Кукушка - Скирюк Дмитрий Игоревич (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
— Не надейся закончить своё дело. Второго раза не будет, ты меня знаешь.
Зерги, казалось, не обратила внимания на его слова.
— Тогда бедняжке повезло, — сказала она, стягивая второй сапог. — Слушай, тут кругом кирпич и камни, ты же не думаешь, что я нападу на тебя босиком? — Она перевернула обувку, вытряхивая камешки. — Врукопашную против тебя мне не продержаться и минуты. Может, хоть это заставит тебя меня выслушать.
Странник поколебался.
— Хорошо. Я выслушаю тебя, — наконец сказал он. — Положи оружие и отзови собаку. Тогда будем говорить… Проклятие, Сусанна, ляг обратно! У неё арбалет!
Девочка послушно юркнула обратно за камень, под одеяло. Зерги снова покачала головой.
— Нет у меня арбалета, — понуро сказала она. — И нож я потеряла. И драться не хочу. И собака не моя. И вообще, это не собака. Хотя тебе всё равно… Мы не враги, Жуга. Тот, в сером, ведь и нас хотел убить. Так что теперь мы с ним врозь. Поверь, я не вру. Я тебя никогда не обманывала.
— Всё когда-нибудь случается впервые… — проворчал Жуга. Посоха, однако, не опустил. — Зачем тогда ты ехала за нами, Белая Стрела?
Арбалетчица в изнеможении откинулась к стене и закрыла глаза.
— Я не знаю… Айе, сама не знаю… Наверно, так надо. Только не спрашивай, кому и зачем: я страшно устала, страшно, ни черта не соображаю… Я бы развела костёр здесь, ты не против? Завтра вечером я всё тебе расскажу.
— Вечером? — нахмурив лоб, переспросил Жуга. — Почему — вечером?
Зерги повернула голову к травнику.
— Потому, что днём я не смогу говорить, — ответила она, открывая глаза. — Жуга, послушай, я не думала, что всё зайдёт так далеко. Я думала, тот тип просто хочет убедиться, что ты жив, поговорить и всё такое, а он… Ох, чёрт… — Она потёрла живот и поморщилась. — Нам нужно было отыскать тебя, Жуга. Позарез. Хотя бы потому, что Андерсон теперь и мой враг тоже. Мой… и Рутгера.
— Рутгера? Какого Рутгера? А, того беловолосого… Он с тобой?
— Айе. Пообещай, что не тронешь его.
— Я ничего не буду обещать. Пусть он сам за себя попросит, если хочет.
— Ладно, — устало согласилась Зерги, поднимая руки в знак согласия. — Он тебя попросит… только потом. Сейчас у нас нет выбора. — Она обернулась. — Рутгер… подойди.
Жуга напрягся, ожидая появления из темноты наёмника, зашарил взглядом по кустам, но тут вперёд шагнул… белый волк. Приблизился без малейшего звука и всё в той же абсолютной тишине улёгся у Зерги в ногах. Вытянул передние лапы, положил на них тяжёлую лобастую голову и замер так, настороженно глядя на травника снизу вверх из-под насупленных бровей. Глаза у волка были ярко-голубые.
— Что за… начал было травник и умолк.
Повисла тишина.
Какую-то минуту травник медлил, словно взвешивая «за» и «против», потом решительно перехватил посох в левую руку, сделал шаг и тронул Зерги за плечо. Та не воспротивилась, не пошевелилась, осталась сидеть как сидела. Жуга наклонился, заглянул ей в лицо — в один глаз, в другой, потрогал запястье, поводил у неё над головой раскрытой ладонью, пробежался пальцами вниз по хребту, коснулся живота и сжал пальцы в горсть, будто собрал невидимые нити. Закрыл глаза и некоторое время так стоял, каменея лицом. Текли минуты. Ни волк, ни арбалетчица не шевелились. Девчушка у костра смотрела на всё это чуть ли не с суеверным ужасом.
Наконец травник выдохнул, шумно и прерывисто, будто он перемёрз и у него дрожала челюсть. На пальцах, сжавших посох, проскакивали искорки.
— Теперь ты мне веришь? — едва ли не с мольбой спросила Зерги. — Веришь? А?
— Яд и пламя… — тихо выругался травник вместо ответа, опускаясь перед девушкой в зелёном на колени. Сусанна не видела лица травника и потому невольно вздрогнула, когда он вновь заговорил. И поразилась — столько изумления, растерянности и неверия было в его голосе. — Что ты сделала с собой? — Он перевёл взгляд на волка. — Что ж вы оба натворили…
Зерги подалась вперёд, уткнулась травнику в рукав рясы и тихо заплакала.
Десятая кружка пива шла с трудом, можно сказать — в мучениях. Иоахим Шнырь сопел и отдувался, наконец всё-таки сдался и поставил её на стол. Подпер ладонью голову, зубами оторвал полоску мяса от копчёного бараньего ребра и принялся жевать, медленно двигая челюстями. Так он и сидел, уставившись в точку перед собой невидящим взором.
В корчму, под крышу, Шныря загнал всё тот же дождь, иначе он наверняка протопал бы мимо. А так — зашёл, обсох, согрелся и решил перекусить и выпить, да сорвался — начал пить за кружкой кружку, благо, в кошельке ещё звенело. Впрочем, надолго ли того звона… Шнырь пропил и сегодняшний ночлег, и завтрашний обед, и даже ужин, но останавливаться не хотел, а может, не мог. Но и у организма были свои пределы. Иоахим уже четырежды выходил на двор, всякий раз возвращаясь продолжить, и наконец желудок запросил пощады. Двигаться не хотелось. Есть не хотелось. Пить, к сожалению, тоже больше не хотелось.
Ничего не хотелось.
Дороги путались в ногах. Шнырь шёл, скорее, не «куда», а «откуда»: сперва просто бежал из Лисса, разругавшись с воровскими главарями, потом — уже в пути — полаялся с подельниками и расстался с ними, а примерно день назад столкнулся с несколькими бравыми парнями, которым было велено поймать его и привести назад, пред светлы очи господина Цигеля, и наверняка не для того, чтоб угоститься кружечкой вина. Шнырь улизнул каким-то чудом, ему просто повезло: знакомый хозяин постоялого двора был дядькой тёртым и предупредил его, когда ребята начали выспрашивать, не пробегал тут, случаем, такой-то и такой-то. Шнырь не стал ждать, взял ноги в руки и рванул пешком по дороге куда глаза глядят, и шёл всю ночь, включая утро. Единственным его попутчиком был дождь — мелкий, надоедливый, какой-то вороватый; он был одновременно и врагом, и союзником. Из-за него преследователи остались ночевать в гостинице. Из-за него Шнырь потерял всякое терпение и готов был в петлю лезть, когда из серой пелены и мороси перед ним возникли три ступеньки старого трактира. Терять было нечего, к тому же у него была ночь форы (даже больше — дождик и не думал прекращаться). Закоченелый, безразличный ко всему, Шнырь ввалился в тёмное пустое помещение корчмы, без торга выложил картавому хозяину полуфлорин, заказал похлёбки, жаркого и пива… и не нашёл в себе сил уйти. Днём громыхнуло. Дождь сменился настоящим ливнем, а через час утих, и выглянуло солнце. Корчма, однако, не спешила наполняться — зал оставался пустым, если не считать какого-то усатого типа, что заявился ближе к полудню, перекинулся с хозяином приветствием и парой слов и теперь сидел возле камина, дымя трубкой и потягивая красное вино.
Хозяин с полотенцем через плечо остановился у стола, где обосновался Шнырь, собрал пустые кружки и вопросительно взглянул на Иоахима.
— Чего-то будете ещё заказывать? — спросил он. — А?
Шнырь подумал и помотал головой:
— Не… пока не буду.
— Тогда соблаговолите расплатиться.
— Чего?
— Чего, чего… — с неудовольствием ответил трактирщик. — Деньгу гони!
— А… так бы сразу и сказал.
Шнырь залез в кошель, нащупал последний полуфлорин и выложил его на стол. Несколько мгновений оба молча смотрели на монету, хозяин в ожидании заказа, Шнырь — в ожидании сдачи. Пауза затягивалась.
— Вот скажи мне, старик, — неожиданно для самого себя попросил вдруг Шнырь, — ты бы как хотел умереть?
Подобные вопросы, похоже, составляли неотъемлемую часть работы корчмаря. Во всяком случае, с ответом старикан ничуточки не медлил.
— Я, батенька, не хотел бы умирать вообще, — ответил он, подбирая со стола монетку и пробуя её на зуб. — Но раз уж всё равно придётся, то лучше бы дома, и как можно позже.
— А я вот не знаю, как бы я хотел, — признался Иоахим и переложил голову с одной руки на другую. — Вот сижу себе и думаю, что будет, когда меня уже не будет. Тебе-то, дед, хорошо: сидишь у своих бочек, протираешь кружки, копишь гроши и патары, а срок придёт — загнёшься в своей постели. А тут — пырнут ножом, столкнут в канаву, и подыхай до срока. А потом чего? «Амен, не амен, а будешь в ямен», понял? Зароют меня в землю или сожгут, вот и вся недолга. Так — черви сожрут, а этак — по ветру развеют, крупинки не найдёшь… Мерзко, да? Молчи, дед, сам понимаю, что мерзко. Вот тебе если, как лучше — чтоб сожгли или чтоб закопали? А?
