Красно Солнышко - Авраменко Александр Михайлович (прочитать книгу txt) 📗
Гостомысл откровенно скучал – франк оказался нищий. Единственное – наверняка знает, где здесь ближайший город. Вот там можно чем-нибудь поживиться. А здесь… Шкуры мелкие и плохо выделанные. Кислый вонючий эль, в котором неизвестно что плавает, ни один славянин не возьмёт в рот, побрезгует. Тканей нет. Железа нет. Ни золота, ни серебра. Ничего. Всего лишь отроков чуть проверили, да, можно сказать, потренировали. Дружина немного попрактиковалась слаженному бою. Хотя с таким сражением воевать вообще разучиться можно. Ну, не соперники они. Вообще. Народец мелкий, тощий, худой. Может, спросить брата и Путяту? Земля вроде бы хорошая, жирная. Даже непонятно, с чего здесь всё такое мелкое уродилось? Однако Храбра поощрить надобно бы. Молодец парень. Далеко пойдёт.
Князь поднялся с бревна, на котором сидел, лениво обозревая картину грабежа, поманил отрока. Тот послушно замер перед ним.
– Хорошо справился в лесу. Точно попал. Вот тебе награда. У тебя… – Гостомысл прищурился на солнышко, снова взглянул на отрока: – Как коснётся Ярило тех веток, уходим. Управишься?
– Что, княже? – не понял тот.
Младший князь протянул могучую руку, ухватил дочь Оттона за шею, рванул покрывало с головы девицы, толкнул в ноги юноше:
– Забирай. Она твоя.
Та ахнула, поняв без перевода, что сейчас будет. Открыла было рот, чтобы закричать-завизжать, но Храбр спокойно, словно не в первый раз, рванул дочку Оттона за волосы, подымая с земли, затем сунул ей кулак в душу [8]. Пленница задохнулась, а отрок, без всякой натуги забросив лёгкое тело на плечо, понёс её к высившемуся чуть поодаль стожку. Мать девицы что-то умоляюще забормотала, скрестив руки на плоской высохшей груди, рухнула перед славянином на колени, Оттон же лишь отвернулся, это его не касается.
Храбр сбросил практически лишённое веса тело на вкусно пахнущее сено. Девица поползла назад, вжимаясь в плотную стену сухой травы, её огромные глаза, единственное, что было в ней по-настоящему красиво, наполнились слезами. Юноша наклонился, рванул пальцем глухое платье грубой ткани грязно-коричневого цвета. Материя легко поддалась, расползаясь по нитям основы, обнажая грязное, желтоватое тело. Отрок сплюнул:
– Тьфу, вонючая зараза.
Тощие кривые ноги. Плоская, едва возвышающаяся грудь с большими коричневыми сосками. Впалый голодный живот. Торчащие рёбра. Словно и не хозяйская дочь. Стало просто противно. А девица между тем что-то умоляюще бормотала, её глаза стали ещё больше, и она не отводила их от лица славянина, словно пытаясь выпросить пощаду у жуткого гиганта. Храбр мотнул головой, отступил на шаг, вышел из-за стога, не упуская, впрочем, из виду пленницу, тщетно прикрывающуюся руками, крикнул:
– Княже, дозволь слово молвить?!
Гостомысл отозвался сразу, благо во дворе было тихо – воины делали своё дело бесшумно, передвигаясь привычным пружинистым, лёгким, беззвучным шагом. Пленники же боязливо молчали, боясь обратить на себя недовольство захватчиков. Домашняя скотина, имеющаяся в усадьбе франка, уже перебита. Во всяком случае, та её часть, которую славяне собирались забрать с собой, и туши животных и птиц свалены на пару возов.
– Говори.
– Уж больно тощ да грязен подарок, княже. Прости, что не слушаю твоего приказа, но брезгую я. Её мыть три года прежде надо.
Гостомысл раскатился смехом, развёл руки в стороны:
– Уж прости, франки бань не имеют! Для них вода хуже смерти! Или, может, боишься, что порвётся сия девица под тобой? Мелковата будет?
Дружинники грохнули смехом, кое-кто даже ухватился за животы от хохота. Отрок насупился, но князь махнул рукой, и веселье оборвалось в мгновение ока.
– Чего ржёте, жеребцы стоялые? Правильно парень сделал, что не стал девку портить. Молодец! Брось её, Храбр, пусть своего бога молит за спасение. И вы, жеребцы стоялые, тоже заканчивайте. Уходим.
– Князь? – Рядом с Гостомыслом вырос старший дружинник.
Тот отрицательно мотнул головой:
– Жечь постройки не будем. Рабам только хуже сделаем. Оттона же кончайте. Недостоин он править людьми.
Старший воин кивнул. Молнией сверкнул меч, и франк рухнул на грязную землю, обливаясь кровью из рассечённого черепа.
Скрипнули колёса телег, всхрапнули и недовольно заржали запряжённые в них тощие клячи франков. Слуги с ужасом смотрели на распростёртое в луже крови тело своего бывшего владыки. Захватчики уходили в зловещей тишине.
Глава 4
После сытного завтрака дружинники спихнули лодьи на воду, и вёсла вновь рассекли гладь моря. К обеду Путята-жрец подошёл к Брячиславу, идущему на первом насаде:
– Княже, Оловянные острова.
– Вижу, – коротко ответил тот.
Справа по борту показались в дымке меловые утёсы. Князь кивнул кормчему, тот переложил широкое рулевое весло, и, слегка накренясь, лодья повернула к отвесным обрывистым берегам. Внезапно вперёдсмотрящий, находящийся на вершине мачты, засвистел, потом крикнул:
– Паруса впереди! Вижу парус! Спускают!
Брячислав задрал голову, крикнул:
– Не потеряешь?!
– Такого-то урода? – ответил вопросом на вопрос дружинник, и короткое неудовольствие на миг промелькнуло по суровому лицу князя, но он промолчал, просто отдал короткую команду:
– Добавить ходу!
Чаще загрохотало било, отбивающее ритм гребцам. Кормщик задрал голову, и сидящий на мачте воин указал направление. Некоторое время шли молча, кроме ударов била слышался плеск воды в борта да скрип уключин. На лице Брячислава появилась довольная ухмылка – большой грузовой корабль спешил к берегу. Пузатый, неуклюжий, с двумя высокими надстройками-башнями – на носу и на корме. Там гребли изо всех сил, паруса спустили. А вскоре донёсся звук барабана. Задающий темп надсмотрщик был либо неопытный, либо растерялся, хотя вполне возможно, что гребцы на «купце» просто устали от непосильного напряжения. Время от времени одно из вёсел не успевало за остальными, лопасти сталкивались, и корабль сразу терял ход на то мгновение, пока надсмотрщики не восстанавливали порядок. Напротив, четыре славянские лодьи шли ходко. Воины держали постоянный ритм, к которому привыкли за недели пути, а узкие корпуса легко резали воду. Брячислав вздел к небу свой меч. По этому сигналу первая смена, ранее сидевшая на вёслах, уступила места второй, уже облачённой в доспехи, и бросилась надевать снаряжение.
– Стрелки.
Четверо лучших бросилось на нос. Заскрипели могучие луки из турьих рогов, запели тетивы. Резкий хлопок по щитку, прикрывающему руку, оперённая стрела взвилась в небо, провожаемая взглядами. Есть! Вошла глубоко в борт вражьего судна. Но не пробила, хотя рабы на весле перепугались изрядно, даже выронили весло, отчего корабль вновь замедлил ход на несколько мгновений. Дружинники быстро внесли поправку в прицелы и… Первые тулы опустели за считаные мгновения: когда стрелок накладывал на свой лук пятую стрелу, первые четыре ещё шили в воздухе, и смертоносный град обрушился на купеческий корабль. Оттуда донеслись вопли, крики раненых, вёсла с треском столкнулись, «купец» окончательно потерял ход, и через несколько ударов вёсел лодьи настигли его. Взвились в воздух крючья, намертво сцепляя корабли. Ухватившись за канаты, дружинники с рёвом подтянули борта друг к другу. Сухой треск дерева. Звон лопающихся вёсел, которые чужаки просто не могли втянуть внутрь. Грохнуло о борт купеческого корабля славянское весло, и, словно танцуя, лёгким быстрым шагом по нему пробежал Брячислав. Его встречали – воины в металлических коротких доспехах, обнажающих бёдра, с прямоугольными длинными щитами, украшенными массивными умбонами, составили плотную стенку.
– Барра! – непонятный, но явно боевой клич.
Блеск коротких клинков и злых прищуренных глаз из-под шлемов, украшенных перьями.
Князь потянул из ножен второй клинок – римляне. Либо – англы. Как говорили в Арконе, Рим покинул Оловянные острова, раздираемые набегами варваров-кочевников, отозвав оттуда войска на защиту Вечного города. Ну, сейчас выясним… Его мечи взметнулись вверх – правый, готовый ужалить врага в любое место, левый прямо перед собой, наискось. А позади и рядом уже верные дружинники… Выстраивается клин, и воины словно не замечают, что вся палуба завалена тюками и бочками. Они проходят сквозь препятствия. Обманное движение, и острый взгляд замечает, как один из противников кривится от боли, – знатные стрелки в дружине княжеской. И пятна крови на досках. Где же те, кого нашли славянские стрелы? А нашли, похоже, немало! Алые лужи ещё даже не изменили свой цвет. Правда, несколько дорожек уходят к квадратным отверстиям люков. Спустили под палубу? Выпад, отбив. Силён враг, силён! Едва не отсушил руку ответным ударом. Опытный воин. Да не учёл, что сталь на славянских клинках гораздо лучше, чем у него. Вскрикнуло перерубленное железо. Улетел куда-то за борт отсечённый ударом славянского меча клинок вражеского оружия. Но один из стены вдруг выбрасывает руку в жалящем смертельном ударе, и спасают дружинники, сразу тремя мечами пригвождая смертельное жало стены щитов к коже. Вскрик, ибо уже знает враг, что потеряна его рука навсегда. Обрывающийся в клёкоте, ибо из-за спины тех, кто рубится в первых рядах, вдруг выпрыгивают другие, свежие воины, со страшной силой бьют в щиты, разнося стенку солдат. И замечает вдруг князь проклятый символ распятого раба на груди брони своего противника. Мгновенно каменеет лицо Брячислава, звучит страшная команда:
