Серебряный волк - Гореликова Алла (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Карел оборачивается на скрежет засова, вздрагивает — и идет к двери. Навстречу…
Король врывается в камеру, и я холодею. Огромный — на голову, верно, выше Карела, и шире раза в полтора… а ведь Карел и сам не из мелких… Бешеные глаза на обрюзгшем багровом лице, оскал дикого кота… его изгрызла ненависть, думаю, он ненавидит — и он живет, и нет у него ничего, кроме всемогущей злой ненависти. Спаси нас Господь!
— А, так ты спутался с ворьем! — Он хватает Карела за ворот и трясет так, что у бедняги клацают зубы. — Или, может, с убийцами?! Может, ты уже сговорился с Подземельем?
Я кидаю отчаянный взгляд на капитана, стоящего у двери.
— Они безоружны, мой король, — почтительно говорит капитан. — Карел утверждает, что хотел только встретиться с королевой.
— Посреди ночи, — издевательски скалится Грозный… Нет, не Грозным надо его звать! Прошли те времена… Ныне ему больше подошло бы — Лютый.
— Сглупил, — всхлипывает Карел. — Побоялся, что днем, в открытую — не пустят…
— Да уж, глупить и бояться — это по тебе! — Король встряхивает сына еще раз и отталкивает. Карел врезается спиной в стену, охает. А Лютый поворачивается ко мне: — Так, а это что еще за рожа? Кто такой?
— Мой друг… — Карел, пошатнувшись, становится меж мною и королем — и вдруг падает перед отцом на колени. — Он пошел со мной только потому, что побоялся отпускать одного: на меня напали сегодня вечером. Как бы ни решили вы его участь, мой господин и король, позвольте мне разделить ее.
Я думал, король хоть интереса ради спросит, кому вздумалось нападать на опального принца! Но он только усмехается своей кривой усмешкой. И кидает с той же издевательской интонацией:
— Разделить, говоришь? А если — позорный столб и плети? Клянусь Господом, ты это заслужил!
Голос Карела вздрагивает:
— Я подчинюсь вашей воле, мой господин и король. Я готов ко всему, и да поможет мне Господь.
— А ты? — Лютый смотрит на меня хищным взглядом. — Ты тоже готов ко всему? Ради этого вот слизняка?
Плохо ты знаешь своего сына, думаю я.
— Не припомню такого закона, чтобы дворянину полагались плети без суда и следствия. — Я улыбаюсь в лицо Лютому. — Тем более — позорный столб. Когда суд? Я, прах меня побери, буду требовать для нас защитника.
Карел кидает на меня ошалелый взгляд. Капитан выразительно таращит глаза и стучит себя пальцем по лбу. А король… я бы сказал, что он звереет, — если б до того в его облике было хоть что-то человеческое. Сам убьет, думаю, своею рукой. Прямо сейчас…
— Он прав! — Дверь открывается, и в камеру входит королева. Бледная и решительная.
— Ты-то что здесь позабыла?! — рявкает король.
— Уж я-то, хвала Небесам, могу ходить по дворцу в любое время дня и ночи! И с каких пор сыну грозит позорный столб только за то, что он хотел говорить с матерью?
— С тех пор, как он ради этого влез по-воровски в чужой дом, — рычит король. — Проваливай, хватит с меня твоих соплей! Иначе, клянусь, я велю засадить тебя под замок!
— Матушка, лучше уйди, — вдруг говорит Карел. — Пусть все идет, как идет, не вмешивайся, не надо.
— Во-во, — ухмыляется король, — послушай умного совета. Оставь мужские дела мне.
Королева замирает на миг… Ее взгляд обнимает нас с Карелом, как летний ветер, как теплая волна из золотых искорок… Она выходит молча, и я думаю: ее слово еще не сказано. А Лютый вновь оборачивается ко мне:
— Ты спросил, когда суд? Суд — мое слово. И приговор выношу я. Уже вынес. Ты готов на плети и позорный столб ради этого слизняка? Хочешь помилование? И место в моей страже? Только за то, что сам отсыплешь ему положенное? Я же вижу, ты — не трус, как он!
— Вот так, ваше величество? Вам нужны в страже люди, способные на предательство? — Капитан багровеет. Уж ему-то точно не нужны! Я снова улыбаюсь. Я вижу, как бесит Лютого моя улыбка… что ж, пусть. Ты не мой король. Я не стану перед тобой на колени. Гляди врагу в лицо и не отводи глаз… Не тебе, Лютый, ломать меня. Кишка у тебя тонка. — Нет, не хочу. Что Карелу, то и мне.
— Надо же, как тебе везет на друзей! — Лютый глядит на сына и кривится. — «Что-Карелу-то-и-мне!»
— Верно, везет… — Наверное, Карел усмехается. — Должно же мне хоть в чем-то повезти.
Раз уж так не повезло с отцом, продолжаю мысленно. И Лютый, видно, тоже… Он рявкает:
— Почему ты тогда не на коленях, «Что-Карелу-то-и-мне»?
— Потому что он сглупил, — отвечаю я. — Он понадеялся на отцовские чувства. Встань, Карел. Пожалуйста.
— Он? — Король смеется — страшным, коротким и хриплым смехом. — Он встанет, как же! Боже мой, и это ничтожество я называл сыном! Ты не видишь, с кем связался?! Он сейчас сапоги мне будет вылизывать! Слышь, ты, сопля! Скидываю по пять плетей за каждый сапог!
Карел встает. Шатаясь, отходит к стене, опирается о нее плечом. Глухо произносит:
— Я ошибся, да. Я самый что ни на есть настоящий безголовый балбес. Но, клянусь Светом Господним, больше я этой ошибки не повторю. Я запомню урок. Пусть будут плети, мой король.
— Ты слышал приговор, сэр Оливер. Позаботься, чтобы к утру все было готово. Я не желаю терпеть у себя эту мразь дольше необходимого. Утром — к столбу, вечером — плети. А потом — вон из столицы обоих. Проводи до ворот и дай пинка, а если вернутся — пусть пеняют на себя.
— Слушаюсь, мой король.
— Да подбери палача поуверенней. Я приду и, если замечу слабину…
Лютый разворачивается на каблуках и выходит.
— Свет Господень! — Капитан качает головой. — Мог ли я подумать…
— Руки хоть развяжите, — прошу я.
— Да, конечно! — Капитан разрезает веревку на руках Карела. — Разворачивайся, парень. Как хоть звать тебя, «Что-Карелу-то-и-мне»? Прости, запамятовал я…
— Серега… Сергей.
— Теперь запомню. Карел, мальчик мой, что я могу для тебя сделать?
— Палача поуверенней… — Карел горько смеется. — Позорный столб, Свет Господень!
— Теплую одежду и немного еды в дорогу, — говорю я. — К воротам, вместо пинка. Оружие и лошади будут. Мы и так собирались уходить.
— И передайте матушке, чтобы не злила его! — Карел трет запястья, опустив глаза. — Я боюсь за нее. Если с нею что-нибудь случится… тогда я возненавижу своего короля, а это неправильно. Идите, сэр Оливер… вам пора, у вас много дел на эту ночь. Спасибо, что развязали.
— Мальчик мой… мой принц! Нечистый меня раздери, как бы я хотел… — Сэр Оливер машет рукой и выходит. С визгливым скрежетом становится на место засов.
Карел садится на пол, роняя руки на колени. Говорит:
— Хоть бы выдержать.
Я пристраиваюсь рядом — боком к нему, чтобы видеть лицо.
— Ты сомневаешься в себе?
— Еще бы!
— Не сомневайся. Это главный секрет, Карел, — даже и не думай сомневаться. Конечно, мы выдержим. Ну… да, придется туго. Но кто мы будем, если не сможем выдержать?
Карел смеется — коротко, хрипло и страшно:
— Помнишь мэтра Рене? Символику наказаний?
— Думаешь, я слушал эту чушь?
— Позорный столб — крайняя степень бесчестья. Даже для простолюдина. А дворян, приговоренных к позорному столбу, за всю историю Таргалы было всего трое. Я помню их имена… А теперь к ним прибавится мое.
— И за что их? — спрашиваю я.
— Предательство… трусость на поле боя… клятвопреступление…
— А тебя — за что?
Карел молчит.
— Четвертый дворянин Таргалы, приговоренный к позорному столбу, всего лишь искал спасения для своей страны. Я горжусь, Карел, что стану завтра рядом с тобой. Веришь?
— Да, — шепчет Карел.
— Я выдержу, клянусь в том Светом Господним. Ни на миг я не пожалею, что пошел с тобой.
Карел поднимает голову, всматривается мне в глаза отчаянно больным взглядом. Верь, думаю я. Сможем. Не сложней, чем «играть героя»… Жаль, ты не знаешь, — а рассказывать не время и не место.
— Тогда я тоже клянусь… — Он запинается, сглатывает. — Клянусь принять твердо все то, что принесет мне завтрашний день. Клянусь… я не поддамся! Я не слизняк и слизняком не стану. Пусть он думает обо мне что хочет — но у меня есть мать, и ей не придется краснеть за сына.
