Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
– Знаешь, Алекс, я хотела объяснить тебе одну вещь. Только выслушай меня, пожалуйста, до конца. Я – очень плохой человек. То, что я творю, непорядочно, поэтому я хочу тебе рассказать.
Его затрясло. Маша ещё никогда не видела, чтобы человека трясло так сильно, чтобы губы не складывались в слова. Алекс принялся хватать её за руки.
– Замолчи! Нет, замолчи.
Его пальцы были цепкими и влажными, и Маша сдалась.
– Ты любишь его, да? – зашипел он, больно сжимая её пальцы.
Она испугалась.
– Кого?
– Своего Мифодия.
Нужно было договорить до конца. Раз начала, то продолжай, иначе зачем начинала, – так любила говорить Горгулья. Особенно тем, кто не подготовился к семинару. Она тяжело сглотнула.
– Ты знаешь…
Алекс вдруг отступил.
– Я не хочу ничего слышать про твоего бывшего. Это пройдёт. Я знаю, всё будет хорошо, ты только не уходи. Пообещай мне, что не уйдёшь.
Она чувствовала себя прикованной наручниками к батарее. Хотела сбежать, а не могла. Выдуманный мир и настоящий так удачно совпали, что ей не пришлось объясняться – Алекс сам умножит три на четыре. Вышло красиво, как в любовном романе.
Они сидели на подоконнике лестничного окна – между четвёртым и пятым этажами. В спину поддувало холодными ночными сквозняками. Рауль цеплял струны гитары, и они стонали, как обиженные птицы.
– Знаешь, жизнь – такая удивительная штука, – сказал он, сощуривая глаза, как будто в тупике общажного коридора притаилась великая мудрость, и её требовалось рассмотреть. – У меня была девушка, но её пришлось бросить. Она меня не понимала!
– Это как раз таки не удивительно. Иногда даже я тебя не понимаю, – усмехнулась Маша, покачивая в воздухе ногами. Она наблюдала за серой тенью, которая то выползала из‑за дверного косяка, то пряталась обратно. Мимо проскочила девушка с первого курса – тень вытянулась и потемнела, напитавшись от её страха.
– Не оборачивайся! – крикнула в спину первокурснице Маша.
Тренькнула гитарная струна, как будто всхлипнул ребёнок. На четвёртом этаже захлопали дверями.
«Сейчас позовут комендантшу или просто прибегут ругаться», – лениво подумала она, но никто не вышел на лестницу. Тень забилась в угол, так что теперь её вряд ли получилось бы отличить от обычной игры света. Мигнула тусклая лампочка.
– А мне сегодня, кажется, делали предложение, – улыбнулась Маша.
– Надеюсь, ты отказалась?
Она кивнула.
– Ну и правильно, любовь – это крест, который весьма трудно тащить по жизни.
– И это мне ты говоришь, творческая личность? – усмехнулась Маша, забрасывая ногу на ногу. Мимо тени прошлёпала Инесса – девушка из второй группы, бросилась, не глядя, щепоткой кирпичной крошки и соли. – Любовь – это вдохновение.
Рауль задумчиво ущипнул гитарную струну, она взвизгнула, как испуганная собачонка.
– Выдуманная любовь – вдохновение. Настоящая – тяжёлый крест. Я тебе не советую.
Она усмехнулась. В спину дуло ледяным сквозняком, и хоть батареи под окном были горячими, она всё равно продрогла. Маша больше не спала ночами, теперь она просто не могла спать. Она слышала разом весь не‑человеческий город, его шаги, стоны, шорохи. Она оборачивалась и наступала на седьмые ступеньки. Влипнуть сильнее, чем влипла она, было невозможно. Ночами она сидела в гудевших душевых и на открытых окнах.
Иногда к ней приходили одногруппники. Маша подозревала, что они договорились и приходили по очереди. Они, наверное, боялись за неё. Позавчера с ней сидела Ляля, клевала носом в конспекты, но трещала без умолку. Вчера – Ник готовил оладушки, и они с Машей просидели всю ночь на кухне. Завтра наверняка не будет спать Сабрина.
Хотя теперь‑то ей совершенно нечего было бояться. Даже ползучая тень под дверью принимала Машу за свою.
* * *
Горгулья пришла на вторую пару и одним жестом заставила молчать всех, включая покрасневшего Максима и Лялю, которая грустно маячила у доски.
– Маша Орлова, зайди ко мне в кабинет после занятий.
Хлопнули двери. Со всех сторон на Машу посыпались смешки и косые взгляды. Сидящий сзади Рауль ткнул её в спину отточенным карандашом.
– Ей, красавица, что ты опять натворила?
Маша дёрнула плечом.
– Я из‑за тебя в идиотский ситуации, – сказала она Сабрине.
Та приподняла левую бровь. Правой у неё получалось выразительнее, но Маша сидела слева.
– Ты в ней не из‑за меня.
Опять заговорила Ляля, пространно рассуждая о решении задачки – когда она не знала решения, всегда пускалась в размышления. Маша собрала тетрадки и ручки в сумку, не дожидаясь конца пары, и ещё минут двадцать сидела перед пустым столом. Ничего не записывала и старалась никуда не смотреть.
После звонка она взбежала по лестнице так быстро, как только смогла, растолкала тихих первокурсников, которые толпились перед большой лекционной аудиторией. Кабинет Горгульи был в самом конце коридора.
Маша постучала и, ничего не услышав, нажала на ручку. Горгулья сидела за столом. В серой форме, сосредоточенная, сжатая. Она подняла глаза на Машу и кивнула.
– Садись, куда хочешь.
Маша выбрала стул у окна, в середине длинного ряда. Так ей казалось безопаснее. Горгулья поднялась и прошлась перед ней, с силой впечатывая в пол низкие каблуки туфель.
– Так значит, проклятье, – сказала она таким тоном, будто они продолжали давний разговор. – И ты можешь объяснить мне, как всё получилось?
У Маши пересохло во рту, а язык намертво прилип к нёбу. Рассказывать обсидиановой горгулье про любовь? Она сочтёт всё выдумкой, сумасшествием, температурным бредом, да чем угодно, кроме правды. Сумка оттягивала плечо. Маша бросила её на соседний стул.
Горгулья села рядом и заглянула Маше в лицо сквозь занавеску её волос. Неожиданно мягко сказала:
– Не бойся. Я заметила, что ты стала другой. С тобой что‑то произошло.
Маша не знала, что отвечать. Ей удивительно было уже то, что Горгулья сидела рядом и так спокойно размышляла – изменилась. Изменилась – значит, сначала была одна, а потом стала другая. Какой же она была раньше?
Она закрыла глаза.
– В общем, мы с ним бывали на разных… объектах, и я вытаскивала сущности. Или не вытаскивала.
Горгулья резко подобралась.
– На каких именно? Можешь перечислить все?
Маша тяжело сглотнула – пересохшее горло не выносило такого количества слов – и стала перечислять. Когда добралась до стройки, где умирали бродячие псы, Горгулья встала.
– Ты заходила туда? Насколько далеко?
– Заходила, конечно. Несколько раз. И в двухэтажный дом на улице Восстания. Нельзя? Я была с Мифодием Кирилловичем, у него ключи…
– Ключи. Это меня и беспокоит. Нам запрещено водить курсантов к сущностям сильнее четвёртой категории. Мифу, конечно, закон не писан, – пробормотала она, отворачиваясь к окну, и прикусила губу, как будто сожалела о сказанном. – Теперь мы найдём на него управу. Зря ты не рассказала раньше.
Маша смотрела в пол, на разошедшиеся доски паркета. Рассказать раньше. Рассказать всё, и стать монстром, гораздо страшнее Мифа. Она не только заходила в поле действия сущностей, она ещё и кормила их собой.
– Не бойся, – повторила Горгулья, – он тебе больше ничего не сделает. Но для начала нужно провести кое‑какие проверки. Проклятье хорошо выявляется приборами. Нам нужны доказательства, понимаешь?
Маша угрюмо качнула головой. Унизительнее не придумаешь – доказывать, что стала жертвой. Миф будет смотреть на неё с ещё большим презрением, чем сейчас.
– Можно как‑то без этого?
– Нет. Нельзя. – Горгулья подхватила трубку телефона, но пока набирала номер, всё ещё выговаривала Маше: – Как ты себе представляешь суд без доказательств? Ты скажешь одно, он – другое, и что дальше? А… Алло, деканат?
День превратился в отпечаток грязного ластика – им пытались стереть небо, но за окном клиники остался этот серый мазок с комочками облаков. Приборы спали. Маша сидела на жёсткой кушетке, закрыв глаза, и пыталась слушать мир вокруг себя. Мир жил привычной жизнью, хлопали двери, звучали голоса. Потусторонних шагов не было.
