Принц снов - Бенджамин Курт (читать хорошую книгу txt) 📗
Однако, как я говорил, прежде чем ты так нелюбезно меня прервал, для того, чтобы привести на место дислокации огромные силы южан, требуется некоторое время, причем даже мне, при всем моем мастерстве. В качестве помощника и военачальника Цу-тан тебе и в подметки не годится – ты и сам сознаешь собственную одаренность. Но он доказал, что при соответствующей оплате может служить верой и правдой. Я понимал, что вред, причиненный твоему брату, сделает разногласия между нами слишком серьезными и личными, а благородство диктовало требование приличного отношения кдевушке. Заметь, что я строго соблюдал и соблюдаю наложенные на действия моего помощника ограничения.
Парнишка же – воин, солдат; всего лишь пешка на той доске, где происходит сложная игра. И если ты сможешь оказаться именно тем партнером, которого я в тебе вижу, то, надеюсь, сумеешь понять необходимость пожертвовать несколькими пешками ради завоевания огромных территорий и безграничной власти.
– Жизнь человека нельзя рассматривать как пешку в игре. И никому не позволено, подчиняясь собственному произволу, швырять людей подоске.
– Разумеется, позволено. Во всяком случае, мне.
С этими словами мастер Марко пошевелил пальцем, и Льешо согнулся пополам от боли. Он даже не дотронулся до чаши с отравленным чаем, но волшебнику каким-то образом удалось вызвать к жизни давние, дремавшие в желудке юноши яды. Принц упал, то горя в огне, то замерзая на морозе, охваченный действием снадобий, много лет назад насильно влитых в его горло волшебником. Внутренности его завязывались узлом и расплавлялись, а сам он метался в страшной агонии.
Шелест шелка подсказал, что Марко встал с кресла. Льешо попытался сжаться в комочек, чтобы защититься от ощущения пронзающих насквозь острых кинжалов. Однако действие ядов так свело судорогой позвоночник, что голова юноши откинулась назад и почти касалась пяток. Как в страшном сне, волшебник положил голову принца себе на колени и погладил его по волосам.
– Таким ты мне всегда нравился больше, – прошептал он в самое ухо Льешо. Нежным движением вытер катившуюся по щеке пленника слезу, а потом с видимым удовольствием слизал ее с пальца. – Ты мне почти как родной сын.
– Я знал своего отца, – корчась от боли, ответил принц. – Вы совсем на него не похожи.
– Разумеется, ты прав. Твой отец мертв. А я, – волшебник убрал с лица волосы, – я готов сразиться с драконами, и все ради того, чтобы ты подольше оставался вот в таком состоянии.
Когда я вырвусь отсюда, тебе придется сразиться не только с драконами, пообещал сам себе Льешо. В эту минуту его стошнило прямо на колени магу. Кишечник тоже сам собой освободился от изнуряющих ядов, так что помимо боли пленнику пришлось испытать страшное унижение. Однако подобные физиологические проявления вовсе не вызвали у волшебника отвращения; напротив, он поцеловал подопытного в висок.
– Я до сих пор не потерял надежды привлечь тебя в этой войне на свою сторону, – заметил он и встал, чтобы переодеться. – И если ты заставишь меня отказаться от мечты, то, как ни неприятно, я медленно, по кусочкам, лишу тебя жизни.
Мастер Марко снял запачканный халат и бросил его в кучу белья. Стоя обнаженный, он крикнул слугам, чтобы его одели.
Взглянув на мага, Льешо испугался, что яд сделает его таким же: все тело врага оказалось испещренным вздутыми венами и узлами, проступающими сквозь безжизненную, слабую кожу. Кроме этого, почти каждый квадратный сантиметр нес на себе шрам или язву. Не случайно Хабиба говорил, что в жилах всех волшебников течет драконья кровь.
В ответ на требование быстро появился раб явно фибского происхождения, хотя Льешо и не смог его узнать. Он принес господину свежую рубашку, мягкие панталоны и шелковый камзол. Раб даже не взглянул на мучения пленника, словно испугавшись, что в любой момент может оказаться на его месте. Он согнулся в подобострастной позе и не дышал до тех самых пор, пока неприглядное тело не скрылось под роскошным покровом.
– Закопай это, – велел Марко, показывая на грязный халат. Даже возможность оказаться похороненным заживо сейчас не пугала Льешо. Хуже нынешних мучений быть ничего не могло. Однако маг с огромной осторожностью обошел стороной испачканную извергнувшимся из желудка ядом одежду. А когда раб унес опасный груз, посмотрел на Льешо, явно что-то обдумывая.
– Возможно, если ты дашь себе труд задуматься, то еще успеешь прийти к верному выводу, – заметил он и ушел, оставив Льешо на полу в одиночестве.
Агония достигла такой силы, что быть одному казалось еще страшнее, чем разделять общество того самого человека, который эту агонию вызвал. Принц тосковал по звуку человеческого дыхания, по человеческому взгляду, куда больше опасаясь умереть в одиночестве, чем показаться в таком неприглядном виде врагу. Впрочем, постепенно тоска изменилась, приобретя иную форму. Сердце, разрываемое болью, утратами и ужасом, взывало к высшей силе, стремясь к теплу, любви и… … дому.
– Льешо?
На него смотрел Свин. Смуглое открытое лицо было нахмуренным, даже сердитым.
– Я уже умер? – спросил принц и сморщился, сразу вспомнив, что Хмиши спрашивал его о том же.
К счастью, ответ Свина оказался похож на его собственный:
– Нет, ты все еще жив. Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно. Хуже не бывает, – ответил Льешо, но тут же понял, что это уже не так. – Слабость, – добавил он. – Где я?
Вопрос звучал страшно глупо; можно было бы придумать что-нибудь более оригинальное и не так ярко показывающее, что он сам не понимает собственных действий.
– Забавный вопрос, – заметил Свин. – Ответ на него дать нелегко. Так вот ты жив, но умудрился притащить нас обоих в небесные сады. Снова. Как тебе это удалось?
Льешо пожал плечами и почувствовал, что ему уже не больно. Он лежал на мягком мху под раскидистым деревом, надежно защищающим от яркого белого света. Обстановка здесь, на небесах, казалась более благополучной, чем во время прошлого визита, однако с льющимся с небосклона нестерпимо ярким светом ничего не смогли бы поделать даже самые искусные садовники.
– Я был испуган, одинок и очень захотел домой, – пояснил принц.
– Немного ошибся, да? – пошутил Свин.
Он долго и с удовольствием устраивал свое пухлое свинячье тело на моховой перине рядом с Льешо, а маленькие круглые глазки сверкали еще хитрее, чем обычно.
Если Свин лгал, то, значит, лгал он и насчет того, что принц жив. Льешо позволил тяжелым векам опуститься. Если быть мертвым – значит получить возможность наконец-то спокойно уснуть здесь, в тепле и уюте сада Великой Богини, то смерти бояться вовсе незачем.
Где-то неподалеку зашуршали листья, однако Свин оставался на месте, а это значило, что опасность не грозит. И очень хорошо, потому что в этом случае незачем и просыпаться. Кто-то дотронулся пальцем до волос, и воображение тут же перенесло обратно, в шатер мастера Марко, во власть злых чар. Юноша вздрогнул от ужаса.
– О Богиня! – простонал он и закрыл лицо руками.
– Извини, пожалуйста, я вовсе не хотела напоминать тебе о нем.
Неподалеку на мягкий мох опустилась хозяйка пчел. С собой она принесла небольшой кувшин и две нефритовые чашки. Одна из них, несомненно, была той самой, которую Льешо оставил в своем мешке в лагере хана. Сняв плотные рукавицы, женщина подняла закрывавшую лицо накидку и, нахмурившись, с беспокойством взглянула на юношу.
– Конечно, не хотела, – ответил тот. – Не переживай. Ты совсем не похожа на мастера Марко.
Эта женщина совсем не напоминала ту хозяйку пчел, с которой Льешо познакомился во время первого посещения небесных садов. Она оказалась гораздо моложе и красивее; в лице ее не было ни холодного и далекого совершенства госпожи Сьен Ма, ни пружинистости и напряжения Каду. Лучшим словом для описания этого лица стало бы «совершенство». Сев рядом с юношей, хозяйка пчел спокойно сложила руки на коленях. Безмятежная, незамутненная, эта особа словно вобрала в себя целый мир. Даже глаза ее были разноцветными, всех оттенков радуги; глядя в их глубину, юноша увидел и коричневые, и черные, и зеленые, и янтарные лучи. А нескрываемые слезы жалости и сочувствия обещали усталой душе отдохновение и покой.
