Властелин колец - Толкин Джон Рональд Руэл (читать книги бесплатно .txt) 📗
– Куда пойдем, Смеагол? – спросил Фродо. – Неужели надо непременно брести через эти зловонные болота?
– Вовсе нет, – ответствовал Голлум. – Вовсе нет! Особенно если хоббитам не терпится поскорее добраться до темных гор и засвидетельствовать Ему свое почтение. Чуть–чуть назад, чуть–чуть вбок, – он вытянул тощую руку, показывая на северо–восток, – и хоббиты выйдут на твердые, холодные дороги, а дороги приведут их к воротам Его страны. Там Его слуги, много–много. Они нарочно высматривают гостей и очень им радуются, да, да. Берут под руки и ведут прямо к Нему, о да. Его Глаз днем и ночью на тех дорогах. Когда–то он заприметил там Смеагола, и его схватили. – Голлума передернуло. – Но с тех пор Смеагол многое узнал, о да, о да! У него есть глаза, у него есть ноги и нос тоже. Теперь я знаю другие пути. Трудные, да, не такие короткие, да. Но гораздо лучше. Там он вас не увидит. Слушайте Смеагола! Он может провести вас через трясину. Там вас укроет туман. Хороший, густой туман. Идите за Смеаголом, только осторожно, след в след! И тогда, может быть, вы успеете уйти довольно далеко, прежде чем Он вас поймает, – да, да, очень может быть!..
Уже наступил день – угрюмый и безветренный. Над топями лежали тяжелые, зловонные толщи тумана. Сквозь низкую, сплошную пелену туч не пробивалось ни лучика. Голлум, по всей видимости, хотел сразу идти дальше, не теряя ни минуты, так что после краткой передышки они вновь пустились в дорогу и вскоре оказались отрезаны от всего мира. Горы – и те, с которых они спустились, и те, куда они держали путь, – скрылись из виду. Путники брели медленно, друг за другом: Голлум, Сэм, Фродо.
Было впечатление, что усталость одолевает Фродо больше, чем остальных, и, хотя шли они медленно, Фродо то и дело отставал. Вскоре обнаружилось, что трясина тянется не сплошь. Болото состояло из прерывистой цепи широко разлившихся луж, влажных мшаников, блестящих окoнец и извилистых полузаросших ручьев, среди которых наметанный взгляд искушенного проводника вполне мог отыскать вихляющую, но надежную тропку. Голлум был искушен достаточно, однако здесь требовалось все его умение. Принюхиваясь, он вертел головой на длинной шее и беспрестанно что–то бормотал. Иногда он поднимал руку, веля хоббитам стоять на месте, а сам на четвереньках проползал немного вперед, проверяя, не слишком ли там топко, а иногда припадал ухом к земле, точно прислушиваясь.
Вокруг все было однообразно до тошноты. В этом заброшенном краю все еще царила промозглая зима. Здесь не встречалось никакой зелени – только накипь лиловых водорослей колыхалась на мутных, угрюмых водах. Кое–где в тумане вырисовывались ости сухих колосков травы и гниющие стебли тростника – тощие призраки давнего, позабытого лета.
К полудню слегка прояснилось. Туман поднялся, поредел и стал прозрачнее. Где–то там, над плотными испарениями земли, в торжественно–ясных странах, над белой облачной твердью свершало свой извечный путь солнце, но здесь, внизу, только бледный помутневший призрак дневного светила угадывался сквозь толщи пара. Он не грел, не вызывал к жизни красок, но Голлум корчился и ежился даже от такого слабого напоминания о Желтом Лице. Наконец он остановил отряд, и путники примостились у края густых камышовых зарослей, как маленькие затравленные зверьки. Стояла глубокая тишина; только иногда пустые соцветья слабо скреблись об ее поверхность, не нарушая глубины безмолвия, да сухие стебли почти неслышно шелестели от неощутимых движений воздуха.
– Ни одной птички! – скорбно молвил Сэм.
– Ни одной птички! – повторил Голлум. – Птички хорошие. – Он облизнул губы. – Тут птичек нету. Гадючки, червячки – это да. Много всяких тварей, таких, что живут в воде… Много, много разных гадких тварей. А птичек – ни–ни, – уныло закончил он.
Сэм покосился на него с отвращением.
Так прошел третий день их путешествия с Голлумом. Еще до того, как в более счастливых странах удлинились вечерние тени, путники двинулись дальше, останавливаясь разве что на минуту – но не ради отдыха: чем дальше, тем тщательнее выбирал Голлум дорогу и часто подолгу стоял в замешательстве. Они проникли в самое сердце Мертвых Болот, и было оно мрачно.
Идти приходилось медленно, внаклонку, след в след, не сводя глаз с проводника. Лужи превратились в озера, мшаники раскисли. Слева и справа мутно поблескивала стоячая вода, и все труднее было отыскать место потверже, чтобы нога не ушла по колено в булькающую грязь. Но путники, к счастью, весили немного, иначе ни один из них, наверное, не вышел бы из трясины живым.
Вскоре совсем стемнело – да так, что сам воздух, казалось, почернел и сгустился, а дышать стало совсем тяжело. Когда появились огни, Сэм протер глаза, решив, что ему померещилось. Первый огонек он увидел случайно, уголком глаза – так, бледная светящаяся точка, сразу пропавшая из виду. Но вскоре на смену ей зажглись другие. Одни напоминали тусклые, рдеющие изнутри дымкu, другие горели неспешным туманным пламенем, колеблясь, как язычки огня над невидимыми свечами. Одни стояли на месте, другие медленно плыли по воздуху, третьи метались из стороны в сторону и трепетали, будто невидимые руки пытались набросить на них призрачный саван. Но почему молчат Фродо и Голлум? Наконец Сэм не выдержал.
– Что все это значит, а, Голлум? – спросил он шепотом. – Что это за огоньки? Смотри, они нас совсем окружили! Мы не в ловушке, часом? Что это такое?
Голлум поднял голову и посмотрел на него. Впереди темнела вода, и он ползал вдоль края лужи, ища обход.
– Да, да, совсем окружили, – ответил он шепотом. – Обманные огни. Свечки, которые горят над мертвыми, заупокойные огни, да, да. Не обращайте внимания! Не смотрите на них! Не вздумайте пойти за ними! Где хозяин?
Сэм оглянулся и обнаружил, что Фродо опять отстал. Сэм вернулся на несколько шагов назад в темноту, не смея отходить слишком далеко и не решаясь позвать в полный голос. Неожиданно он наткнулся на Фродо: тот стоял, погрузившись в забытье, и не отводил глаз от бледных огней. С безвольно опущенных рук капала вода и жидкая грязь.
– Идемте, господин Фродо! – дотронулся до него Сэм. – Не смотрите на них! Голлум говорит, нельзя этого делать. Давайте лучше не будем отставать. Надо поскорее выйти из этого проклятого места… Если только отсюда можно выйти!
– Хорошо, – ответил Фродо, словно очнувшись от сна. – Идем.
Сэм повернулся и бросился было догонять Голлума, но сделал неловкое движение, споткнулся, зацепился не то за какой–то скользкий корень, не то за кочку – и тяжело упал, едва успев выставить перед собой руки, которые сразу же глубоко ушли в жидкую грязь, и едва–едва не ткнувшись лицом в темную болотную воду. Послышалось еле различимое шипение; в ноздри Сэму ударил запах гнили, огоньки мигнули, метнулись, потревоженно заплясали. На мгновение поверхность воды показалась Сэму черным окном в глубину. Он заглянул в это окно – и, выхватив руки из грязи, с криком вскочил на ноги.
– Под водой покойники! – в ужасе заорал он. – Там лица! Мертвые лица!
Голлум ухмыльнулся.
– Да, да, Мертвые Болота, так их и называют, – проскрипел он. – Когда горят свечи, в воду смотреть не надо.
– Кто это? – Сэм обернулся к Фродо, все еще дрожа от страха. – И что это такое?
– Не знаю. – Фродо, казалось, еще грезил. – Но я тоже их видел. Они появились, когда зажгли свечи [421]. Они везде, везде, глубоко–глубоко под темной водой. Я видел их лица. Одни – угрюмые и злобные, другие – печальные и благородные. Многие из мертвецов горды и красивы с виду, с серебряными волосами, а в волосах водоросли… Но это все трупы, они все тронуты тлением, все мертвы. И еще они светятся, но свет у них зловещий. – Фродо прикрыл глаза рукой. – Я не знаю, кто они. Но мне показалось, я видел и людей, и эльфов. И тут же, рядом с ними – орков.
– Верно, верно, – подхватил Голлум. – Они все мертвые, все сгнили. Эльфы, люди, орки. Мертвые Болота! Еще бы! Когда–то давно тут была большая битва, да. Смеаголу об этом рассказывали, когда он был молоденьким. Еще до того, как пришло Сокровище. Великая была битва! Высокие люди с большими мечами, страшные эльфы, орки–горлодеры. Они сражались на этой равнине много дней и много месяцев, у самых Черных Ворот. Потом появились болота. Они разрослись и поглотили убитых воинов, да так с тех пор и не остановились – все расползаются и расползаются.
421
Одно из мест у Толкина, где символический подтекст явно выступает на поверхность. В системе толкиновской Вселенной прямого объяснения призракам Мертвых Болот нет. Однако материалистическое объяснение, которое дает ниже Голлум, явно не может быть правдой. Сэм застает Фродо погруженным в размышления, однако Фродо не поверяет своих мыслей спутникам. Шиппи (с.164) говорит: «…видение <<Мертвых Болот>> страшно, так как наводит на мысль о том, что все – и эльфы, и орки, и зло, и добро, – все в конце концов становится только добычей плесени и безобразного тления. Та же самая мысль мелькает в связи с эпизодом, когда Мерри пробуждается ото сна после Курганов и когда автор оставляет без объяснения невольно возникающее при этом сопоставление усопшего благородного принца (чьи кости, по–видимому, покоятся в кургане) со злобным могильным призраком. Неужели всякая слава, всякое величие становятся добычей распада?» Шиппи приводит также для сравнения заклинание ведьм в «Макбете»: «Зло есть добро, добро есть зло» (пер. Б.Пастернака). В этом самая суть Вражьих чар – в попытках заронить в сердце семя уныния и сомнения. Позже, в гл.4, Фарамир с уверенностью говорит о том, что видения Мертвых Болот навеяны Врагом (хотя совсем не обязательно приписывать их лично Саурону). Болота покрыты плотным туманом, за которым не видно солнца; так сомнение и уныние могут запасть в душу, только когда человек отделен от единства мироздания, своим ли неверием, стараниями ли искусителя. Ясная память о существовании Бога лишает смысла отчаяние и сомнение. Над облаками Болот во славе сияет солнце – но его лучи не достигают земли, и уныние получает власть над душами, «материализуясь в образы отчаяния, могущественные, но все–таки лживые» (Шиппи, с.164).
Однако все это лишь догадки – мы так и не узнаем, о чем думал Фродо в Мертвых Болотах, и эта недоговоренность – часть творческого метода Толкина. Этот же стилистический прием используют иногда и евангелисты: ср. эпизод в Евангелии от Иоанна (8:7), где Иисус, не отвечая обвинителям приведенной к нему грешницы, «чертит тростью на песке». Что Он чертил – неизвестно, однако же автор текста счел нужным об этом упомянуть…