Клинок Тишалла - Стовер Мэтью Вудринг (читать книги без сокращений .TXT) 📗
16
В конце того дня, вскоре после обеда, меня навестил в лазарете Чандра и привел с собою Хэри.
Меня опутывали трубки – респиратор и внутривенные катетеры, голова кружилась от плывущих в крови продуктов метаболизма анестетика. Пару часов мне пришлось провести на операционном столе – зашивали легкое, проткнутое сломанным ребром, и селезенку, разорванную ударом Боллинджера. Потом меня долго-долго допрашивала социальная полиция. Я переживал мучительную усталость, смятение, нарастающую боль. И, несмотря на это, когда я увидал выражение лица Чандры, мне захотелось танцевать.
Он был напуган, нерешителен, стар. Разбит. Хуже того – ранен. Он был похож на подстреленного оленя, теряющего силы с каждым шагом, не в силах осознать – почему.
Хэри катился рядом с ним в инвалидном кресле. Одну ногу в фиксирующих разорванные коленные связки шинах ему пришлось выставить перед собой; левое плечо поддерживала прозрачная пластиковая рамка. Но если он и испытывал боль, сквозь яростный восторг на его лице она не могла пробиться.
– Хансен, – от усталости резко проговорил Чандра. – Я провел телеконференцию с твоим отцом и… – губы его горько скривились, – с бизнесменом Вило.
Взгляды наши встретились, и по лицу администратора словно прокатилась волна, оставляя за собой пустоту.
– С завтрашнего дня академические часы Майклсона будут переведены, он зачислен в Коллеж боевых искусств. А ты… – Голос его пресекся, потом старик нашел силы продолжить: – Ты предстанешь перед экзаменационным советом в июле, согласно графику. В обмен на это твой отец согласился снять иск о насильственном контакте против бедолаги Боллинджера, а бизнесмен Вило оставит меня – Консерваторию – в покое.
«Бедолаги Боллинджера?» – мелькнуло у меня в голове, но не это я хотел сказать. Свою речь я подготовил заранее и не имел намерения милость к падшим проявлять.
– Очень щедро с его стороны, – отозвался я. Пластиковая маска-респиратор придавала моему голосу гулкий властный оттенок. – Со стороны их обоих. Мне кажется, что в этом заведении проявилась традиционная слабость власти , администратор, и только ошибками руководства можно объяснить устоявшуюся атмосферу либеральничания и насилия, когда побои и запугивание не только дозволяются, но и поощряются . Я едва не лишился жизни, потому что вы не исполнили основного своего долга : поддерживать порядок в учреждении.
Прозвучало это солидно, а на душе было еще лучше – я выражался в точности как отец и начинал понимать наслаждение от праведной выволочки.
Вот только Чандра не был раздавлен. Печаль смыло с его лица.
– Когда Вило пригрозил подать в совет директоров прошение о моей отставке, я едва не рассмеялся ему в лицо. Пусть расследуют. Пусть выяснят правду. Я знаю, понимаешь, Хансен, я твердо знаю, что вы с Майклсоном все это подстроили. Знаю.
Хэри даже не моргнул. Инстинкт подзуживал меня встать на дыбы, но я последовал примеру Хэри и скорчил невыразительную мину.
Чандра окинул взглядом нас обоих, и жесткое выражение на его лице растаяло под наплывом усталости и отчаяния.
– Я только не знаю, зачем. Не понимаю, как это… мы… оказались здесь, в лазарете. Не понимаю, почему мы должны искать донора глазного яблока для Пэта Коннора. Почему Ян Колон сейчас проходит реконструктивную операцию на коленном суставе. Боллинджер в коме, в Афинах; лучший нейрохирург Европы только что закончил выдергивать осколки черепа из правого полушария его мозга. Считается, что бедняга выживет, но полная картина увечий будет ясна только через несколько дней или недель.
Под ложечкой у меня набирал вес ленивый склизкий комок тошноты.
В зрачках Чандры плескалась чистая боль.
– Получите, чего добивались. Оба. Я… я не могу вынести, что… – Он всхлипнул, потом собрался. – Хватит крови. Один студент изувечен, другой искалечен, у третьего проломлен череп и поврежден мозг. Твоя работа, Хансен. И твоя, Майклсон. И ради чего? Чтобы перейти в Боевой коллеж? – Он беспомощно развел руками. – Ну почему – вот так? Другого способа не нашли?
Я хотел ответить, но слова не шли на язык. Респиратор будто вытянул воздух из моих легких, как уже высосал влагу с губ. Я покосился на Хэри, но тот был бесстрастен, словно шаманская маска.
Чандра покачал головой. В глазах его блестели непролитые слезы.
– Неужели нельзя было просто спросить ?
17
Часы складывались в дни, дни – в недели. Хэри выпустили из лазарета намного раньше моего; когда мы с ним столкнулись в следующий раз, он уже занял свое место в боевой школе. Хотя ни ростом, ни весом он не вышел, чтобы одерживать верх в танковых баталиях между неповоротливыми рыцарями в тяжелой броне, Хэри не уставал повторять, что даже в Поднебесье доспехи иногда приходится снимать. Сам он не утруждал себя напяливанием снаряжения, но никто из студентов не рисковал незащищенным выступить против него с деревянным мечом.
Большую часть времени Хэри посвящал тренировкам с Хэмметом и Толлманом – изучал способы победить бронированного противника, пользовался своей подвижностью и легкостью, чтобы сбить врага с ног или войти в тесный контакт, когда меч бесполезен, а стилет легко пронзит забрало или воткнется под кольчужный воротник. В этом он преуспел – так я и знал. Хэри не был настолько одарен природой, чтобы постоянно брать верх над действительно талантливыми боевиками – такими, как прежний Боллинджер, но этого хватало, чтобы даже лучшие с опаской выходили против него в додзё или в симуляции ВП.
Он стал знаменитостью студгородка, экспонатом, звездой единоличного шоу уродов. На острове не осталось ни единого человека, кто не знал бы Хэри Майклсона, кто не хотел бы любой ценой приблизиться к нему. Вокруг его столика в кафе, как раньше вокруг моего, собиралась толпа.
Он был идолом растущего кружка потрясенных чародеев и неофициальным талисманом Боевого коллежа. Коннор и Колон взяли привычку следовать за ним, словно молодые волки за вожаком стаи; не держа на него зла за увечья, они хвастались ими, рассказывали, как Хэри выдавил Коннору глаз и почему Колон до сих пор немного прихрамывает. Отметки его по всем предметам неуклонно росли, особенно по академическим дисциплинам. К тому времени, когда начались турниры – в неделю моих экзаменов, ясно было, что Хэри окажется одним из первых на курсе.
Я не завидовал ему. Он заслужил славу. Подстава там или не подстава, а Хэри был героем. С голыми руками выйти против четверых боевиков – этого не было в нашем плане, но Хэри не поколебался. И я никогда не забуду, что он мог просто отсидеться в шкафу и дать им убить меня.
Вот только Боллинджер… Обломки кости повредили ему мозг. Мне передали, что левосторонний парез частично прошел – настолько, что бывший студент мог ходить с костылем. Но глаз потерял способность к аккомодации, левая сторона лица застыла в вечной кривой ухмылке, и Боллинджер никогда не станет актером, никогда не попадет в Поднебесье. Остаток дней он проведет в приюте, в родной Филадельфии, на минимальном пособии.
Однажды я едва не позвонил ему. Не знаю, что бы я сказал ему – что тут вообще можно сказать? Как можно объяснить, что я каждый день раз за разом, стоило мне отвлечься, влезал в его шкуру, каждый день становился им – страдающим от недержания, распростертым на госпитальной койке, когда медсестра вытряхивает в утку его подгузник. Мучительно ковыляющим по залу физиотерапии с пристегнутым к плечу стальным костылем вместо здоровой ноги, подволакивающим омертвевшую половину своей когда-то величайшей гордости – своего тела. Чувствовал, как из моего навсегда полуоткрытого рта стекает струйка слюны.
Может, я хотел сказать ему, что никогда не забуду, сколько пришлось заплатить за исполнение моей мечты.
Я сдал экзамены за семестр, все на высший балл, как обычно. Я перетерпел остаток эльфирующих операций, ходил на занятия, делал курсовые, жил как живется.
