Янтарь чужих воспоминаний - Суржевская Марина "Эфф Ир" (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Респектабельная часть осеннего протектората меня не интересовала, там проживают толстые кухарки и одышливые ремесленники, которые о свободе тоже говорят, но в собственных домах и после изрядной порции темного хереса. А поутру надевают фартуки, льстивые улыбки и идут угождать тем, у кого есть деньги, чтобы заплатить.
Я шел мимо низких спящих домов с геранью на тесных балкончиках, всматриваясь в чужую жизнь без интереса и симпатии. Герань сменилась чужим исподним, развевающимся на ветру, а дома стали приземистыми, облезшими, словно пригнувшиеся к земле старики: озлобленные и нищие, растратившие жизнь на что–то ненужное и бесполезное, но осознавшие это слишком поздно. По углам в чернильных тенях таились бородатые немытые тени, смотрели с опаской и злой жадностью. Раз мне навстречу даже выдвинулась пара таких отморозков, но я раскрыл араканы, спокойно демонстрируя двойные лезвия. Тусклые клинки казались слишком чистыми для этого места, и я был бы не прочь их слегка испачкать чужой кровью. И даже пожалел, что тени так же молча растворились во мраке кривых улиц, не решившись напасть на одинокого путника.
Я рывком свернул лезвия и ускорил шаг. Меня гнал не страх, меня торопило ожидание. Тьма обнимала мягко, но ее нежные объятия смертельны, мне ли не знать.
Нужное мне здание – глухое, с темными окнами и неприглядной обшарпанной дверью. Снаружи никто не догадается, что его ожидает внутри. Но я здесь не впервые, и потому роскошное убранство холла не впечатлило. Легкий полумрак, натуральные свечи и розовые лепестки, плавающие в круглых чашах с водой. Мягкие ковры пустынников, что глушат любые звуки и услаждают взор. И, конечно, девушки и юноши. Молодые, некоторые даже слишком молодые, но с одинаково порочными взглядами на красивых лицах.
Я не стал снимать маску – обычная предосторожность в таких местах.
Старшая хинда склонилась, мазнув по ковру ладонью, и выпрямилась с улыбкой. В глаза не смотрит, конечно – рассматривает застежку на моей куртке, но улыбается старательно. Я же рассматриваю поверх ее головы полуобнаженные тела.
– Кого изволит выбрать господин? – Голос хинды нежен и услужлив, ладони открыты. Тела выгибаются, принимая соблазнительные позы, губы открываются в призыве, напрягаются животы в попытке изобразить сладострастие. Ничтожные уловки, способные обмануть лишь глупца или того, кто хочет обмануться. Я не хочу, я точно знаю, зачем я здесь. Смотрю почти равнодушно, задерживаюсь взглядом на тонком юноше, белокуром и вызывающе красивом. Он замечает мой взгляд и призывно облизывает губы. Я же просто смотрю, прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, чего хочет моя тьма. И уже почти соглашаюсь на парня, когда замечаю темные волосы и бледное лицо. Сердце срывается в галоп, а в горле сразу пересыхает, так что я судорожно дергаю горлом, пытаясь глотнуть хоть немного исчезающего воздуха.
– Она, – хрипло выдавливаю я и, резко развернувшись, иду наверх, туда, где расположены личные комнаты. Жадно пью из хрустального стакана, прислушиваясь к шагам за спиной, и лишь потом оборачиваюсь.
Темные волосы, тонкие черты лица, холодные, как бывают лишь у истинных зимних, которых почти не осталась. После многочисленных смешанных браков такая внешность —редкость. Глаза цвета стужи, глубокие и морозные, колючие и обжигающие. Я люблю такие глаза… Она еще не успевает произнести традиционное приветствие, а я уже сминаю ей губы пальцами, заставляя молчать и открыть рот. Я не хочу слышать голос, ведь он наверняка разочарует меня, разобьет хрупкую иллюзию узнавания. А я хочу еще хоть немного подышать ее стужей, почувствовать иней ее губ, посмотреть в морозную темноту глаз. Трогаю ее влажный язык, провожу пальцем по зубам. Девушка не двигается, ей не привыкать к странностям клиентов, но думать об этом я не хочу. Если немного напрячься, то можно представить, что я первый, самый первый у этой зимней девы, слишком юной и слишком порочной.
Ее кожа белая как снег, и мне это нравится. Медленно стягиваю с нее шелк, что лишь подчеркивал ее прелести, ничего не скрывая. Обнажаю плечи, потом грудь, узкую талию и живот. Бедра. Черная ткань, расшитая розами и бабочками, падает к ее ногам, и под ним на девушке ничего нет. Я захожу ей за спину, снимаю ленты с темных волос. Трогаю их, глажу, пропускаю между пальцев снова и снова. Хинда чуть дрожит: я не нравлюсь ей, чувствую нутром ее учащающееся сердцебиение. Мои размеренные движения пугают девушку, но она стоит молча и не задает вопросов. Лишь вскрикивает, когда я резко дергаю ее за волосы, заставляя хинду упасть мне на грудь. Второй рукой прижимаю, не давая отстраниться.
– Я хочу, чтобы ты молчала, – приказываю я. – Не произнесла ни звука, что бы я ни делал. Поняла меня?
Она кивает. Понятливая. Непонятливые в таких местах не выживают.
– Отойди к стене и обопрись руками.
Она исполняет, а я отхожу к двери. Запираю. Прикрепляю сигнальный маячок и ловушку, проверяю ставни на окнах, вешаю тревожную петлю. В таких местах нужна осмотрительность… Смотрю на ее склоненную голову, на темные волосы. На тень позвоночника и выступающие косточки. Она перебирает ногами, но не выпрямляется, как я и велел. Я расстегиваю куртку и молнию на джинсах. Останавливаюсь за ее спиной, провожу пальцем по позвонкам снизу вверх, до самой шеи. Потом вниз до мягких ягодиц и снова верх.
Нутром чувствую, что девушка нервничает. Почему? Ведь я не делаю ей ничего плохого. Лишь прикасаюсь… Но она дрожит и снова перебирает ногами в инстинктивной попытке убежать. Ее тело умнее разума, оно уже чувствует опасность и впрыскивает адреналин в кровь, учащает пульс и ускоряет ритм сердца, приказывая спасаться.
Но она стоит.
И я чуть усмехаюсь под серой маской, что закрывает лицо до самых глаз.
– Молчи, – шепчу я. А потом вхожу в нее, так что молния куртки царапает ей кожу. Она промолчала. Рывки и толчки…Я просовываю ладонь под ее живот, чувствую приближение пика и резко отстраняюсь, дергаю ее, разворачиваю…
Отхожу к столу, вытираюсь салфетками. Смотрю на нее через плечо и снимаю куртку. Хинда все еще на коленях, смотрит в пол и дрожит. Она видела лезвие в моей руке и чувствовала мою тьму. Подобные ей всегда ее чувствуют: жизнь на краю не дает им обмануться, слишком часто они заглядывают в бездну и уже давно научились видеть ее приспешников. Безумцев типа меня.
Возвращаюсь к девушке и приподнимаю ее подбородок, рассматривая лицо. Миловидное, с чуть припухшими губами и светло–карими глазами. Стужи в них нет. Теперь я вижу ее, а не свое безумие, тьма отпускает, и мне становится легче.
Я поднимаю девушку на руки и несу к кровати, осторожно опускаю и целую ей шею. Нежно. Ласкаю ее губами, трогаю пальцами. Она все еще дрожит, не верит, сжимается под моими руками. Но мои губы настойчивы и умелы – уже через несколько минут она выгибается.
– Теперь я хочу слышать твои стоны, – я чуть усмехаюсь, гладя ей волосы и глотая горький запах ее страха, уже пережитого, но все еще будоражащего кровь. Сегодня я напою тьму этим запахом, и она отстанет. На какое–то время.
Девушка действительно стонет, и даже мой привередливый слух не улавливает в этом звуке фальши. Она стягивает с меня одежду, распахивает рубашку, целует мне грудь. Смотрит в лицо, внимательно и чуть удивленно.
– Ты красивый, – ее шепот трогает мою кожу, словно перо птицы. – Очень…
Милая порочная хинда. Мне с ней неплохо. И боги мрака сегодня добры к своей дочери. И ко мне.
***
Осень
Кристина
К полудню она успокоилась окончательно, и ночное происшествие отступило на задний план. Ей наконец назначили куратора, и Кристина изумилась, войдя в кабинет дознавателя.
– Господин Риххтер? Не ожидала…
Он положил бумаги на стол и поднял голову. Кристина окинула взглядом белоснежную сорочку с запонками, черные брюки со стрелками и идеально начищенные туфли. Сейчас ничего в этом мужчине не напоминало бродячего художника, даже зеленые глаза смотрели по–другому – жестче. И сразу стало ясно, что дознаватель старше, чем ей показалось в полутемной кофейне. Еще одна маска… Все здесь носят маски, даже она.