Погоня за сказкой - Григорьева Юлия (книга регистрации TXT) 📗
– Я обещаю, – повторила я, глядя на опустевший двор.
Кто же мог предсказать, что все изменится уже завтра…
Глава 8
На следующий день я проснулась неожиданно рано, всего через несколько часов после ухода Дамиана, но чувствовала себя бодрой и выспавшейся. То, что его уже нет в городе, я ощутила каким-то неведомым доселе чувством. Стало грустно, но воспоминания о том, что происходило в моей комнате, окрашивали щеки румянцем стыда. Однако счастье было настолько полным, что на стыд я почти не обращала внимания. Губы все еще горели от поцелуев, тело помнило тепло мужских рук, а слова, сказанные в ночной тишине, витали в комнате, проникали в душу, давая всходы надежды на счастье.
Когда я спустилась к завтраку, за столом сидел только папенька; матушка еще изволила почивать. Мне вдруг сделалось тревожно, не слыхал ли кто происходившего в моей комнате, не назовет ли меня сейчас папенька распущенной особой и недостойной дочерью. Но мэтр Ламбер лишь широко улыбнулся и поцеловал меня в лоб, предлагая приступить к завтраку.
– Да, дитя, город не деревня, – произнес он, размазывая масло по свежеиспеченной булочке. – Меня самого разбудил крик точильщика. Нужно запретить им ходить по улицам в такую рань. С птичьей трелью его вопли и равнять невозможно. А скрежет метлы по плитам тротуара?
– Вы слишком придирчивы, папенька, – улыбнулась я. – В городе нас не было всего несколько дней, а вы уже отвыкли от городского шума.
– Вот бы чаще бывать в таком славном месте, как поместье Онората, – мечтательно произнес мэтр Ламбер, и я нахмурилась, сообразив, к чему все эти жалобы.
– Вы можете купить нам такое же поместье, – произнесла я, тоже берясь за булочку.
– Твоя матушка не согласится жить в нем часто, а вот ежели б в гости…
– Снять дачу на месяц в предместье Льено, – внесла я другое предложение.
Папенька взглянул на меня исподлобья и ненадолго замолчал. Мы продолжали завтракать, когда мне принесли корзину с цветами. Я не спешила открывать записки, понимая, что это цветы от графа. Папенька некоторое время наблюдал за мной, после поерзал на стуле и пристально взглянул на меня.
– Тебе принесли цветы, – заметил он.
– Я вижу, папенька, – кивнула я, отпивая чай из любимой чашки тончайшего фарфора. – Мне каждое утро их доставляют.
– Должно быть, тому, кто присылает их, очень хочется сделать тебе приятное, – продолжал мэтр Ламбер. – Он, должно быть, и на большее готов ради тебя. Не это ли мечта всех девушек?
Я протянула руку и достала из корзины, которую горничная поставила на соседний стул, записку. Развернула, прочла – и руки дрогнули. Сердце затопила волна нежности, и на моих устах сама собой расцвела счастливая улыбка. Я ошиблась: цветы были от Дамиана.
«Уезжаю с мыслями о вас в голове и образом прекрасной бабочки в душе. Верю в то, что о скоротечности женской памяти все лгут».
Подписи не было, но она и не требовалась. Я прекрасно знала своего адресанта.
– Вот и улыбка, – довольно произнес папенька и встал из-за стола.
Он направился ко мне, и я тут же сложила записку, не желая показывать ее содержание мэтру Ламберу. Папенька вновь поцеловал меня и направился к выходу из столовой, когда Лили внесла вторую корзину. Мэтр Ламбер изумленно вздернул бровь и проследил за женщиной. После вернулся и застыл, выжидающе глядя на меня. Я достала вторую записку. Она была от графа. Привычное пожелание доброго утра и еще несколько любезностей.
– Ты осталась равнодушна к посланию, – отметил папенька. – Тогда чье послание зажгло светом твои глазки? – он нахмурился. – Господина Литина? Ада, советую как следует подумать над своим будущим и быть благоразумной. Красивый муж принесет тебе лишь огорчения. К тому же военный и моряк. И, когда первая страсть схлынет, ты можешь начать жалеть о выборе, которое подсказало сердце, а не разум.
После этого папенька развернулся и покинул столовую, оставив меня расстроенную его словами. Отчего-то сомнений в Дамиане у меня не было, но папенька высказался так, как я сама ранее думала. Да и его неодобрение было неприятным. И все же это не стало поводом для сомнений. Тут же вспомнились слова Дамиана: «Черт возьми, Ада, вы красивая девушка и обещаете стать красивейшей из женщин. Женщины ветрены, и что мне думать о вас по вашим рассуждениям? Что однажды я могу обзавестись ветвистыми рогами, и на охоте меня пристрелят, потому что перепутают с оленем?» Это вызвало неожиданный смех, и осадок от папенькиных слов совсем растворился.
А вскоре в столовую вошла матушка. Она мазнула губами по моей щеке и упала на стул, с любопытством глядя на две корзины цветов, затем перевела взгляд на записку, которую я все еще держала в своей руке, и полюбопытствовала:
– И которая корзина от господина лейтенанта?
– Эта, – я указала на первую.
Матушка одобрительно хмыкнула и переключила внимание на горничную, которая принесла новый чайник с горячей водой. Пока мадам Ламбер не сунула нос в записку, я поспешила покинуть столовую.
– Прокатимся в городской сад? – спросила меня матушка, когда я уже дошла до дверей.
– С удовольствием, – ответила я и оставила ее одну, отправившись к себе.
Вскоре пришла Лили, таща обе корзины и ворча:
– Вот вам, мадемуазель, развлечения, а мне таскайся за вами. Могли бы и сами захватить, но нет, у вас же есть Лили, к чему утруждать свои ручки. А мне еще платьишко вам погладить надо для прогулки. Вы, вон, с матушкой своей шасть в коляску и поехали, а Лили работай.
– Едемте с нами, – улыбнулась я.
– Вот еще! Некогда нам, простым людям, блажью вашей заниматься, – отмахнулась женщина. – Дел еще столько, а я тут дурью всякой маюсь. А нет чтобы сели, мадемуазель, да подушечку довышивали – гулять-то и в нашем саду можно.
– У вас дурное настроение, – поняла я.
– Зуб болит, – пожаловалась Лили. – Уж чего только не сделала.
– Я скажу матушке, мы отвезем вас к доктору Ариану, – решила я, и женщина поспешила к двери. – Лили, стыдно бояться…
Но дверь уже захлопнулась, и я негромко рассмеялась. Помогала мне одеться и причесаться горничная матушки, моя нянька пряталась где-то в доме, опасаясь высунуть нос. Нашла ее сама матушка, отчитала за малодушие и велела идти в коляску. Когда и мы с матушкой залезли в экипаж, наша Лили сидела, забившись в угол, и жалобно смотрела на меня, ожидая спасения.
– Лили, отчего эти страхи? – поморщилась матушка.
– Вам хорошо говорить, а у меня душа так и рвется наружу, как подумаю об этом докторе, – ответила женщина.
– У тебя от всякого доктора душа наружу рвется, – отмахнулась мадам Ламбер.
– Я буду с вами, Лили, – пообещала я.
– И за руку подержите, – тут же отозвалась она. Я кивнула. – И пожалеете.
– Непременно, – улыбнулась я.
Лили тяжко вздохнула и больше ничего не говорила. Лишь когда коляска подкатила к дому доктора Ариана, она издала горестный вздох и с мольбой посмотрела на матушку. Мадам Ламбер, подобно полководцу, поднялась в полный рост и указала зонтом, будто шпагой:
– Вперед!
Когда дело касалось чьего-то здоровья, жалость матушке была неведома. Она готова была костьми лечь, но излечить болящего даже против его воли. Помнится, год назад приболел папенька. Он закрылся у себя в кабинете, пока мы с маменькой катались по городу, и сказался сильно занятым. Так мэтр Ламбер пытался спастись от заботливой супруги, настрого запретив прислуге говорить мадам Ламбер о его самочувствии.
Однако матушка почувствовала неладное, как только нам передали, что хозяин занят и просил его не беспокоить. Она притаилась под дверями и, как только услышала папенькино чихание, победно хмыкнула и удалилась. Бедный папенька, дремавший на диване, был разбужен громом сломанной двери, и в его кабинет вплыла матушка в сопровождении двух докторов и с микстурой в руках – отвратительной на вкус, стоит заметить. Несмотря на все старания мэтра Ламбера, его все-таки вылечили в принудительном порядке и под жестким контролем супруги. Больше папенька не прятался, осознав, что этим делу не поможешь, а за двери придется снова платить плотнику.
