Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (библиотека электронных книг txt) 📗
— Там, — другим тоном произнес Скиталец, привстав в стременах. — Недалеко же он ушел…
Семар и сама смогла разглядеть его со спины Ущерба. Карса встал в тысяче шагов и смотрел на них. Вокруг в траве виднелись горбы, похожие на валуны или кочки — хотя она понимала, что это нечто совсем иное. — На него напали, — сказала Семар. — Идиоты не хотят оставить его в покое.
— Думаю, теперь их духи дерутся между собой.
Они подъехали ближе.
Тоблакай казался таким же, как в последнюю встречу — на песке арены Летераса. Таким же твердым, уверенным, неотразимым. «Я убью его… один раз». Он так и сделал. Преодолев… всё. О, он смотрит на нее и Ущерба с тем же видом хозяина, подозвавшего любимых собак. Она вновь разгневалась. — Я тебе ничего не должна! — бросила она, бешено натягивая поводья, остановив жеребца у самого его носа. — Ты бросил нас — там, в треклятом иноземном городе! «Выбери нужное время», сказал ты. Я выбрала! Но ты куда пропал, во имя Худа? Там…
И она завизжала, ибо громадный воин стянул ее с седла одной ручищей, и прижал к себе в удушающих объятиях. Негодяй смеется, и даже Скиталец — проклятие дураку! — улыбается, хотя и напряженной улыбкой, не забывая о дюжине трупов, простершихся в кровавой траве.
— Ведьма!
— Опусти меня!
— Поразительно, — проревел великан, — как Ущерб терпел тебя все время пути!
— Опусти!
Тогда он бросил ее. Колени подогнулись, женщина шлепнулась на спину, так что застонала каждая косточка. Она смотрела на него снизу вверх — но Карса Орлонг уже отвернулся и взирал на Скитальца, оставшегося в седле. — Так ты ее муж? У нее должен был быть муж — иначе почему она отказывала мне? Отлично! Мы будем драться, ты и я…
— Тише, Карса! Он мне не муж, и никто не будет за меня драться! Потому что я не принадлежу никому, кроме себя самой. Понял? Хоть когда поймешь?
— Семар Дев все сказала, — заявил Скиталец. — Мы повстречались недавно, потому что путешествовали по равнине, и решили ехать вместе. Я из Даль Хона, что на континенте Квон Тали…
Карса осклабился: — Малазанин.
Ответный кивок. — Я зовусь Скитальцем.
— Таишь имя.
— Мои тайны только начинаются с имени, Карса Орлонг.
Глаза Тоблакая сузились.
— На тебе клейма беглого раба, — продолжал Скиталец. — Точнее, раба сбежавшего и пойманного. Ясно, что цепями тебя надолго не удержать.
Семар Дев встала и отряхивала одежду от пыли. — Это скатанди? — махнула она рукой в сторону трупов. — Карса?
Великан отвел глаза от малазанина. — Идиоты, — заявил он. — Желали мести за мертвого короля. Как будто я его убил.
— А ты?..
— Не убил.
— Ну, теперь я хотя бы нашла лошадь по росту.
Карса подошел к Ущербу и положил руку ему на холку. Ноздри бестии раздулись, губы дернулись, обнажая слишком длинные зубы. Карса засмеялся. — Да, старый друг, я пахну смертью. А когда было иначе? — И он засмеялся снова.
— Худ тебя подери, Карса Орлонг! Что случилось?
Он нахмурился: — О чем ты, Ведьма?
— Ты убил императора.
— Обещал — и сделал. — Он помолчал. — А теперь малазанин говорит так, словно хочет снова меня поработить.
— Вовсе нет, — уверил его Скиталец. — Просто мне кажется, ты прожил полную событий жизнь, и жаль, что никогда не удастся услышать рассказ о ней. Похоже, ты не из говорунов.
Карса оскалился и прыгнул в седло. — Поеду на север.
— Как и я, — ответил Скиталец.
Семар Дев подобрала поводья обоих ничейных коней, привязала на длинную веревку того, на котором решила сделать запасным, и влезла в седло второго — бурого мерина с широким крупом и равнодушными глазами. — Думаю, мне пора домой, — сказала она громко. — А это значит — нужно найти порт, желательно на западном берегу континента.
— Я еду в Даруджистан, — сказал Скиталец. — Корабли выходят в озеро и по реке добираются до нужного тебе берега. Рад составить компанию, Семар Дев.
— Даруджистан, — буркнул Карса. — Я слышал о таком городе. Он бросил вызов Малазанской Империи, но все еще свободен. Хочу увидеть его своими глазами.
— Отлично, — бросила Семар Дев. — Поедем к следующее куче трупов. В твоей компании, Карса Орлонг, долго ждать не придется. Потом к третьей и так далее — через весь материк. В Даруджистан! Где бы он ни был, во имя Худа!
— Я увижу его, — продолжал Карса, — но надолго не задержусь. — Он глянул на нее вдруг яростно заблестевшими глазами. — Возвращаюсь домой, Ведьма.
— Создавать армию, — ответила она, кивнув. Горло внезапно пересохло. — А потом… мир узрит.
— Да.
Миг спустя трое двинулись в путь. Карса ехал слева от Семар, Скиталец справа; оба молчали, хотя каждый был историей, томами прошлого, настоящего и будущего. Между ними она ощущала себя сплющенным листком пергамента, а жизнь свою — случайной помаркой.
Высоко, высоко вверху Великий Ворон устремил сверхъестественно острый взор на троицу и пронзительно каркнул, распростер широкие паруса крыльев и начал ловить холодный, ведущий к востоку воздушный поток.
Она думала, что уже умерла. Каждый шаг делается без усилий — результат воли и ничего больше — ни сопротивления веса, ни движения ног или сгибания суставов. Воля понесла ее туда, куда ей хотелось, по стране бесформенного белого света, и песок ослепительно сверкал внизу, как раз на привычной высоте роста; однако, опустив взор, она не увидела тела. Ни туловища, ни ног. Да и тени нет.
Где-то впереди бубнят голоса, но она еще не готова. Она встала тут, согреваемая теплом и омываемая светом.
Медленно приближаются мерцающие огни, словно факелы в тумане; они никак не связаны с крикливыми голосами. Наконец она увидела ряд фигур. Это женщины — головы опущены, длинные волосы закрывают лица; все они голые и беременные. «Факелы» висят над каждой: солнца размером в кулак, разбрасывающие лучи всех цветов радуги.
Селинд хотелось убежать. Она же Дитя Мертвого Семени. Рождена из чрева безумия. Ей нет дела до этих женщин. Он более не жрица, она уже не может никого благословить — ни от имени бога, ни тем более от имени себя самой. Пусть дети сами ступают в мир.
Однако бурлящие шары пламени (она знала, что это души не рожденных, но уже готовых родиться) и их матери брели к ней — намеренно, с жаждой.
«Мне нечего дать вам! Прочь!»
Но они все идут, поднимая лица и показывая глаза, пустые и темные. Они словно не видят ее.
Женщины прошли сквозь Селинд. О боги! Некоторые из них не относятся к роду человеческому! И, каждый раз она ощущала жизнь во чреве проходящей. Она видела свернувшихся младенцев, крошечных существ с до странности мудрыми глазами (кажется, они свойственны каждому новорожденному, разве что кроме ей самой). Дети росли в животах, лица их приобретали черты, которые будут нести в старости…
Но не все. Женщины проходили мимо, и будущее младенцев сверкало. Некоторые умрут очень рано — слабые, мерцающие искры, гаснущие и поглощаемые тьмой. Видя их, она кричала, исполненная отчаяния, ибо понимала: душам суждены бесчисленные странствия, и лишь одно может помнить смертный — одну жизнь среди множества. Но потеря осознается окружающими, не самим ребенком, ибо дитя наделено мудростью невыразимой, невероятной, и понимает с абсолютной ясностью: кажущийся кратким жизненный путь на самом деле полон и завершен в целостности своей…
Другие, однако, умрут насильственной смертью — и это преступление, грех против самой жизни. Вот эти души ощущают ярость, шок, неверие. Они извиваются, сопротивляются в безнадежной борьбе. Да, некоторые смерти естественны, а другие — нет.
Откуда-то раздался женский голос: — Благослови их, дабы их не пленили.
Благослови их, дабы они появились в нужное время и измерили его полностью.
Благослови их во имя Искупителя, заговори от жестоких пожинателей душ, от хищников жизни.
Благослови их, Дочь Смерти, дабы каждая жизнь текла по писаному. Ибо мир рожден состязанием, а состязание отвергнутое — состязание всех потенций, всех обещаний жизни — есть преступление, грех, приговор к вечному проклятию. Берегись тех, кто берет и похищает! Берегись язвы убийц!
