Валькирия - Семенова Мария Васильевна (читаем книги онлайн txt) 📗
Это был Грендель, совсем мёртвый и неподвижный. Опрокинутый навзничь, он держал меч в левой руке, потому что правой не было по плечо, он сражался им ещё какое-то время, и на лице застыла не мука, не ярость битвы, а счастье. Он наконец ушёл с побратимом. Он положил жизнь за единственного человека, которого любил...
Ужас вздёрнул меня с колен, метнул по сугробам – искать зарубленного воеводу. Но не было воеводы. Лишь жуткие пятна крови по всей поляне до берега. Волосы приподняли шапку, я в два прыжка подлетела к краю камышей, ожидая увидеть его сапоги торчащими из дымной чёрной воды... Нет. Тоненький припорошённый ледок у прогалины в прибрежных ракитах был цел, только посередине протоки темнел узкий, длинный пролом, словно бы туда метнули с размаху что-то тяжёлое...
Я опять нагнулась к следам, луна мне помогала. Вот здесь стоял воевода, расшвыривая врагов. Его обложили, как вепря, которого злобная свора рвёт со всех сторон, пока хозяин подбегает с копьём. Сколько их было? Не меньше десятка, и они отлетали визжащими псами, ломая с треском кусты. Вот здесь он свалился, и золотая полоска вдоль лезвия вспыхнула в сумерках прощальным огнём, проламывая лёд посередине протоки... Я окинула взглядом деревья: осины да ёлки, берёз не было... Вот глубокие борозды и опять кровь, где его тащили по снегу... Что же дальше? Связали верёвками, заперли в холодной клети? Или утешили раны, за стол с собой посадили, как он их в Нета-дуне сажал?
Колени дрожмя дрожали, так властно звал меня ясно видимый след. Я превозмогла себя и возвратилась к мёртвому Гренделю. Если бы он протрубил в рог, может, мы ещё услышали бы. Но когда приспело время трубить, побратим уже шёл к нему в серебристых струях позёмки, и Грендель не вспомнил о роге и не разобрал, что кричал ему воевода... рванул зубами кожу щита и со смехом кинулся на врагов, и пена шла изо рта, замерзая на бороде... больше не будет обидно задирать меня и надсаживать ворот рубахи, почёсывая волосатую грудь...
Если бы воевода сразу послал меня на вороп, я бы ныне вернулась уже на корабль и рассказывала, что делалось в деревне и где ждёт засада на берегу...
Луна померкла за тучами, а когда забрезжила снова, звериный охотничий нюх остерёг меня, предупреждая, и я оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как возле края поляны, между кустов, из позёмки и лунного света бесшумно выткался волк. Глаза у него горели, как две свечи. Могучий, стремительный зверь в серо-серебряной шубе смотрел на меня, принюхиваясь и держа на весу переднюю лапу. Переднюю правую.
Ночь перед Самхейном, когда нет невозможного... Язык высох в гортани, имя так и не выговорилось. Я поникла на оба колена, протягивая руки. Молчан. Молчанушка... Сейчас вздыбит шерсть на загривке и попятится, огрызаясь, не признавая меня...
Мне показалось, он очень медленно взмыл над сугробами и поплыл ко мне над струящимся снегом, над змеями летучей позёмки... ударил лапами в грудь, опрокинул, вмял в снег и со щенячьим визгом принялся умывать языком. Я что было сил обняла его, я вжималась лицом в родную тёплую шерсть, слезы лились ручьём.
– Мне-то оставь хоть поцелуй, – прозвучал рядом голос, знакомо привыкший к весскому говору. Ярун стоял надо мной, уперев руки в колени. При нём был меч в ножнах и лук, а из-под полы глядела кольчуга. Так снаряжаются не на охоту.
– Ты откуда здесь?.. – спросил побратим, когда кончили ломать рёбра друг другу.
Не было времени для долгих бесед, но я всё-таки помянула о гибели Славомира и о рождении сыновей:
– Вождь жалел, что прогнал тебя... и она тоже жалела.
Я не называла имён, чтобы не подслушал кто-нибудь, незримо подкравшийся по сугробам. Молчан стоял рядом, прижавшись боком к бедру. Я не знаю, чего больше принесла Яруну моя короткая повесть, радости или горя.
– Дядька твой загодя лесом ушёл, к кузнецу, – сказал он, когда я поведала о Гренделе и о двухдневной погоне. – Мои упредили.
Он, оказывается, вправду взялся учить молодых ребят ратному делу. И выучил на славу. Быстроногие парни вмиг принесли весть о чужом корабле, и Ярун тотчас разослал их по жилым дворам: бабам прятаться в крепи лесной, охотникам с луками и топорами – к нему. Поутру соберутся, где оговорено, пойдут теребить пришлецов. Сам Ярун побежал взглянуть на нашу деревню, где, как донесли, причалил корабль, а потом, увидев лыжню, решил посмотреть, куда это незваные гости ходили. Вот так мы и встретились.
А Молчан с осени жил у него, сам пришёл, вспомнив былую дружбу. Жил и Куцый, но Куцый теперь отлёживался под лавкой – лютый волк изорвал отважную лайку, загрыз бы совсем, не подоспей, не ударь клыками Молчан...
Мы посовещались, не вернуться ли за Плотицей и остальными, но передумали. Решили вызнать сперва, что поделывали новогородцы – гребли к выходу из разлива, думая заслониться Нежатой и вождём, или сидели все вместе у честной печи, торгуясь о замирении?..
Мы бежали ночным заметённым лесом, и громадные ели раскачивались и стонали, а частые звёзды дрожали и прятались в небесах, потому что с моря надвигалась метель. Позёмка усиливалась, снежные волны катились через поляны, и перед нами не было больше лыжни, любой след немедленно заносило. Молчан отворачивал морду от ветра и по временам наступал на пятки моих лыж.
Луну закрывало всё чаще, и, когда мы выбрались наконец на опушку, над старой пожогой колыхалось белое одеяло. Мир дрогнул перед глазами, а сердце заколотилось у горла, когда я увидела избы и позади них Злую Берёзу. Ветер, мчавшийся с моря, смыкал и размыкал её ветви, как пальцы воздетой, ищущей что-то мёртвой руки... Потом я разглядела корабль возле берега и людей. По пояс в позёмке они спускались вниз к лодье, потом всходили назад.
– Добычу таскают, – сказал побратим. Добычу, подумала я. Сестрёнок меньших приданое. Я отмолвила:
– Сведать надо бы, что замышляют.
Великого умения не потребно, чтоб подползти, таща лыжи, лечь в двух шагах и послушать, что говорят. Мы разделились больше на случай прознать всё-таки о вожде. Мало ли – обронят словечко, припомнят схватку в лесу... Хотелось надеяться. Не Ярун услышит, так я.
Скоро я пласталась вдоль края берегового обрыва. В светлом меховом полушубке и таких же штанах меня не просто было заметить. Я поглядывала сквозь несущийся снег на макушку Злой Берёзы над тыном. Дерево раскачивалось на чёрном ветру, и душа, заключённая в корявом стволе, плакала человеческим голосом. Летящие иглы впивались в лицо, когда я поднимала голову посмотреть, прищуренные ресницы не могли защитить глаз... Нет, Оладья не сунется искать погибели в море. Скоро уже опрокинется над разливом сплошная стена клубящейся мглы, и ночь перед Самхейном перемешает небо и землю... Тучи разорвались вдалеке, и я увидела у самого небоската громадный катящийся вал. Метель надвигалась.
