Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

Девушка сидела прямо на снегу, не поднимая лица. Две неровные цепочки глубоко проваленных следов вели к ней и терялись возле ног. Дальше не было ничего.

Отец Себастьян остановился, оперся рукой о дерево, другой рукой потрогал сердце.

— Именем Короля и святой церкви… — выдохнул он и остановился перевести дыхание. Он простёр к ней руку. — Именем короля…

Девушка обернула к ним лицо. По щекам стеклились тонкие дорожки слез.

— Можете делать что хотите, — тихо сказала она и отвернулась обратно, — мне всё равно. Я ничего вам не скажу.

— А ну, вяжи её! — распорядился Киппер, икнул и выругался.

Михель и Мануэль приблизились к девушке, ухватили под локти, рывком подняли на ноги, свели ей руки за спиной и стянули запястья ремнём. Та не сопротивлялась. Молчала. И когда её подтолкнули обратно в сторону дома, тоже не издала ни звука.

— Чертовщина какая-то, — Мануэль огляделся вокруг. — Где второй?

— Посмотрите внимательней, может, они разделились, — предположил брат Себастьян.

— Не похоже, святой отец, не похоже… Следы обрываются здесь, но до этой полянки они добежали вдвоём. Здесь парень упал, видите? — вон вмятина. Потом она его тащила… девка, то есть тащила. Досюда донесла, а дальше — как отрезало.

— Не может быть! Снег совершенно свежий, должны были остаться хоть какие-то отпечатки. Он не мог уйти обратно по своим следам?

— Не знаю. Может быть. Не по деревьям же он ускакал! Пойду проверю.

Мануэль отсутствовал около пяти минут, потом вернулся и покачал головой.

— Нет, ничего такого нет. Одно из двух: или мы его где-то раньше упустили, или…

Он перевёл взгляд на девушку и умолк.

— Возвращаемся, — наконец нарушил тишину брат Себастьян. — Впустую бегать по лесу — только спину под нож подставлять. Иди, дочь моя, — мягко сказал он, подталкивая девушку ладонью в спину. — Иди и думай о своей душе.

Дождь перестал. Туман и дымка тоже помаленьку рассасывались. Все шли назад, надеясь встретить Анхеля или других двоих, но никого не встретили. Вдобавок у хижины их ждал ещё один сюрприз. Нет, ничего особенного не произошло, всё оставалось на своих местах, даже Смитте стоял, где его оставили, разве что — опустился на колени. И только тело рыжего колдуна исчезло. Ни следов вокруг крыльца, ни капель крови, только алое пятно там, где его настигла пуля. Испанцев возле дома не было.

— Алехандро! — окликнул их Мануэль. — Анхель! Con mil diablos, куда они все подавались? Санчо, где ты, антонов огонь тебе в зад?! Родригес! Анхель!

Попытки что-то выяснить у Смитте ни к чему не привели.

— О да! Да, да! — кричал он, то смеясь, то плача. — Так оно! Miserere, miserere me! У ручья, на другом берегу, ты увидишь две вмятины в мягкой земле. То был он. Шорох! Он — вверх, я шагнул и упал… Скелеты и кости! Это след! След, след, след…

У Михелькина от этого тягучего дурацкого киликанья мурашки побежали по спине. Он оглянулся на своих спутников, стремясь в них обрести какую-то поддержку, натолкнулся на пустой и страшный взгляд карих девичьих глаз и испуганно потупился.

Дублёная рожа Киппера перекосилась, он шагнул вперёд и залепил недоумку пощёчину.

— Хватит! — рявкнул он ему в лицо, для чего ему пришлось привстать на носки. — Где травник? Где эта сволочь?

— Травник, травник, да, да, да! — торопливо задышал тот. — Осанна! Осанна! Он явился, явился он…

— Кто явился?!

— Зверь! Зверь из бездны, зверь четверолапый, многострашный и могучий; чудо обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй… Н-насекомое, минога и ехидна. Он пыхал паром и огнём, и рыкал так: «Рык! Рык!», а тело его было подобно извивам реки. О страх, о ужас, о смиренье! увы, увы мне! Если бы я только мог взглянуть ему в глаза… Но я не мог: там бездна, бездна холода и страха, лёд, опал, гагат и турмалин… Uam profundus est imus abyssus [86]? Ха-ха-ха! — тут он перевёл свой взгляд на Мануэля. — Как же можешь ты убить, солдат, как можешь ты убить, когда ты сам не знаешь своей смерти, только — жизнь? Что жизнь? Слетевшая с вершин вода… Дай, дай мне каплю твоих слез, они стоят так дорого: ты видел хоть одну? Не для тебя неописуемый восторг! Ах! Ах!..

Всех на поляне при этих словах пробрал озноб. Все перекрестились.

— Смотри-ка: чокнутый, а чешет, как по святому Хуану, — сказал Мануэль. — Как вы думаете, святой отец, что ему привиделось?

— Боюсь, мы этого никогда не узнаем, — с горечью сказал брат Себастьян. — Мы просто ничего от него не добьёмся, вы же видите: он одержим. Хотя, признаться, выглядит это как-то странно. Он говорит in aenigmate [87], но в его безумии как будто есть какая-то система… Мы допросим его позже. Киппер, Мануэль. Осмотрите здесь всё. И — будьте осторожны. Помните — cavendo tutus, — «остерегаясь убережёшься». Действуйте.

И напоследок подбодрил их на родном испанском:

— Dios los de a Va buenas [88].

Родригес с Санчесом обнаружились в доме, где они сидели за столом и мирно ели кашу, сталкиваясь ложками в большом горшке. На имена не откликались и, вообще, не замечали ничего вокруг. Вошедшие просто опешили от этакой картины. Себастьян сотворил молитву, Мануэль и Киппер, ругаясь, долго били их обоих по щекам, а те только улыбались, лупали глазами, и с набитыми ртами мычали: «Caougugno… Caougugno…» [89], а когда пришли в себя, так ничего толком и не смогли рассказать.

Алебарды их валялись в углу, камин погас, только от углей по дому струился горьковатый дымок. Полки, некогда уставленные алхимическими бутылками, рухнули, посуда вся валялась на полу, стекло поразбивалось вдребезги; не уцелело ничего. На каминной полке россыпью лежал различный хлам, странная коллекция предметов, похожих не то на детские игрушки, не то — на языческие фетиши.

За домом, у задней двери в сугробе лежал Анхель, мёртвый и уже остывший. А грудь его…

Грудь его была разворочена пулей.

— Проклятие, — Родригес опустился перед ним на колени. — Как же ты так?.. Как же ты, hombre… Ну, как же ты так?!

— Не бяжется здесь чего-то, — мрачно заявил Хосе-Фернандес. — Ведь не стреляли же б него из пули-то, так, одна бидимость, а глянь-ка — помер… Не иначе, и бпрямь колдобанье.

Как всегда в минуты острого душевного волненья каталонец путал «б» и «в». Смеяться над этим никто не решился. Мануэль угрюмо молчал. Молчала и пленённая девица.

Санчес между делом основательно пошарился по сундукам, под нарами, стащил с полки большущий железный фонарь, потряс его — проверить, есть ли там масло, удовлетворённо кивнул и вознамерился забрать с собой.

— Санчес, — необычно холодно сказал Родригес.

— А?

— Поставь его. Зажги и поставь на стол. И ничего не трогай в этом сатанинском гнезде.

— Какого дьявола, Аль! Я же только…

— Поставь, я сказал! — рявкнул тот. — Хватит нам одного Анхеля! Вообще, нельзя здесь брать ничего! Здесь надо всё пожечь, — решительно подвёл он итог и с отвращеньем сплюнул на пол. — Как следует прожарить это место. Это добром не кончится, если всё как есть оставить.. Аду — адово, огонь — огню. Я прав или не прав, святой отец?

— Пожалуй, прав, — согласился тот.

— Что же вы тогда тут кашу жрали? А? — спросил его Хосе-Фернандес.

Родригес побледнел, как будто лишь сейчас об этом вспомнил, бросил алебарду на пол, зажал руками рот и выскочил наружу.

Брат Себастьян покачал головой и повернулся к Санчесу, который оказался крепче нервами.

Или желудком.

— Неплохо было бы заполучить какие-нибудь доказательства волшебства, — сказал монах. — Вот что, друг Алехандро, собери-ка вон с той с полки все эти штуки, только осторожно, не уколись: с алхимика вполне могло бы статься напитать их каким-нибудь ядом… Остальное… Да. Пожалуй, сам дом надо сжечь. А ты что скажешь, Томас?