел по ней ладонью. Лехин скосился. Лохматая "помпошка" встретилась с ним глазами и нерешительно хихикнула…Где-то далеко, а может, близко заиграли "К радости".
— Нет, это не Алексей Григорьич. Он пока подойти не может, но с ним все в порядке… Что вы сказали? Кто?.. Елисеев? Хорошо, я передам, что звонил Елисеев. До свидания.
Мужской голос умолк.
— Ты прав, — сказал женский голое. — Ничего страшного. Рану на груди я забинтую, но что делать со щекой? Шрам останется. Дима, ты меня не слушаешь.
— Ты сидела рядом с ним, — задумчиво сказал мужчина. — Он не вставал с места. А посмотри на него, Аня. Он будто только что из драки. Что происходит?
"Думай-думай! — с некоторым злорадством мысленно предложил Соболеву Лехин. — Ты у нас доктор наук, и думать тебе положено по должности. А я уж пока в постельке твоей понежусь, высплюсь чуток — хоть какая-то компенсация за все!"
И он крепко зажмурился, все еще чувствуя, как ухаживают за ним теплые руки и снимают боль. А рядом зажмурился Шишик и вплыл в сны хозяина, где на летней улице пел хор музыкального училища, а девушки-зрительницы обрывали цветы с клумбы и бросали сладкоголосым певцам, которые слаженно выводили: "Как ярко светит после бури солнце!.."
58.
Сбылась мечта идиота.
Ранним темным утром Лехин спустился во двор, прихватив карниз-гардинку, дошел до дворовой детской площадки и принялся за тренировку. Немного смущало, что могут увидеть ("Ты же хотел, чтобы видели! И ахали от восторга!"), но бегает же народ по пешеходным дорожкам — и ничего… Ни романтики, ни героики, как в боевиках, тоже не получилось. По дороге во двор увязались за Лехиным Касьянушка с Дормидонтом Силычем. Ну какая может быть с ними романтика! Лехин удары отрабатывает, а напротив стоит Касьянушка, благообразно сложив ручки на животе, и чинно рассказывает про какую-то добродетельную купчиху, которая "кажну пятницу копеечку подавала". А справа изгаляется Дормидонт Силыч: Лехин наносит тренировочный удар — призрак радостно сопровождает тычок зверским "Хе!". Спасибо еще, не заезженным "Кий-я!".
В общем, через десять минут тренировки Лехин откровенно обхохотался. Он уже изнемогал от смеха и старания приглушить его (что люди подумают?! Псих-одиночка?!), когда из кустов вынесло еще двух призраков: Линь Тай задержался у Касьянушки, который обрадовался новому слушателю и принялся пересказывать историю про купчиху; а бывший агент, Глеб Семенович, прямиком порхнул к Лехину.
— Считаем своим долгом предупредить. — Призрак конфиденциально откашлялся. — К вам, Алексей Григорьич, направляется Веча. К сожалению, сказать, какие у него намерения, мы не можем.
— А на вид он как? Грозен? — легкомысленно ляпнул Лехин.
— Вам бы все шуточки шутить! — обиделся Глеб Семенович. — А тут ведь дело серьезное. Можно сказать — опасное. А вдруг он идет рассчитаться за то, что без его ведома втянули в операцию с потенциально смертельным исходом? Он же алкоголик. Мало ли что придет в голову больному человеку.
"Больной человек" прошел сквозь призрачную тень Глеба Семеновича и остановился перед Лехиным. Лехин не спеша закончил последнее упражнение разминочного комплекса, спокойно кивнул:
