Магический спецкурс - Летняя Лена (книги без сокращений TXT) 📗

— То есть ты один из тех магов, которые, теоретически, могут привести демона в наш мир?

Наверное, я спросила как-то не так, потому что по лицу Нормана пробежала тень, словно я его чем-то очень сильно задела. Или просто перспектива очень его пугала.

— Теоретически, — сдержанно согласился он.

— А нет способа как-то это отменить? — с надеждой спросила я. — Разорвать связь, свести метку?

Он рассмеялся, но как-то принужденно, покачал головой.

— Нет, нельзя. Это не татуировка, которую можно свести. Метка выжжена внутри, на моем магическом потоке. Ее появление на теле вторично. Единожды темный маг — навсегда темный маг. Обратной дороги нет. Все не так ужасно, — торопливо добавил Норман. — Со временем учишься дистанцироваться, возводишь внутри себя стену. Воздействие перестает быть таким сильным. Оно не исчезает, но это как… как боль. Чем чаще ты ее испытываешь, тем больше привыкаешь. Начинаешь игнорировать.

Я не удержалась и коснулась его руки. Хотела дать ему знать, что мне жаль, но боялась произнести вслух: жалость он не терпел так же, как и сочувствие. Либо он не понял мой жест, либо задумал свой вопрос еще до нашей встречи сегодня и все-таки хотел получить ответ.

— Теперь, когда ты знаешь… Когда сама видела и чувствовала то, что происходит с темным магом, пропускающим через себя демоническую силу, что ты думаешь?

— О чем?

— Обо мне.

Я снова с удивлением посмотрела на него. Как и всегда, он сидел прямо, смотрел спокойно, выглядел невозмутимым, но я почти физически ощущала, что он волнуется. Я знала, как умеет биться его сердце, буквально захлебываясь ритмом, когда внешне он выглядит сдержанным и даже отстраненным. За своей призрачной улыбкой Ян Норман умел прятать любой ураган чувств.

Я бросила по сторонам осторожный взгляд, убеждаясь, что в этой части двора мы по-прежнему одни, а потом порывисто коснулась его губ. Лишь мгновение он оставался безучастным, но потом и сам не смог сдержаться: крепко обнял и с силой прижал к себе, целуя так отчаянно, словно боялся, что это в последний раз. Оторвавшись от него, я уверенно прошептала:

— Теперь я восхищаюсь тобой даже немного больше. Ты самый лучший, самый замечательный и самый любимый. И ничто этого не изменит. Никогда.

Он снова привлек меня, и еще несколько минут мы позволяли себе безумие поцелуев в общественном месте и при свете дня, под прикрытием одного лишь развесистого куста жасмина.

— Я же просил приходить только через кабинет, — недовольно проворчал Норман, втаскивая меня в свою гостиную и поспешно закрывая дверь.

— Твой личный кабинет закрыт, я проверяла. — Я обиженно насупилась. — К тому же суббота, все равно учебный корпус пустой.

— Если мой кабинет закрыт, то это в некоторым смысле знак. — Он скрестил руки на груди и посмотрел на меня своим самым грозным преподавательским взглядом.

А что я могла сделать? Прошлые выходные я провела дома, а неделя как-то не задалась. После нашего разговора во внутреннем дворе Норман даже пятничную тренировку предложил отменить. Как я могла не прийти к нему в субботу? Но и его недовольство понятно: в конце концов, он рисковал куда больше, чем я, вступая в эти отношения.

Я попыталась изобразить виноватый и одновременно с тем несчастный вид и спросила:

— Неужели ты совсем не рад меня видеть?

Шагнув к нему, легонько коснулась губами его губ, держа руки за спиной. Суровая маска на лице заметно дрогнула, но я не остановилась на достигнутом. Мои губы на секунду прижались к его щеке, а потом сместились на шею и закончили это короткое путешествие рядом с мочкой уха.

— Хочешь, чтобы я ушла? — прошептала я, хотя уже по его дыханию слышала, что он не хочет.

Мгновение спустя я оказалась прижата к двери, а мои губы — вновь очень заняты. Я обвила руками его шею, зарылась пальцами в короткие волосы на затылке, тихо радуясь тому, что Норман не всегда может себя контролировать на сто процентов.

— Что ты со мной делаешь, Таня Ларина? — прошептал он, прервав поцелуй и касаясь лбом моего лба.

От тона, которым это было сказано, целый рой бабочек вспорхнул в животе. Пусть он ни разу не признавался мне в любви — во всяком случае формально, — в такие моменты я чувствовала его любовь каждой клеточкой тела.

— А что я с тобой делаю? — так же шепотом уточнила я.

Вместо ответа он снова поцеловал меня, как всегда предпочтя словам действия, а мне почему-то отчаянно захотелось все же спровоцировать его на слова. Я чуть отстранила его и вопросительно посмотрела в глаза.

— Нет, ты скажи мне.

— Что ты хочешь услышать?

Я едва не застонала. Неужели пятьсот лет назад отношения между мужчиной и женщиной настолько принципиально отличались? Женщины не хотели слышать слов любви? Или мужчинам какие-то «законы чести» запрещали их говорить?

— Да хоть что-нибудь, — пробормотала я, отводя взгляд в сторону. — Что дало бы мне понять твое отношение ко мне.

Норман отодвинулся еще дальше, и я почти пожалела о том, что вообще начала этот разговор. Хотя когда-то же надо было.

— То есть для тебя мое отношение неочевидно? — недоверчиво уточнил он.

— При чем здесь это? Неужели тебе так сложно сказать три простых слова?

Он вдруг выпустил меня из объятий, отвернулся и отошел. Сердце болезненно кольнуло. Неужели я прошу чего-то фантастически сложного?

Я не понимала. Честно не понимала, в чем проблема. Он был готов умереть за меня еще четыре месяца назад, но не мог сказать простого: «Я люблю тебя»?

— Ян… — позвала я, но он поднял руку, давая знак помолчать.

Я вдруг поняла, что он не столько ушел от ответа, сколько прислушивается к чему-то. Однако тишина в гостиной сейчас нарушалась только треском огня в камине да нашим дыханием.

— Что?

— Сигнальные чары сработали, я пытаюсь понять где.

— Какие еще чары?

Или он все-таки уходит от ответа? На него это непохоже, но раньше я никогда и не пыталась откровенно поговорить с ним о чувствах. О его чувствах. О своих я говорила, и не раз.

Норман снова повернулся ко мне, на его лице явственно читалась тревога.

— Кто-то из студентов пытается провести темный ритуал. Прости, мне надо идти.

Он распахнул дверь, предлагая мне покинуть гостиную. Я снова на мгновение заподозрила, что все это спектакль, но тут же прогнала дурные мысли: Норман не стал бы так поступать. Он скорее прямо сказал бы, что не желает обсуждать эту тему. Да и волнение, смешанное с затаенным страхом, выглядело вполне искренним.

Он помчался по коридору, иногда останавливаясь и чертя рукой в воздухе какие-то символы, а потом выбирая новое направление. Я понимала, что мне следует вернуться в общежитие, но ничего не могла с собой поделать и следовала за ним. То ли надеясь все-таки продолжить разговор, то ли просто испугавшись за него. Я знала, что, если Норман не успеет остановить ритуал, у него начнутся серьезные проблемы. Как минимум Ротт получит повод забрать его в Легион, а там и до снятия иллюзии недалеко.

Какая бы магия ни вела Нормана, она привела его на подземный этаж, о котором ректор однажды упоминал при мне, но на котором я до сих пор никогда не была. Потолки здесь оказались куда ниже, ни окон, ни светящихся шаров не наблюдалось, поэтому, чтобы развеять плотную темноту, Норман создал собственный шар, который поплыл за ним по витиеватому коридору. Я старалась не отставать, хотя Норман уже пару раз велел мне уходить. Однако я нагло не слушалась, а у него не было времени со мной препираться.

В конце концов он остановился у какой-то двери. Та оказалась заперта заклинанием, но профессору не составило труда открыть: его светлый поток действительно был достаточно мощным, едва ли кто-то из студентов мог ему что-то противопоставить.

Норман ворвался в полутемное помещение, освещаемое только пламенем двух десятков свечей и практически с порога выкинул руку вперед.

— Нон гарт!

Его окрик заставил меня вздрогнуть. Уж если ему пришлось прибегнуть к помощи словесной формулы для направления потока, то либо ситуация была совсем критической и требовалось много силы, либо он сам пребывал в слишком напряженном состоянии и опасался, что оно помешает ему направить поток. В обычной ситуации Норман направлял поток молча.