Мастер зверей. Бог грома. Бархатные тени - Нортон Андрэ (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

Я же теперь была уверена, что человек, которого я видела, вовсе не вор.

— Я не знаю, чего он хотел, — спокойно ответила я. — Я пошла предупредить мистера Соважа.

— Ах, вот как, — миссис Дивз дернулась. — Если бы не вы, нас всех могли бы задушить прямо в постелях!

Ее тон, полный иронии, наводил на вполне определенную мысль, что я действовала в каких-то собственных целях, несомненно, неприглядных.

Викторина, оттолкнув ее, прижалась к одному из окон салона, загораживаясь руками от тусклого света ламп, чтобы лучше видеть, что происходит снаружи.

— Но был еще выстрел… вы не слышали выстрела?

— Мистер Соваж взял с собой пистолет.

— Пистолет! Тогда он, наверное, убил бандита! Мой брат — хороший стрелок. Я слышала, как о нем это говорили. Да… фонари… люди несут фонари! Они бегут…

— Викторина! — миссис Дивз устремилась вперед и положила руку на плечо девушки, чтобы оттащить ее от стекла.

— Дорогая моя, если мы можем выглядывать наружу, еще более очевидно, что они могут заглянуть внутрь. Никто из нас не одет подобающим образом, чтобы встретиться с посторонними, и мы не должны являть собой неприличное зрелище для вульгарных зевак!

И тут я обратила внимание, что одна дама из нашей компании отсутствует.

— А где Амели?

Викторина оглянулась кругом. Возмущенная гримаса, бывшая ее ответом на предупреждение миссис Дивз, исчезла.

— Амели! — повторила она, словно призывая свою горничную. Подобрав полы пеньюара, она побежала по коридору.

— Но Амели… она должна быть в моем купе. Возможно этот… этот вор ранил ее! Ма pauvre [11] Амели!

Значит… кто-то был в купе Викторины и ответил на стук в окно. Может, этот тип пришел, чтобы встретиться с Амели? По контрасту с незамысловатой простотой своей одежды девушка была замечательно красива. Она вполне могла привлечь взгляды кого-нибудь из персонала поезда; возможно, она не отвергла его…

Викторина распахнула дверь купе и вновь громко крикнула:

— Амели!

Внутри мы увидели девушку. Она лежала на диване, руки ее закрывали лицо, плечи тряслись. Маленький кружевной чепчик выехал из наколки на узле ее волос, а сами волосы спутанными прядями свисали вокруг ее спрятанного в ладони лица.

Викторина тихо вскрикнула и села рядом с ней, обхватив трясущиеся плечи горничной.

— Амели… та pauvre petite [12]… что с тобой? Что стряслось?

Поток французских слов, хлынувший в ответ на вопрос Викторины, был мне почти не понятен.

Очевидно, от испуга служанка перешла на диалект. Но Викторина, похоже, его понимала и отвечала короткими ласковыми словами, стараясь успокоить девушку. Она взглянула на нас поверх плеча Амели.

— Это действительно ужасно. Ма pauvre Амели так испугалась. Она выглянула посмотреть, что за странный шум за окном, а там было лицо! Причем такое ужасное, что она почти лишилась чувств. Она даже не могла позвать на помощь, так она испугалась. — Викторина вздрогнула. — Потом лицо неожиданно исчезло. Она услышала крики… выстрел… это было ужасно… Послушай, та petite, — теперь она говорила мягче, и целила явно дальше, чем просто успокоить Амели… Возможно, она намеренно нагнетала эмоции, чтобы мы наверняка оценили весь ужас происшедшего. — Ты теперь в полной безопасности, и мы все тоже. Мой брат, служащие в поезде, конечно же, не допустят, чтобы тебя коснулось зло. Спасибо вам, Тамарис, — обратилась она непосредственно ко мне. — Если бы не вы, неизвестно, что могло бы случиться.

Немного погодя — Викторина тем временем продолжала утешать обезумевшую, как нам казалось, девушку — вернулся мистер Соваж. Чужак бесследно исчез, а выстрел был в воздух. Однако заметив, как окаменело его лицо, когда он нам об этом сказал, я предположила, что он предпочел бы иметь на прицеле эту мишень.

— С этого момента, — сухо объявил он, — здесь будет охрана. Осталось недолго ждать, скоро наш вагон прицепят к поезду западного направления.

Вернувшись в свое купе, я была не в силах снова заняться письмом. Очевидные противоречия между тем, что видели мои глаза, и рассказом Амели, стоило мне извлечь их из памяти, выстраивались в ряд. Во-первых, услышанный мною шум, конечно, не мог быть произведен грабителем, пытающимся разбить окно. Нет, это был стук с явной целью — привлечь внимание. То же относилось и к свисту. Затем, когда я выглянула и увидела, как приподымается занавеска на окне Викторины, никакое лицо к стеклу не прижималось — тень была достаточно далеко от вагона.

Но это все были мелочи, годные только чтобы разбудить подозрение, и не было никаких реальных доказательств. Я не могла использовать их и опровергнуть рассказ служанки. Амели лгала, и мне следовало приглядывать за ней…

Неожиданное дребезжание, потом толчок — мы снова готовились в путь. Я устало разделась и легла в постель, чувствуя облегчение от того, что мы наконец уезжаем с запасных путей. Если Амели замышляла любовное приключение, то оно провалилось, и делу конец.

3

Утро принесло солнечный свет и новые сомнения. Теперь, когда мы были далеко от запасного пути и ночного визитера, я не должна была позволять своему воображению облекать тень пугающей плотью.

Мистер Соваж стал проводить больше времени с нами в салоне, показывая нам места, представлявшие наибольший интерес. А миссис Дивз — наисплошные улыбки и ласковые речи — претендовала, как могла, на все его внимание. С него почти полностью слетел тот слой лака, который придавал ему неприступный вид, он все меньше и меньше казался представителем того фешенебельного мира, который миссис Дивз явно считала своим. Хотя и она, по-видимому, приветствовала эту перемену в нем.

Теперь я лучше могла разглядеть в нем то, чем я всегда восхищалась в моем отце и в других морских офицерах, которых знала в детстве — компетентность и чувство долга. Его манеры никогда не были слишком резки, однако его чуть небрежная одежда, сердечная нота, сквозившая в его речах, его энтузиазм заставляли меня думать, что в Нью-Йорке он был стиснут в ненавистных ему узких рамках, теперь же становился таким человеком, каким был на самом деле.

Каюсь, моей первой реакцией была зависть. Как легко мужчине порвать с условностями! Моему же полу в такой свободе отказано. Я оглядывалась на самые тяжкие для меня месяцы, когда я от свободы отцовского корабля была перенесена в тюрьму (как мне тогда казалось) школы на берегу. Я хорошо усвоила свой урок, возможно, даже слишком хорошо, ибо, сделавшись из ученицы учительницей, вдруг обнаружила, что моя новая роль требует еще более строгой дисциплины.

Когда я видела, как мистер Соваж покидает поезд на станциях, чтобы посетить телеграф (очевидно, ему необходимо было поддерживать связь со своими предприятиями как на востоке, так и на западе), я впервые за многие годы захотела хоть немного побольше свободы.

Несколько раз во время таких остановок он предлагал нам тоже покинуть вагон и прогуляться по платформам из шершавых досок. Миссис Дивз явно отрицательно относилась к таким визитам на станции, где бродили нищенки-индеанки, мальчишки продавали сидящих в клетках койотов, а мужчины в красных или синих пропотевших рубахах, широкополых шляпах с высокими тульями и с огромными, устрашающего вида шпорами на сапогах стояли и глазели на нас. Челюсти их непрерывно двигались, пережевывая табак.

Но Викторина стремилась выйти всякий раз, когда бы ни предлагал ее брат. Она без умолку болтала по французски, откровенно и чуть грубовато комментируя то, что мы видели, и держала брата под руку с таким дружелюбием, словно уже прониклась к нему глубокой привязанностью.

Хотя кругом было много безобразного и неприятного, в самой стране виделось величие. И в этих грубых людях была та же энергия, что и в моряках. Они решили силой своих рук и воли покорить суровый и неприступный край. Только, думала я, это не та страна, которую любая женщина может полюбить с такой же безрассудной страстью.