Евангелие от смартфона (СИ) - Корсак Дмитрий (книга жизни txt) 📗
С этими словами Верховский ринулся к секретеру красного дерева. Покопался внутри, гремя бутылками с дорогим коньяком, и вернулся с чем-то, отдаленно напоминающим силиконовый шар с редкими ворсинками.
— Так будет нагляднее, — пояснил он. — Мозг, вернее, весь набор способностей человека можно представить в виде сети. Узлы сети, или ворсинки на данном макете — это зрение, слух, осязание и другие способности человека. Вот мы провели воздействие на один узел, допустим, ответственный за зрение.
Он с силой потянул за одну из ворсинок. Шар стал отдаленно похож на конус.
— Человек приобрел сверхзрение, теперь он воспринимает не только видимую часть электромагнитного спектра, но и ультра, инфра, гамма излучение. Чем сильнее мы воздействуем на узел, тем сильнее будет вновь приобретенное качество. Но посмотрите на макет, видите?
Верховский перевернул свой конус острием вниз. С другой стороны образовалась вмятина.
— Вот так и с остальными способностями. Если где-то прибудет, то где-то обязательно убудет. После удачной стимуляции одной зоны, противоположная зона мозга повреждается. Как правило, страдают долговременная память и самоидентификация личности. А ведь мы обычно воздействуем не на одну область. Почему нужно сразу на несколько? Сейчас объясню.
Он снова сформировал шар.
— Допустим, мы хотим развить целительские способности, — сказал он, ухватившись за один волосок. — Но что толку, если «лекарь», назовем его так, может воздействовать на поврежденный орган, но не умеет обнаружить повреждения? Следовательно, не будет знать, что ему нужно лечить. Поэтому, к целительству нужно добавить внутреннее видение.
К первой ворсинке добавилась вторая.
— Кроме того, целителю нужно обладать эмпатией — чувствовать состояние пациента. Вот и получается, что для получения хорошего целителя надо одновременно стимулировать минимум три зоны. И это самый простой случай. Что касается моего последнего пациента, то…
Верховский опять смял свой макет, придавая ему первоначальный вид. Затем с силой дернул за одну ворсинку.
— Вот эта точка, которая на острие, ранее никогда мной не использовалась. Я не могу сказать, что она дает, но она является ключевой в задании Советника. В окружающих зонах, которые «потянулись» вслед за ней, намешано много чего, в частности то самое целительство, о котором я говорил. Мы же для развития целительских способностей используем совсем другую зону, вмешательство в которую менее травматично. Что касается еще двух точек, обозначенных в задании, то и с этими узлами я серьезно не работал… Вернее, все попытки воздействовать на них заканчивались смертью пациентов. Эти точки, как я предполагаю, также отвечают за целительские способности. Возможно, с какими-то нюансами, так как расположены в специфической зоне мозга.
Верховский говорил на удивление просто и понятно, не перегружая нас специальной терминологией.
— Спасибо за демонстрацию, но меня, собственно, больше интересовало, был ли ваш пациент в сознании и способен ли был передвигаться самостоятельно, без посторонней помощи, — сказала я. — И что, кстати, предполагает — раз уж у вас здесь так любят это слово — служба безопасности Санатория? Что показали видеокамеры? Они ведь были в лаборатории? Да и амбалы с автоматами на входе тоже должны были что-то видеть? Или они у вас сродни вывески «осторожно, злая собака!»?
— Когда я видел пациента в последний раз, он еще не пришел в сознание. Что же касается самостоятельного передвижения, то… — начал Верховский, но договорить ему не дали.
— Как ранее говорил господин ученый, его подопечные после операции полностью утрачивают свободу воли и инициативность, — неожиданно вступил в разговор парень в куртке. — Или на этот раз что-то изменилось?
— Э-э-э, — промямлил Верховский, уставившись на мои коленки, неожиданно попавшие в поле его зрения. — Нет… Не должно…
— А на видеокамерах у них ничего, — сказал шеф, обращаясь ко мне. — Где-то затемнения, где-то помехи, а где-то — так и вообще уже давно не работало. И никому до этого не было дела.
— А может, Андрей где-то здесь, в Санатории? — спросила я, одергивая юбку пониже. — Вот представьте, очнулся после операции, ничего не понимает, встал, пошел куда-то, потерял сознание. Надо здесь все тщательно проверить.
— Санаторий — не твоя забота, оставь его Егору, тем более что Крылова здесь нет, — оборвал меня полковник.
— Но…
— Во-первых, Санаторий уже прочесали частым гребнем, а во-вторых, за территорией нашли медицинский браслет.
— Браслет? — удивилась я.
— Все «лабораторные крыски» господина профессора, выходящие из-под его ножа или, говоря современным языком, лазера, носят медицинские браслеты, — разъяснил Егор. — С одной стороны, браслет показывает местоположение человека, а с другой, подает сигнал в случае проблем со здоровьем.
— Все, поехали, — скомандовал полковник.
— Подождите! Как поехали? — опешила я. — Мы же еще ничего не выяснили!
Но Ремезов отмахнулся от меня — нет времени сейчас, дома разберемся — именно так я расценила его жест, и поднялся с кресла, собираясь уходить.
* * *
Через два часа я сидела в кабинете Ремезова с чашкой крепкого кофе в руках и боролась со сном. Как же я умаялась за этот день! Эйфория угасла, адреналин схлынул, и остались только усталость и обида.
На город опустилась августовская ночь — глубокая, с едва уловимым дыханием осени. Через раскрытое окно доносилось позвякивание ночного трамвая и боевые крики уличных котов.
Обстановка кабинета давила как никогда. Темные настенные панели выглядели мрачнее, чем обычно, письменный стол — уродливее, стул жестче. Да и кофе казался горьким, а бутерброды — сухими и пресными. Шеф тоже чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и не показывал вида. Один только Егор, как ни в чем не бывало, уплетал засохшие полковничьи бутерброды.
Чувства взяли надо мной верх.
— Почему вы поставили меня на это дело? — пытаясь сдержать слезы, тихо спросила я. — И почему не рассказали о Санатории? Вы же знали!
— Знал. Но, во-первых, я не обязан перед тобой отчитываться за свои действия и решения, — сварливо пробурчал шеф. — Во-вторых, поверь, так было нужно.
— Нужно… А зачем отправили в часть?
— В часть, положим, ты отправилась сама… Ну, ладно, спрашивай уж, — смилостивился он.
Но задавать вопросы у меня уже не было сил. Да и не хотелось ни о чем спрашивать. Сейчас мне хотелось лишь разложить события по порядку, чтобы быть уверенной, что я ничего не упустила и нигде не ошиблась.
— Запаниковавший Верховский доложил куратору, тот инициировал поиски, пустив дело по инстанциям, и оно попало к вам, — медленно начала я. — Но, так как Санаторий с гнусными экспериментами Верховского вытаскивать на свет было никак нельзя, решили представить дело таким образом, будто бы Андрей убежал из части из-за дедовщины. Сами вы вели настоящее расследование, а я выступала ширмой. Глупой — а какой еще может быть в глазах окружающих молодая блондинка? — суетящейся между домом Андрея и больницей, и ничего не понимающей. Зато отлично отвлекающей от вас ненужное внимание.
— Я же тебе говорил, что она умница, — сказал, обращаясь к Егору, полковник. — Вы сработаетесь.
И уже повернувшись ко мне, добавил:
— Все правильно. Почти правильно. Дело не просто попало ко мне, это я сделал так, чтобы его отдали мне, в наш отдел.
— Зачем?
Ремезов помолчал, пожевал губами, как будто попробовав на вкус то, что собирался сказать, и решился:
— Считай, что тебя повысили в допуске.
И тут я поняла, что сейчас услышу нечто важное, прикоснусь к тайне, к которой, возможно, было бы лучше не касаться вовсе. Однако шеф внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Не будет тебе сегодня откровений. Егор, вези-ка ее домой, пока она в обморок от усталости и избытка впечатлений не упала.
* * *
…Перед сном возникло ощущение, будто нечто важное ускользнуло от меня, что-то я упустила. Надо вспомнить, обязательно вспомнить, — стучалась мысль, но измученная за день голова отказывалась мне помогать.
