Орден Сталина - Белолипецкая Алла (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Николай не видел собравшегося на трибунах народа, не слышал марша, громыхавшего из репродукторов:
Его внимание поглотили эти двое. Пилот истребителя – высокий мужчина с печальным и каким-то болезненным лицом – беседовал с гражданином, который что-то оживленно внушал ему. На говоруне была форма НКВД с тремя шитыми золотом звездами на рукавах гимнастерки цвета хаки: знаками различия комиссара госбезопасности 3-го ранга. По сравнению с ним Стебельков (о самом существовании которого Коля в то время ещё понятия не имел) был примерно то же самое, что «Сесна» Матиаса Руста в сопоставлении с «Максимом Горьким».
Коля знал, что летчика звали Николаем Благиным, а чекиста – Григорием Ильичом Семеновым. Именно здесь, именно в этот день и час, он и рассчитывал найти его. Скрябин узнал Григория Ильича сразу, едва только навел на него бинокль: мерзавец ничуть не изменился за последние двенадцать лет – с момента их единственной встречи. Был он по-прежнему молодцеват, крепок сложением, а кожа на его лице оставалась идеально гладкой, матовой и напрочь лишенной свойственных зрелому возрасту отметин. При виде его Коля на мгновение даже прикрыл глаза, словно для того, чтобы скрыть возникшее в них выражение – хотя за окулярами бинокля никто его глаз разглядеть, конечно же, не мог.
Насколько весел был комиссар госбезопасности, настолько же пребывал в дурном настроении летчик Благин. Коля решил: дело тут в том, что по примете, известной всем авиаторам, перед вылетом нельзя фотографироваться – и, надо думать, сниматься на кинопленку нельзя тем более. А неподалеку от ярко-красного истребителя расположилась группа людей с кинокамерами, всё время снимавших и пилота, и его собеседника.
В этой группе Коля сразу заприметил одну особу, на которую теперь – почти против своей воли – он то и дело наводил бинокль. Это была изумительной красоты женщина лет двадцати пяти, державшая камеру и обращавшаяся то к одному из операторов, то к другому. Ясно было, что именно она руководит группой кинодокументалистов.
Так Николай Скрябин впервые увидел Анну.
– Да куда ты всё время глядишь? – обратился к нему Миша. – Эти крохотные самолетики – на что они тебе сдались? Дай лучше бинокль мне, если тебя самого «Горький» не интересует.
Гигантский самолет издалека казался Кедрову гладкокожим доисторическим ящером, раскинувшим над землей серые крылья.
– Потом, потом… – рассеянно проговорил Николай, не отнимая бинокля от глаз.
Друг его только вздохнул и печально наморщил лоб; он хорошо знал, что потом – эвфемизм слова отстань.
Коля тем временем навел бинокль на незнакомку, которая поразила его не только красотой, хоть и была она на редкость хороша собой: высокая, стройная, с тонкими чертами потрясающе свежего лица, не нуждавшегося ни в какой косметике. Даже в бинокль Коля заметил, что глаза женщины были синими, почти как кобальтовое стекло, в сравнении с ними даже бирюза в ее серьгах казалась блеклой. Волосы красавицы, явно не завитые – волнистые от природы, – были пострижены довольно коротко, по тогдашней моде. И цвет этих волос был огненным, как некогда у Фридриха Барбароссы; лишь ресницы и брови молодой женщины имели более темный, коричневатый оттенок. Одета она была очень просто: в черные брюки и белую блузку, что ее красоту лишь подчеркивало.
Однако что-то с рыжеволосой красавицей было не так, и Коля недоумевал: почему никто, кроме него, этого не замечает? Он видел: когда женщина обращалась к кому-то из своих подчиненных или оглядывала самолеты, то казалась спокойной и приветливой. Но стоило ей только отвернуться от людей, стоявших рядом, как тотчас что-то менялось в ее лице: оно становилось напряженным, сосредоточенным и мрачным. «Она чем-то напугана, – решил Николай, – и всеми силами пытается свой страх перебороть».
3
Анна Мельникова, руководитель съемочной группы, присланной на Центральный аэродром с кинофабрики военно-учебных фильмов, увидела Семенова раньше, чем Коля. Точнее, она не просто Григория Ильича увидела, Анна повернулась в сторону красного «И-5», заранее уверенная в том, что рядом с Благиным будет стоять именно этот человек – уперев одну руку в бок, в другой руке сжимая черный, крокодиловой кожи портфель.
Появление Семенова само по себе не сильно повлияло на ее настроение; оно было отвратительным с того момента, как Мельникова прибыла на аэродром. Что-то дурное происходило с ней, нечто, схожее с явлением déjà vu.
Красавице чудилось, будто она уже видела всё это: и моноплан, огромный, как лежащий на боку двадцатиэтажный дом; и два маленьких самолета чуть в стороне от него; и толпу на трибунах; и кинооператоров, суетящихся рядом. Но это было бы еще полбеды. Хуже оказалось то, что у этого déjà vu выявилась одна особенность: Анна могла предугадывать, предвидеть, что будет происходить в каждый последующий момент времени. И все ее предвидения сбывались вплоть до крохотных деталей. При этом каждое из них сопровождалось у неё онемением губ, а затем болезненным их покалыванием – точь-в-точь как после одного вчерашнего происшествия: ничтожного, но крайне мерзостного.
И вот теперь, глядя на Семенова и Благина, она знала наперед, что сейчас сотрудник НКВД достанет из своего портфеля какой-то маленький предмет и передаст его летчику. Знала она и то, что разглядеть этот предмет ей не удастся, поскольку Благин быстро уберет его в нагрудный карман.
Однако предвидение будущего – даже краткосрочное – всё же дало красавице некоторое преимущество. Еще до того, как наркомвнуделец полез в портфель, Анна навела камеру на него и на пилота и стала снимать.
Скрябин, пожалуй, сумел бы разглядеть в бинокль, что получил летчик от комиссара госбезопасности. Однако момент передачи этой вещи (весьма обыденной) Коля пропустил, потому что Миша Кедров вдруг дернул его за рукав, воскликнув:
– Смотри, смотри! Кто-то все-таки собирается лететь!
И принц Калаф поддался любопытству: перевел бинокль в сторону «Горького». Рядом с монопланом и впрямь обнаружилась целая толпа – с полсотни нарядных людей, первые из которых уже поднимались по трапу самолета.
– А, ну да, – произнес Коля, глядя, как гигант проглатывает друг за дружкой парадно одетых мужчин, женщин и даже нескольких детей. – С самого начала было оговорено: сегодня на «Горьком» полетят сотрудники ЦАГИ – Центрального аэрогидродинамического института. Им разрешили прокатиться – пролететься – вместе с женами, детьми и товарищем Сталиным.
– Как видно, всё-таки без товарища Сталина, – заметил Михаил, и он был прав: ни Хозяин, ни его соратники на Центральный аэродром так и не прибыли.
Последней по трапу поднималась девочка лет пяти: в белой панамке, со светло-коричневым плюшевым медведем в руках. Коля заметил, что медведь уже изрядно потрепан, и одно его ухо заметно меньше – короче – другого; как видно, не один раз оно было оторвано, а затем пришито на место. Шла обладательница медведя медленно, чуть ли не волоча ноги, так что мать за руку тянула ее за собой.
«Она же не хочет лететь, – подумал Николай. – Зачем ее тащат туда?..»
Но долго об этом размышлять не стал и снова навел бинокль на группу кинодокументалистов, возле которой стоял теперь Григорий Ильич Семенов.
– Их сегодня не будет, – сказал комиссар госбезопасности 3-го ранга.
Анна изобразила на лице огорчение и удивление. Между тем эта фраза – относившаяся, конечно же, к товарищу Сталину и его спутникам, – прозвучала в ее голове, когда Семенов еще только шел к операторской группе через летное поле.
– Так что, – продолжал чекист, – сейчас «Горький» примет тех, других пассажиров, а дальше всё пойдет по плану. Раз уж товарищ Сталин не сможет лично присутствовать на празднике, надо всё запечатлеть для него на пленку и запечатлеть в самом лучшем виде.
