Лиса в курятнике - Демина Карина (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Прием известный и при толике везения…
Их ведь учили держать ментальные щиты.
— Значит, вы решили попробовать свои силы? — Госпожа Игерьина провела ноготочком по фарфору, и тот издал премерзейший звук.
— Я, конечно, понимаю… — Лизавета заставила себя сидеть спокойно.
Подобные шуточки менталисты частенько используют, чтобы разрушить спокойствие собеседника.
— …что я, верно, не совсем соответствую образу… и, может, не так чтобы красива… но это ведь шанс…
Искренность.
И только она… это действительно шанс, и не только для Лизаветы — сама она давно уж смирилась с участью неприкаянной старой девы, — но и для сестер. Ульянка уже заявление подала. А как сияла, узнав… Тетка, конечно, заподозрила неладное, однако промолчала.
— Что вы. — Госпожа Игерьина прищурилась. — Вы слишком строги к себе. Но я хотела бы знать, что вы всецело отдаете себе отчет… конкурс потребует от вас немалых сил, что душевных — это ведь непросто, что физических.
И вновь внимательный взгляд.
— Я готова. — Лизавета осознала, что она и вправду готова.
И не только ради денег, хотя они нужны, конечно, ведь, кроме Ульянки, и Марьяша подрастает. И тоже надеется, и никак нельзя ее этой надежды лишать.
А значит…
Ради них.
И еще отца, который верой и правдой служил отечеству. И ради матушки, верившей, что Лизавета обо всех позаботится, и ради себя самой.
Не юная?
Пускай.
Далеко не красавица?
Не важно.
Она сделает все, чтобы в конкурсе этом задержаться как можно дольше.
— Ваше настроение мне нравится, — сказала госпожа Игерьина, доставая из стола пакет бумаг. — Будьте добры прочесть. Если что-то непонятно, спрашивайте. Как только подпишете…
Читала Лизавета быстро.
И подпись поставила недрогнувшей рукой.
Паковала чемодан — ужасающего великолепия вещь — под тетушкины причитания.
Ефросинья Аникеевна была, безусловно, женщиной предобрейшей, иная не стала бы возиться с сиротами, но при всем том совершенно обыкновенной, далекой от мира магического, и полагающей, будто истинное счастье порядочной девицы — удачное замужество.
И степень удачности определялась исключительно состоянием жениха.
Потому ей, смиренной и тихой, жизнь свою прожившей с мужем, родителями выбранным, были непонятны ни Лизаветины терзания, ни тем паче стремление ее отправить сестер на учебу. Учеба для девиц вовсе излишество, а уж денег стоит таких, на которых отличное приданое справить можно.
— Фома Ильич вновь заглядывать изволил, — со вздохом произнесла она, изгибаясь и заглядывая в глаза Лизаветы с непонятною робостью. — Спрашивал, не передумала ли ты…
— Не передумала.
В данный момент Лизавету куда больше беспокоили платья, коих набралось целых пять. Одно — полосатенькое, быстро приведенное в порядок, другое из темной плотной ткани, более подходящее для осени, летом такое не носят. Еще пара повседневных, прямого кроя и украшенных единственно теми же перламутровыми пуговицами. А последнее — с кружавчиками, совершенно легкомысленное и сшитое тетушкой в тайной надежде, что кружавчики эти смягчат неудобный Лизаветин характер, склонят сердце ее к жениху столь выгодному.
— Лизонька!
— Тетушка! — Лизавета тетушку обняла. — Мы уже говорили. Нехороший он человек, недобрый. И мысли у него поганые, и устремления от светлых далеки. И не надобно нам такого счастья, сами справимся.
— Он Ульянке пряничка принес, — пожаловалась тетушка, то ли ревность надеясь вызвать, то ли предупреждая.
— Скажи Ульянке, что этакие пряники поперек горла встать могут. И вообще, ей не о пряниках думать надобно, а об учебе…
Тетушка вновь вздохнула, но перечить не посмела.
Она и супругу-то покойному, человеку военной выучки и привычек казарменных, никогда-то не возражала, полагая, что он-то знает лучше. А как не стало его, так и растерялась, и в растерянности этой прилепилась к братову семейству.
Ее не гоняли.
Не обижали.
Не полагали никчемною, каковою она сама себя считала втайне, — ни хозяйства не сберегла, ни детей народить не сумела, — но обходились со всем уважением. А что уж после приключилось… добрейшая Ефросинья Аникеевна втайне осознавала, что сама она не справилась бы.
Лизавета…
Ах, такой крепкая рука нужна, и только где ж ее взять-то? И может, оно к лучшему? Пусть при дворе окажется, оглядится, небось там женихов — не то что в пригороде, один кривой, один хромой и два пропойцы горькие. Нет, авось найдет кого по душе…
Ефросинья Аникеевна постановила себе сходить в храм и свечку поставить.
За здравие.
А еще к бабке одной заглянуть, про которую в околице сказывали, будто бы она на куриных яйцах гадать умеет, и так ловко, что все сказанное всенепременно сбывается. Что же до соседушки, то, положа руку на сердце, он и самой Ефросинье Аникеевне доверия не внушал, однако же… разве в Лизаветином возрасте перебираются?
Какой ни дюж, а все муж…
Но раз уж так…
— Ох, тетушка, как вы тут без меня? — Лизавета села на кровать и руки сложила. Накатило вдруг — сердечко застучало, забилось пойманной птицей, голова кругом пошла.
И рукам стало холодно.
А если… она никогда не оставляла свою семью надолго, да что там… стоило уйти, как поселялось недоброе чувство, что, вернувшись, кого-то да не застанет, что уйдет вдруг тетушка — она слаба здоровьем и сердечные настойки пьет, да только помогают они слабо.
Или сестрицы.
Или…
Страх был необъясним, и справляться с ним получалось, пусть и требовались для того немалые усилия.
— Справимся. — Тетушка села рядышком и по руке погладила. — А ты не бойся… ты у нас разумница… и красавица редкостная…
В том Лизавета крепко сомневалась и до сих пор, признаться, пребывала в немалом изумлении, что ее вообще к конкурсу допустили. Была она… да обыкновенна. Не слишком высока, но и не мала ростом. В меру изящна, пусть и не без некоторой угловатости, которую нынешние платья не скрывали, но будто подчеркивали. Тот же Фома Ильич не единожды выговаривал, что Лизавета себя не бережет, питается скудно, а оттого тоща без меры.
Плевать.
А вот лицо у нее чистое, хоть и рыжа волосом, но без веснушек. Веснушки-то обыкновенно через два сезона на третий в моду входят, но все знают — это лишь отговорки, никому не охота рябую жену…
Лизавета потрогала щеки.
Лицо ее остренькое, с чертами правильными, но не сказать, чтобы особенной красотой отличалось — вот губы пухловаты, а глаза округлы, и потому кажется, что она вечно чем-то удивлена.
Ресницы хороши, темные, пушистые. А вот сами глаза карие, темные, что вишня.
Но там, при дворе, красавиц соберется бессчетно… и куда ей тягаться с ними?
А хоть куда.
Она просто так не отступится.
Его императорское высочество цесаревич Алексей изволил скрываться и делал сие достаточно умело. Ему удалось пересечь Малую бальную залу, добраться до аркады и даже свернуть в западное крыло, оставшись незамеченным. А ныне в переполненном людьми дворце сие было немалым достижением. Право слово, знал бы, какой ажиотаж вызовет объявление о конкурсе, язык бы себе откусил, а не позволил бы…
— Ах, бабушка, право слово, я не знаю. — Княжна Одовецкая, до того дворцовой жизни избегавшая, остановилась у ближайшей колонны и туфельку сняла. — Меня это все изрядно утомляет… на охоту похоже, только вместо несчастного оленя — цесаревич.
— Перестаньте глупости говорить. — Бабушка княжны сама пребывала в годах, которые заставляли восхититься умением целителей.
Она и сама была не из последних.
И дочери сила передалась, правда, ее и сгубила, когда моровое поветрие случилось и молодая княгиня не сочла возможным отсиживаться в родовом поместье. Супруг ее, тоже целитель известный, перечить не стал.
Старшая княгиня вернулась лишь к похоронам.
Поговаривали, тогда она разом постарела на десяток лет.
