Иная судьба. Книга I (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Она сидела, не шелохнувшись, и смотрела на синие огоньки, пляшущие по догорающим поленьям.
Спасибо вам, ваше сиятельство, за вашу доброту, за то, что не побрезговали перед деревенщиной извиниться, за заботу… Только бесполезно это всё. Капитан Винсент, он хоть и бравый военный, и, видать по всему, ваш друг, но к барону «затыкать рот» не пойдёт, хоть и надо бы, только Марта не скажет, что надо, потому что — стыдно о таком говорить. Они — господа, а она…
«…грязь под моими ногами!» — слышит насмешливый оклик. Щеку опаляет пощёчина. «Знай своё место, приблуда! Мать твоя прижита невесть от кого, тебя под забором нагуляла, сама скоро по рукам пойдёшь… что ты кочевряжишься, святую из себя строишь?» «Ваша милость», — угодливо шепчет пастор, — «ничего, обломаем, обломаем… Возьмите пока Августу, она за честь сочтёт, ручки лобызать будет…»
«Это которая сисястая? С голубыми глазищами, весёлая такая?»
«Она, ваша милость. Кланяться будет и благодарить…»
…После порки девушек пастор нет-нет, да и тёрся о спину какой-нибудь наказуемой, нет, не о спину, а почему-то о попу, и сутана его при этом сильно оттопыривалась спереди. Марта не была наивной простушкой, в деревне трудно сохранить неведение о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но смотреть на грешное поведение того, кого называли «святым отцом» и целовали руку с пучком розог, было противно. Её чуть не стошнило, когда однажды не повезло, и «избранницей» оказалась она. Впрочем, некоторые смущённо хихикали, томно выгибали спины, как-то странно отставляя задки, словно кобылки под жеребцом… Пастор был доволен. Он любил «распознавать грех», а особо грешных — уводить в отдельную каморку, где и наказывал очень уж сильно — судя по доносящимся вскрикам и стонам. Грешницы почему-то особо удачно выходили замуж, причём кто-то неизвестный снабжал их щедрым приданым. Поэтому селяне не возражали, когда на очередной проповеди священник призывал вести к нему голубиц для очищения от возможной скверны.
…В каморку для особо грешных вела ещё одна дверца — со двора. А земля у входа была плотно утоптана копытами. И не раз болезненно чуткий слух Марты улавливал, помимо сопения, испуганных или довольных вскриков и копошений в чуланчике, лошадиное фырканье и звяканье сбруи снаружи. Потом она самолично увидела, тайком обежав молельню, кольцо коновязи… нет, два кольца, вделанные в бревенчатую стену…
К ней пастор не подходил, только порол. Барон запретил трогать. Сперва, говорит, я её вместо любимой племянницы подсуну… утрётся муж-то, ему всё одно, с кого невинность получить, в темноте и не разберёт… а потом для себя приберегу. Уж больно похожа на племянницу, буду пользовать — начну представлять, что с ней…
Правду говорят, что божьи жернова мелят медленно, но верно. Отправился барон на войну, не успел самолично племянницу выдать, как-то без Марты обошлись. А с войны владетель их и ещё трёх близлежащих деревушек вернулся, разбитый параличом, после какой-то странной, поговаривают — дурной болезни. Год после этого девушки выходили замуж безбоязненно, не отбывая законной повинности в барской спальне.
…А сегодня утром тётка послала её с поручением к пастору. Поручение-то было плёвое — попросить облатку для болящей бабки, тёткиной матери, не могла она нынче сама к причастию пойти. И только сейчас Марте подумалось: а какое это причастие, коли день — не воскресный? Вторник сегодня, нет службы-то…
И обдало её запоздалым ужасом. Последним за этот долгий день.
Значит, барон за ней всё-таки послал. А пастор Глюк… не её выручать кинулся, а себя спасать. Барон в гневе страшен, пока разберётся, что не по вине святого отца девчонка пропала — зашибёт. Вот оно как складывается… Не шарахни Марту по голове, не выдай вместо преступной жены — была бы она сейчас вообще жива?
Она смотрела на угасающие синие огоньки на поленцах и думала: ещё не поздно. Встать. Закрыть окно. Тихо-тихо, чтобы не лязгнуло, прикрыть на каминной трубе вьюшку-заслонку. А потом вернуться на место, может, даже, прислониться к боковинке кресла… или опереться о мужское колено, чем чёрт не шутит… Герцог — крепкий сильный мужчина, такие спят долго. Час-другой — и они с Мартой уже не проснутся никогда. Угар сделает своё дело быстро и милосердно.
И больше ни над бесполезным своим девичеством не трястись, ни ждать, цепенея, когда же барон распорядится её по полю пустить и собак по следу науськать, как уже делал с девушками, которые ему, даже немощному, угодить не смогли… И вы отдохнёте, ваше сиятельство. От распутной жены, от тяжких государственных трудов, от злобных и завистливых людей…
Одно только вдруг огорчило Марту. Герцог-то по своей белой кости да славным делам пойдёт прямо в рай, а ей… ну, понятно, куда дорожка уготовлена. Прямиком в пекло, как самоубийце. И по всему выходит, что больше они никогда не увидятся, и будет у них у каждого своя Вечность: у него — без печалей и воздыхания, у Марты со стоном и скрежетом зубовным.
Марта опечалилась.
Умирать больше не хотелось. Но всё-таки…
Она уже решилась встать, как на голову опустилась тяжёлая тёплая ладонь. Герцог спал, но даже во сне велел собачке оставаться на месте.
Так она и просидела до рассвета, не шелохнувшись, рядом с тем, кто так и не стал её первым мужчиной.
Глава 2
Ночь текла себе и текла — под негромкое размеренное дыхание уснувшего герцога, под монотонное тиканье напольных часов в тяжёлом футляре… За окнами время от времени слышна была мерная поступь солдат по брусчатке — то ли обычный дозор, то ли поджидали тех, за кем его светлость снарядил капитана. Ох, как он страшно сказал тогда: принеси мне, мол, её голову… Неужто так можно? Под одним одеялом спать, один хлеб есть — и так ненавидеть? А она его? Впрочем, что гадать-то: у любимого мужа не воруют.
Марта старалась не шевелиться. Несмотря на то, что досталось ей сегодня крепко и незаслуженно — она не держала зла. Каждый может ошибиться. Ведь понял же его светлость, разобрался, всё по справедливости. И даже случаем не воспользовался, вот что. Хоть и была она полностью в его власти, руки-ноги ослабли от страха, не копнулась бы. Знать, не здесь и не сейчас уготовлено ей девичество потерять.
Может, в монастырь попроситься? И мужчин нет, и барон не отыщет. Сказывают, там строго. Посты, молитвы, иногда и розги с хлыстами, власяницы для умерщвления плоти… Марта вздохнула. К голоду-то она привыкла, а вот плоть умерщвлять не хотелось.
В животе предательски заныло.
Ничего. Она потерпит. Не впервой.
Рука герцога до сих пор покоилась на её макушке и, говоря откровенно, хотелось, чтобы эта невольная ласка продлилась как можно дольше — нечасто ей выпадало ласковое слово, а уж по головке только матушка в детстве гладила. Марте хотелось, чтобы приятное чувство защищённости длилось как можно дольше, и чтобы не заснуть, она принялась рассматривать комнату. Благо, на свечи комендант оказался щедр, их на столе в канделябрах торчало штук по восемь в каждом, а Марта умела считать, вот и сосчитала: восемь да восемь — стало быть, шестнадцать… да ещё по масляному светильнику на каждой стене. Но масло выгорело быстрее, чем окончательно оплыли свечи хорошего белого воска.
Ладонь у его светлости оставалась тёплой и мягкой, не верилось, что эти пальцы ещё недавно впивались в шею, словно клещи. Да и сам герцог, спящий-то, вроде тоже мягче стал, добрее. Осмелев, Марта осторожно переложила державную длань на подлокотник и снизу вверх глянула на живую легенду, свирепого и благородного, жуткого и справедливого, яростного и отходчивого… Много чего о нём говорили, но сходились в одном: Его светлость п р о с т ы х людей не обижал. С дворянами бывал крут, конечно, но с белой кости и спрос иной. Как оно в Писании сказано: кому много дано, с того много и спросится. Бандитов, разбойников, воровскую шваль и прочую шушеру привечали верёвками и кольями; когда же приходилось сглупить кому из дворянского звания, шли они под благородный топор: заговоров правитель не любил и не спускал. А вот крестьян, мастеровых, среднее сословие — особо не трогал. Даже право первой ночи на своих личных землях отменил. Поговаривают, правда, что и после этого невесты к нему прибегали, блюдя обычаи, но, должно быть, врут.
