Хитрости Локка Ламоры - Линч Скотт (электронная книга .TXT, .FB2) 📗
Слева, сквозь стрельчатые окна с подоконниками на уровне пояса, виднелись тускло освещенные покои и гостиные залы башни. Донья Ворченца, никогда не имевшая детей и давно похоронившая всех близких родственников, была, в сущности, последней представительницей некогда могущественного рода, и никто (во всяком случае, среди алчных, честолюбивых аристократов Альсегранте) не сомневался, что после ее смерти Янтарный Кубок перейдет во владение другого знатного семейства. Бо́льшая часть башни была погружена в безмолвный мрак, большая часть ее богатого убранства пылилась по кладовым и сундукам.
Тем не менее престарелая графиня по-прежнему устраивала роскошные вечерние чаепития. В дальнем, северо-западном углу прозрачной террасы, откуда открывался восхитительный вид на окутанные ночной мглой холмы и равнины, трепетал на Ветру Палача шелковый навес. Алхимические фонари в позолоченных латунных клетках, висевшие по четырем углам навеса, озаряли теплым светом маленький столик под ним и два кресла с высокими спинками.
Лакей выдвинул для гостьи кресло справа, предварительно положив на сиденье тонкую черную подушечку. Донья София уселась, легко прошуршав юбками, и кивком поблагодарила слугу. Он с почтительным поклоном отошел и встал поодаль – вне пределов слышимости, но достаточно близко, чтобы тотчас подойти по знаку хозяйки.
Ждать пришлось недолго: уже через пару минут старая донья Ворченца появилась из деревянной двери в северной стене башни.
Возраст имеет свойство усугублять телесные особенности людей, доживающих до таких лет, когда его воздействие уже явственно ощущается: полные обычно толстеют, стройные – худеют. Донью Анжавесту Ворченцу время иссушило. Она не столько одряхлела, сколько усохла до последнего мыслимого предела, превратившись в костлявую карикатуру себя прежней, в подобие деревянного божка, оживленного чудодейственной силой собственной воли. Ей давным-давно минуло семьдесят, но она по-прежнему ходила без посторонней помощи и даже без трости. Одевалась графиня эксцентрично, предпочитая платьям с пышными юбками, модным в настоящее время, черные бархатные камзолы, отороченные мехом, и черные панталоны с домашними серебряными туфлями без задников. Ее серебристо-седые волосы были гладко зачесаны назад и заколоты на затылке лакированными шпильками. Ясные темные глаза за полукруглыми очками живо блестели.
– София, – промолвила она, изящной поступью заходя под шелковый навес, – как же я рада тебя видеть! Давненько ты ко мне не наведывалась, милочка моя, вот уже несколько месяцев. Нет-нет, сиди, я сама. Невелик труд выдвинуть кресло, небось руки не отвалятся. Вот так. Ну, расскажи мне, как поживает Лоренцо. И про сад свой расскажи непременно.
– У нас с Лоренцо все в порядке, если говорить сугубо о нас самих. А сад процветает, донья Ворченца, благодарю вас.
– Сугубо о вас самих? Значит, есть еще что-то? Какие-то внешние обстоятельства, если мне позволительно полюбопытствовать?
В Каморре поздние вечерние чаепития были преимущественно женским обычаем и устраивались, когда возникала надобность спросить совета у подруги или просто излить душу и пожаловаться – чаще всего по поводу мужчин.
– Ах, донья Ворченца, конечно же позволительно! И да, лучше и не скажешь: именно что «внешние обстоятельства».
– Но дело не в Лоренцо?
– О нет! К Лоренцо у меня нет никаких претензий. – София вздохнула и посмотрела в кажущуюся пустоту под ногами. – Похоже… нам обоим нужен ваш совет.
– Совет, – усмехнулась старая дама. – Возраст производит поистине удивительные алхимические фокусы, придавая значимость нашему невнятному бормотанию. Попробуй дать совет в сорок лет – прослывешь брюзгой. А сделай то же самое в семьдесят – и ты мудрец.
– Донья Ворченца, ваши советы всегда мне очень помогали. И я, видите ли… в настоящее время ни с кем больше не могу спокойно обсудить это дело.
– Вот как? Что ж, голубушка, я с радостью окажу всю посильную помощь. О, вот и наш чай! Давай-ка себя побалуем.
Ливрейный слуга подкатил к столику сервировочную тележку, накрытую серебряной куполообразной крышкой. Когда он ловко снял крышку, взорам явился серебряный чайный сервиз и восхитительный кондитерский изыск – торт в виде точной копии Янтарного Кубка, высотой всего девять дюймов, украшенный горящими алхимическими шариками размером с изюминку.
– Я своего бедного повара редко утруждаю настоящей работой, – рассмеялась донья Ворченца. – Для него сущее наказание служить человеку, предпочитающему самую простую и непритязательную пищу, и при каждом удобном случае он отыгрывается, сотворяя такие вот кулинарные чудеса. С ним просто беда: закажешь яйцо всмятку, так он непременно подаст к столу танцующую курицу, которая снесет его прямо на тарелку. Скажи-ка, Жиль, это чудесное сооружение и впрямь съедобно?
– Безусловно, донья Ворченца. Здесь съедобно все, кроме светящихся шариков. Сама башня испечена из пряного теста. Башенки и террасы изготовлены из фруктового желея. Хозяйственные постройки и экипажи у подножья преимущественно шоколадные. Начинена башня заварным кремом с яблочным бренди, а окна…
– Спасибо, Жиль, этого довольно для краткого архитектурного обзора. Значит, горящие шарики следует выплевывать?
– Будет благопристойнее, сударыня, если вы позволите мне удалить их, прежде чем приступите к трапезе, – ответил повар, полный мужчина с тонкими чертами лица и черными кудрями до плеч.
– Благопристойнее? Неужто, Жиль, ты собираешься лишить нас удовольствия поплеваться с террасы горящими шариками, будто мы девчонки малые? Буду тебе признательна, если ты оставишь все как есть. Что за чай?
– Воля ваша, донья Ворченца, – учтиво отозвался мужчина. – А чай я заварил «Сияющий».
Он взял серебряный чайник и налил дымящейся бледно-коричневой жидкости в стеклянный стакан, выполненный в виде раскрытого тюльпана на серебряной подставке. Через несколько секунд напиток начал источать мягкое оранжевое сияние.
– Ах, какая прелесть! – воскликнула донья София. – Я слышала о таком чае – веррарский, да?
– Лашенский. – Старая графиня легонько сжала в ладонях стакан, поданный Жилем. – Последняя новинка. Чайные мастера из кожи вон лезут, стараясь перещеголять друг друга. Через год придумают еще какую-нибудь диковину, чтоб нам было чем хвастаться перед гостями. Прошу прошения, милочка, – надеюсь, ты пробуешь на вкус творения своей любимой алхимии с таким же удовольствием, с каким работаешь с ними в саду?
– Разумеется, донья Ворченца!
София взяла стакан, поставленный перед ней поваром, поднесла к лицу и с наслаждением вдохнула смешанный аромат ванили и апельсиновых цветков. Потом отпила глоточек – терпкое, благоуханное тепло разлилось по языку, и душистый пар защекотал ноздри. Жиль удалился обратно в башню, а дамы приступили к чаепитию. С минуту они смаковали напиток в молчании, и с минуту София блаженствовала, почти позабыв о своих неприятностях.
– Теперь посмотрим, будет ли он так же светиться, когда из нас выльется. – Донья Ворченца поставила на столик полупустой стакан.
Донья Сальвара невольно прыснула со смеху, и хозяйка улыбнулась, отчего все ее худое лицо собралось в глубокие морщины.
– Так о чем ты хотела меня спросить, дорогая?
– Донья Ворченца… – София на миг нерешительно замялась, потом продолжила: – Люди говорят, будто у вас есть какие-то связи с… гм… герцогским тайным сыском.
– С тайным сыском? – Старая графиня прижала руку к груди, приняв вид вежливого недоумения.
– Я о Полуночниках, донья Ворченца. О Полуночниках и их начальнике…
– Герцогском Пауке. Разумеется, голубушка, я прекрасно понимаю, о ком ты. Просто мне странно от тебя такое слышать – «люди говорят». Говорят-то они всякое, да чаще всего не подумавши хорошенько.
– Но ведь неоднократно было замечено: стоит какой-нибудь даме пожаловаться вам на свои неприятности, как о них становится известно Пауку. Во всяком случае, складывается такое впечатление, поскольку каждый раз неприятности в самом скором времени разрешаются с помощью герцогских людей.