Чудовища, рожденные и созданные - Берва Танви (книги онлайн TXT, FB2) 📗
Глава 5
Я, спотыкаясь, возвращаюсь домой, ещё не придя в себя после клинка, который Горькоцвета так любезно всадила мне в живот. Руки по бокам дрожат. Крейн предлагала пойти со мной, но мне не хотелось подвергать её тому, что сейчас произойдёт.
Настроение в тёмной прихожей изначально не было праздничным, но то, что мать читает на моём лице, заставляет её крепче сжать щётку, которую она держит в руке.
– Ты бледна, – говорит мама. – Поешь.
Эмрик прислоняется к стене, прижимая подвязанную руку к груди. Его волосы – распутанный клубок сухих ползучих растений.
Я силюсь подобрать слова, но загнана в угол.
В прихожую входит папа, одетый на манер земельщиков, словно куда-то собрался (что невозможно). Четыре года назад он сказал, что я достаточно взрослая, чтобы охотиться, и на этом всё. С той поры не проработал и дня, не считая показов выдрессированных мариленей Землевластителю.
Отец замечает меня.
– Может, хватит тянуть волынку?
Он слышал, что произошло? Второй раз за два дня по моей вине нам грозит голод в этом году. По крайней мере тем из нас, кто выживет.
Уныние охватывает каждого из них, и в моей груди разливается боль.
Помощи на базе нам не получить. Месячная субсидия от Землевластителя на время погасит долг, но создаст другой в совете. А потом – ничего. На Солонии нужно работать и вносить вклад в жизнь сообщества. Если этого не делать, у вас не будет ресурсов. Мы станем должниками во второй раз. Вероятность того, что совет отнимет у нас имя и изберёт новых Охотников, как никогда высока. Каждая дверь захлопывается, прилетая мне в лоб, под барабанную дробь.
В углу слышится голос матери, призывающий меня осуществить мечту.
Тогда я говорю кое-что не подумав, но это наш последний шанс. Единственный, за который я могу ухватиться.
– Я участвую в гонке славы. Выиграю и заработаю нам золота.
Папа – единственный, на чьём лице не отражается изумление; он просто пощипывает переносицу. Лирия судорожно вздыхает, прикрывая рот ладонями, и начинает кашлять. Маме требуется несколько минут, чтобы унять приступ.
– И как ты собираешься на неё хотя бы попасть? Не делай глупостей. – Папины брови опускаются, словно я отрастила плавники вместо волос. – И какие тебе гонки с мариленями, – усмехается он. – Один едва не убил Эмрика.
– Ты про зверя, который не убил Эмрика, потому что я его спасла?
– Да ладно тебе, папа… – начинает Эмрик, но его обрывает мама.
– Эмрик, помолчи. – Затем мать говорит мне: – Отец хочет сказать, что не стоит вести себя безрассудно. Съёмщики никогда не были возницами.
– Если она окажется на арене, то умрёт, – говорит папа. – Ей там не место. Чудовищные существа и… и земельщики. Думаете, люди рискнут поставить на съёмщицу? Нет, она утащит нас вниз, как… – Он тяжело вздыхает и замолкает.
Проходит напряжённая, тошнотворная секунда, прежде чем отец удаляется.
Мамино лицо становится старейшей историей в мире: она слишком устала, чтобы спорить. Она поворачивается к Лирии:
– Пойдём, ситара, пора пить лекарства.
Лирия оглядывается на меня на пороге комнаты, глаза полны благоговения и страха.
После чего мы с Эмриком остаёмся одни.
– Мне сказать тебе, что это плохая мысль, – спрашивает Эмрик, – или ты и сама знаешь?
– У тебя есть идея получше?
– Эм, угу, а если серьёзно?
– Я вполне серьёзна.
– До сих пор ни один съёмщик не осмеливался пересечь эту черту. И тебе не удастся.
– Мне плевать! Нам нужно что-то сделать. Так это работает!
– Вот именно: нам! Ты не обязана рисковать жизнью. Должен быть другой выход. – Шрам у него под глазом будто подрагивает: змея, разделяющая ручей надвое.
Я смотрю на него не моргая, как сделал бы папа, будь он здесь.
– Например? Умереть с голоду? Забыл, что случилось в прошлый раз?
Эмрик вздрагивает. Вспышку в его глазах невозможно не заметить. Он помнит события восьмилетней давности не менее отчётливо, чем я.
Два мариленя обезумели в неволе.
А когда океанические олени теряют разум, никакая сила в мире их не удержит.
Тот, что был покрупнее, коричнево-зелёный, бился рогами в дверь стойла, и укреплённое дерево разлетелось вдребезги, как стекло. С пеной у рта и изогнутыми резцами, которые в итоге убили нашего конюшенного, он ринулся на другую дверь и выпустил второго зверя. Они схлестнулись в поединке и разгромили стойла.
Они убили мариленей помельче (включая собственный приплод) и нескольких подсобчих.
Папа с Эмриком были тяжело ранены. Я сломала ноги в тех местах, которыми застряла в заборе, проткнув их колючей проволокой. Кровь была повсюду, в таком количестве, что мне долгие месяцы мерещился её запах. Звери промчались по Солонии, затаптывая всякого, кто оказался достаточно глуп, чтобы не воспринять их всерьёз. Они вернулись в море, оставляя за собой тела и кровь, наша скудная удача волочилась за ними.
Лечение наряду с ремонтом конюшни и дома истратило наши сбережения.
Мы месяцами выживали на водорослях и воде. Можно было видеть кости на моих запястьях, выступавшие сквозь кожу, которая стала цвета сметаны. Мы были не в состоянии охотиться, чтобы отбить потери.
Эмрик сердито на меня глядит.
– Ты сейчас роешь нам могилу, чтобы доказать свою правоту. Съёмщика ни за что не допустят к турниру, даже если останутся свободные места. – Его слова жалят и застают меня врасплох. Мы с Эмриком постоянно пререкаемся, это не ново. Дело в язвительности.
Из-за неё мои сомнения улетучиваются. Голос повышается прежде, чем я понимаю, что происходит.
– Если не хочешь помогать – не надо. Просто не мешай мне поступить по-своему.
Пока мы не принялись ссориться как в детстве, я выбегаю из комнаты с громким звоном в ушах.
Несусь вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, внутри закручивается ощущение, что я вот-вот упаду.
На лестничной площадке меня вдруг сражает свет, и я спотыкаюсь, хватаясь за перила.
Отсюда виден край утёса.
«Мальчишки-земельщики смеялись надо мной, пока я пряталась под землёй, истекая кровью, умирая от страха».
Дыхание тяжелеет: я силюсь стряхнуть воспоминание. Теперь, когда меня не запугивают ни папа, ни Эмрик, сила моего заявления обрушивается на меня, словно разбивающаяся волна.
Зачем я это сказала? Я не могу участвовать в гонке славы.
Эмрик прав – меня не допустят.
Сама мысль попытаться попасть на турнир, будучи съёмщицей, кажется унизительной.
– Тебе на всех плевать, верно? – Эмрик догоняет меня, но не выходит на крыльцо, наполовину сливаясь с тенями. Наверное, снова забыл надеть скайю. – Если кто в этом доме и должен участвовать в гонке, так это я.
Он не шутит. Потрясающе.
Эмрик искренне полагает, что должен отправиться на турнир вместо меня, даже если съёмщики на арену не допускаются, и у него сломана рука, и искривлён нос, из-за которого часть лица, где нет шрамов и татуировок, превратилась в сплошной синяк.
– Иди внутрь, пока марилень до тебя не добрался, Эмрик.
Брат кричит мне вслед:
– Тебе плевать, что сделают с нами, да?
– Возможно, ты в кои-то веки спасёшь себя сам, – отзываюсь я, не оборачиваясь и сжимая ладони в кулаки, чтобы пальцы не дрожали. Мы с Эмриком всегда были мишенью для мальчишек-земельщиков в школе и для радикальных съёмщиков на улице. Мы не вписываемся ни в то, ни в другое сообщество, и мои действия лишь усугубят наше положение.
Но останавливаться нельзя. Не сейчас.
Эмрик или Лирия. Если меня заставят выбирать между близкими, я всегда выберу Лирию.
Справа шумит океан. Ниже известняковых краёв вода белая от пены. Это подтверждает, что марилени ушли. Конечно, аквапыри, горгоны и рапторы всё ещё подстерегают добычу, но они держатся у кромки. Как правило. Этим вечером туристы прибудут со всего Офира. Хлынут в постоялые дворы и гостиницы нескончаемым потоком.
Гонка славы спустя столько лет больше, чем просто турнир. Это чтимая земельщиками традиция.
