Будущее – дело тёмное - Тебнёва Елена (читать книги полностью .txt) 📗
Поднявшись к себе и привычно поморщившись от избытка розового, я быстро сменила строгое форменное платье на первое извлеченное из шкафа. Оно изобиловало рюшечками и оборками, но других попросту не было – мама постаралась, а я и не спорила. Для меня не столь важно, сколько бантиков нашито на юбки, тем более мне не приходится ходить в этом постоянно. Замерла на несколько мгновений перед напольным зеркалом, вглядываясь в отражение. Изумрудный шелк платья выгодно оттенял рыжие локоны, но подчеркивал некоторую бледность лица. Плохо… Но переодеваться я не стала – никакие ухищрения не обманут бдительный мамин взор. Вздохнув, я покинула спальню и спустилась вниз, в гостиную, отделанную в бежевых и нежно-сиреневых тонах, где меня дожидались родители и сервированный на три персоны маленький круглый столик. Проголодаться я еще не успела, но от чая и свежей выпечки отказаться не смогла.
Признаться, я опасалась немедленных расспросов, но мамино поведение сильно удивило и озадачило. Даже заметив мою нездоровую бледность, она лишь поджала губы и вздохнула, но промолчала. Неужели ей ничего не известно? Почему-то я была уверена, что о произошедшем обязательно доложат родителям… Ошиблась?
– Как ты себя чувствуешь, Санни? – все-таки не удержалась мама, и я едва не подавилась чаем.
Откашлялась, улыбнулась и ответила:
– Прекрасно, мама.
– Да, я сразу отметила твой цветущий вид, – нахмурилась она.
– Ами, – легко коснулся ее руки папа, и мама перестала сверлить меня подозрительным взглядом, а я поняла: не ошиблась.
Доложили-таки, но отец решил, что потрясений с меня достаточно, а значит, и поднимать эту тему не стоит. А если меня что-то действительно тяготит, то я скажу об этом сама, как уже не раз бывало.
Я люблю маму, я знаю, что она делает все для того, чтобы я была счастлива, но понять друг друга нам вряд ли суждено. Но у нас есть мой замечательный отец, который понимает и ее, и меня, и, наверное, только благодаря ему мы еще ни разу не ругались и всегда находили общий язык.
Я благодарно улыбнулась отцу и потянулась за посыпанной сахарной пудрой булочкой, игнорируя недовольный мамин взгляд. Не объяснять же ей, что из-за последних событий похудела настолько, что лишняя пара булочек уже не навредит?
Разговор тек плавно и непринужденно. Я рассказывала об учебе, только что начавшейся и потому не успевшей принести особых неприятностей; мама – о новых городских развлечениях, театральных постановках, на которые она планировала вытащить нас с папой, о грядущем Девичьем бале и фасоне платьев, модном в этом сезоне. Видимо, выражение паники на моем лице стало просто-таки неприличным, потому как отец поспешил мне на помощь.
– Полагаю, тиронские мотивы будут в почете, – усмехнулся он, вытягивая больную ногу и почти утопая в спинке удобного кресла.
– Почему? – спросила я.
Папу мода совершенно не интересовала, а значит, речь пойдет вовсе не о ней…
– Пару дней назад его величество Огуст дождался-таки посольства из Тирона, – оправдал мои надежды он. – С дарами мира и заверениями в беззаветной дружбе…
– Не может быть! – не сдержалась я.
В то, что вечно жаждущий территорий Шрэтона Тирон все-таки пойдет на такой шаг, не верилось.
– Может, Санька, – вздохнул отец. – Они здесь, в Освэре. Все такие благостные и мирные… А нам теперь ломай голову, что они задумали и не нашли ли на сей раз лазейку…
Войн у нас давно не случалось. И не потому, что соседи мирные попались, о нет! Тот же Тирон не прочь урвать плодородные земли в низовьях Реи, да и остальные недвусмысленно облизывались, искренне полагая, что Шрэтону ни к чему столько территорий, но… Все завоевательные походы соседушек вот уже триста лет заканчиваются одинаково и не дальше границы, потому как наши чародеи хлеб не зря едят и организовывают им более чем достойный отпор.
Наши чародеи ничуть не сильнее прочих. Кроме одного-единственного, жившего как раз триста лет назад. Легенда гласила, что Риллис Гилен преподнес императору Ариосту и его потомкам редчайший дар, замкнув на кровь рода Вилоренов границы. Представители императорской фамилии заблаговременно чувствуют, кто, где и когда готовится нанести удар по Шрэтону, и отправляют туда войска. А еще поговаривают, что потомки Ариоста и вовсе способны поднять защиту на всем протяжении границы и никто не сможет ее ни пересечь, ни разрушить. С тех пор Вилорены неразрывно связаны со Шрэтоном, и, пока бьется сердце хоть одного из них, империя в безопасности. А биться их сердца будут еще очень и очень долго… Вилоренов не берут ни болезни, ни яды, ни вредоносные чары, и даже от несчастных случаев леди Удача бережет их с поистине материнским рвением. И будет так, пока правят они справедливо и мудро. За три столетия ни один потомок не подвел великого предка, коему и служил не менее великий чародей.
Но у нашей армии и так проблем хватает. Нечисть, внутригосударственные бунты, периодически прорезывающиеся сепаратисты, которым соседушки не жалея золота сыплют… Или усмирение творческих порывов соседей. Папа со смехом описывал случай, когда тиронские военные пересекли границу поодиночке и без оружия, собрались в условленном месте, а взамен подкупленного мастера-кузнеца их горячо встретили наши пограничники, следившие за «чистыми помыслами» с самого пересечения оными границы.
– Дорогой, не думаю, что Санни это интересно, – строго заметила мама.
– Но мне интересно, – несмело возразила я.
– Но ей интересно, Ами, – поддержал меня отец.
– Разумеется! – вспыхнула мама и слишком сильно звякнула чашкой о блюдечко, едва не расколотив хрупкий фарфор и забрызгав белоснежную скатерть чаем. – Сначала она слушает твои бравые рассказы, а потом разбивает статуэтки о головы молодых людей! Веррас, одумайся!
– Это… вышло случайно, – прошелестела я, не зная, куда деваться.
– Только это меня и утешает! Не хватало еще, чтобы ты сделала это нарочно! Риннар Шариден – достойный юноша из старинного рода, а ты…
– Уверен, что на то были веские причины, – мягко вклинился в монолог разгневанной супруги отец. – Не правда ли, Санни?
Я с трудом сглотнула. С одной стороны была мама, до глубины души потрясенная моим неприличествующим леди поведением, с другой – папа, которому хватит и намека, чтобы Риннару жизнь медом не показалась, невзирая на весь его род и заслуги оного перед короной… И что полагалось делать оказавшейся под перекрестным огнем мне, которой было жаль и себя, и родителей, желающих мне только добра, и даже Шаридена, которому, если честно, и без того мои слезы с лихвой отлились?
– Это была случайность, – упрямо повторила я, стараясь не ежиться под пристальными родительскими взглядами. – Глупая случайность, в которой никто не виноват.
– И Шариден? – прищурился папа.
– И Шариден, – твердо ответила я, не опуская глаз.
Не знаю, поверили мне или нет, но вопросов больше не последовало, а разговор вернулся в прежнее беззаботное русло. Но я все равно чувствовала себя преступником, помилованным в последнюю минуту перед казнью; прятала заметно дрожащие руки, отвечала невпопад, потеряла всякий интерес к булочкам и в итоге была признана уставшей после дороги и учебной недели и отпущена к себе. После обеда меня ждала запланированная мамой прогулка по городу, которая наверняка затянется, и я действительно решила отдохнуть, чтобы с честью выдержать это испытание.
И я его выдержала. И бесконечные магазины, и визит к знаменитому не только в Освэре портному, обернувшийся ворохом листочков с эскизами и отрезами тканей, от которых рябило в глазах, щебетанием дородной дамы в моднейшем платье, вырезы и разрезы которого балансировали на грани приличий, и заверениями в том, что на Девичьем балу мне не будет равных, отточенными до последнего слова на сотнях таких же наивных клиенток.
Домой возвращались уже в сумерках; открытая коляска, запряженная белоснежной лошадкой, неспешно катилась по оживленным улицам, вдоль которых зажигали фонари. Фонарщик, зябко кутаясь в длинный полосатый шарф, переходил от столба к столбу, одним касанием пробуждая дремлющее в колбах пламя, и оно потягивалось, разгоралось медленно, неохотно, заливало город мягким золотом. И в этом свете все казалось совершенно иным: сглаживались острые углы, линии обретали завораживающую плавность, и вуалью опускалось тончайшее кружево теней, прозрачных, невесомых. Даже звуки утратили былую резкость и громкость. Вечерний Освэр очаровывал, и не важно, был ли то истинный лик города или же искусная маска.
