Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов - Митчисон Наоми (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Корабль выплыл из устья большой реки в море. Земля постепенно растаяла позади, и паруса развернулись, как драконьи крылья. Халла не думала, что в этом море могут оказаться русалки, однако поначалу была настороже, зная, что ни словам их, ни песням верить нельзя. Они не появились, а корабль заходил то в одно, то в другое прибрежное поселение, купцы выгодно торговали, считали барыши и радовались. В одном месте, которое называлось Мароб, они взяли на борт троих людей.
Люди пришли ночью, тайно сговорились с капитаном, что он выделит им немного места на палубе, чтобы расстелить плащи и сложить нехитрые пожитки. Они были взволнованы и напуганы, но казались хорошими людьми. Лишь один из них немного говорил по-гречески. Халле было все равно, на каком языке говорить, и она заговорила с ними на их родном наречии, а они удивились, и когда корабль отчалил от Мароба и поднял паруса, долго расспрашивали, откуда она знает их язык. Потом они попросили ее помочь им в Микгарде, пойти с ними и быть их голосом в разговоре с греками.
Халла сказала им, а почему бы нет, и спросила, не собираются ли они идти к Великому Дракону, и они сказали — да, именно это они собираются сделать.
Они пришли из мест, где не было драконов, но по всему, что они об этом знали, получалось, что так назвать Порфирородного можно и следует. К нему они хотели попасть, чтобы подать жалобу на тирана, им назначенного в правители Мароба. Они надеялись, что смогут увидеть Порфирородного и все ему рассказать, и тогда все будет хорошо, ибо разве не сам Бог поставил его править всем миром? После этого Халла начала думать, что он, наверное, не дракон, а человек.
Людей из Мароба послала община, но тайно: они знали, что если свирепому Правителю станет об этом известно, плохо придется их семьям. А один из них, самый молодой, которого звали Таркан-Дар, почти все время сидел молча, подперев руками подбородок, уставившись на воду, и думал, думал, больше всего об одной девушке и о том, что с ней сделают, если им не повезет. Другие двое, которые были старше, говорили, что судьба этой девушки, как и всех, кого они покинули, в руке Бога, и без воли Божьей ничего с ними не случится. Разве это существо, назвавшееся Халлой, не Бог послал им в знак милости? Ибо если она сама не ангел, то кто, кроме ангелов, мог научить ее их речи, ведь иначе она ее никак не узнала бы?..
Глава вторая
ЛЮДИ БЕЗ СОКРОВИЩА
Наконец, они приплыли к городу на берегу узкого пролива. Его называли Византия или Константинополь, но это был Микгард, о котором слышала Халла. Там было жарко, и шумно, и страшно; от этого неведомого им доселе страха люди из Мароба жались друг к другу, хотя, по-своему, не были трусами. Халла, выйдя на пристань, замерла и принюхалась. Запахов было множество, в основном неприятных и для нее новых.
Они немного посовещались и вместе ушли с пристани в город. По пути Халла шепотом пересказывала им, о чем говорят греки, так что они чувствовали себя увереннее и не так боялись, что их обманут. Вскоре они нашли себе комнату на верхнем этаже на узкой улочке, где жили сапожники и пахло дубленой кожей, и наняли отдельную каморку для Халлы Богом Посланной, с которой теперь обращались ласково и учтиво, чтобы она от них не улетела.
Они купили ей синее полотняное платье до пят и платок на голову, чтобы было прилично выходить на улицу, но она всегда набрасывала сверху рваный темный лоскут плаща и укрывалась им, когда ложилась спать, и они говорили друг другу, что он, наверное, не простой, может быть, он достался ей от какого-нибудь святого, а то и от самого Бога. Таркан-Дар, чьи пра-пра-прадеды в Маробе были Хлебными Князьями, все добивался, откуда у нее это.
— Раньше я любила сокровище и ненавидела людей, — сказала она ему. — Люди жестоко обошлись со мной. Сейчас я не вижу жестокости.
— Среди людей есть очень жестокие, — сказал Таркан-Дар, и лицо его исказилось, словно от боли, ибо он знал, что Правитель ни перед чем не остановится, если узнает, что они замыслили за его спиной. А потом он робко и благоговейно дотронулся до ее плаща и произнес: — А ты получила Дар, и после этого все изменилось?
— Да, — сказала Халла. — После этого все изменилось.
Люди в Маробе уже больше ста лет были христианами, но вера у них была не такая, как у других. В то, что могло быть при старых Богах и святых, в Византии давно не верили, а в Маробе продолжали верить. Верили, что Бог — добр, а помазанный и благословенный Император — справедлив, и если к нему, правящему именем Бога на земле, прийти и рассказать, какое зло творит его именем неправедный Правитель, все будет хорошо. Обидчика накажут, обиженным помогут, голодных накормят, смиренным дадут землю. Только вот как дойти до Порфирородного? В старое время в Маробе к Хлебному Князю мог прийти за помощью любой, хоть мужчина, хоть женщина. Но Хлебный Князь ходил среди людей, прикасался к ним самим, к их скоту и колосьям. Император жил во дворце, за многими стенами, а если выходил, то между ним и людьми были стражники и придворные, мечи и копья, золото и пурпур. Иисус был не такой: он ходил среди людей и касался их, как Хлебный Князь. С ним было бы легко заговорить.
Утром и вечером три человека подолгу молились вместе в той комнате, где спали. После молитвы Таркан-Дар веселел и говорил, что его девушка, которую он чаще всего называл Милой Пташкой, в Божьих руках, а это надежнее, чем в его собственных. Но потом он снова опускался на землю и мрачнел. Иногда Халла пыталась молиться с ними, но она не понимала значения произносимых ими слов, а они не собирались ей ничего объяснять. Старший из них, Родин, и Киот, внук Ньяра, замученного в Маробе в дни первых христиан, думали, что придет день, когда она им откроется, а пока она была устами Родина, когда он ходил в город в поисках пропитания и пути к Порфирородному.
Но увидеть того, ради кого они сюда пришли, было делом неимоверно трудным. В простоте душевной они решили рассказать о бесчинствах, творимых именем Императора, священнику в храме, и пошли в большой храм, где на золотом куполе были изображены четырехкрылые ангелы и архангелы, и Бог со святыми, страшные, как Страшный Суд и гром небесный, и прекрасные как благословение, как встающее солнце, как справедливость. Вот где они найдут то, что ищут. Они рассказали здесь всю правду, смиренно, поклявшись именем Бога, и Халла повторила все за ними по-гречески, не вникая в слова, только чтобы их поняли. После этого их привели к более важному священнику, чье платье было богато расшито ликами святых. Еще один пришел с длинным свитком, пером и чернилами и все записал. Им сказали, что дело будет передано выше. Они думали, что все хорошо, подошли под благословение, вернулись домой и стали ждать. Ждали день, и второй, и еще много дней. Дни проходили, а деньги кончались.
Наконец, однажды вечером, когда они грустно сидели, даже не разговаривая друг с другом, к ним вошел священник. Он назвался отцом Иоанном, хотя это могло быть не настоящее имя. Все встали, перекрестились и поклонились. Халла тоже сделала знак четырех ветров и потянулась к нему носом, как сделал бы медведь, рассказывая, с какой стороны лучше пахнет. Потом они все долго переговаривались, а Халла переносила слова от одного к другому. Они зажгли светильник, который давал мало света, лишь для того, чтобы видеть лицо отца Иоанна и угадать по нему, правду ли он говорит. Ужасно было думать так о священнике, но они давно были не в Маробе, а в Микгарде, здесь приходилось допускать и такое.
За окном были сумерки, на улице сапожников пели и бренчали на каком-то инструменте, потом пение стихло, а из маленькой мастерской через дорогу стал громче слышен стук молотка — тот сапожник всегда работал допоздна, не закрывая ставен. Откуда-то издалека донесся вопль и шум уличной драки. Потом взошла Луна, и ее луч, проникнув через разбитые ставни, был ярче и серебристее тусклого пламени светильника.
