Ристалища Хаббы - Мэнсон Майкл (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Заметив, что отряд устремился к речушке, Конан, отшвырнув свою веревку, погнал коня на восток. Он опережал хаббатейских всадников на добрых пять тысяч локтей; и потому, когда первый солдат преодолел огненную завесу, киммериец уже скрылся за большими валунами, разбросанными у самой воды. Позиция оказалась отличной; он мог бить в упор, оставаясь невидимым и неуязвимым. В колчане у Конана было лишь два десятка стрел, но на другом берегу, за камнями, засел Сайг, и если они не станут мазать слишком часто, хаббатейцам придет конец. По крайней мере, половине из них! А затем клинок и секира закончат то, что начали лук и стрела.
Высунувшись из своего убежища, Конан помахал рукой приятелю. Тот устроился меж двух округлых гранитных глыб и стоял сейчас, широко расставив ноги, со снарядом, наложенным на тетиву. Киммерийца и асира разделяла сотня шагов, и все это пространство простреливалось насквозь; поистине, жизнь хаббатейцев висела на остриях их стрел.
Довольно кивнув головой, Конан тоже взялся за лук. Когда первый из вражеских солдат возник на фоне дымного облака, затянувшего ручей, он не стал стрелять, а вновь махнул рукой Сайгу; тот спустил тетиву, и хаббатеец свалился с коня, подняв фонтан брызг. Добивать его не требовалось: оперенное древко торчало из виска.
За ним выскочила целая группа, пять всадников и обе собаки. Поначалу Конан целил в псов, которые были куда опасней людей. Эти мастафы, твари сильные и живучие, нанесли большой урон его запасам: он трижды выстрелил в каждую собаку, пока они не успокоились на дне ручья с перебитыми позвоночниками. За это время Сайг разделался с солдатами, промазав всего лишь раз; лишь одна из его стрел воткнулась в круп лошади.
Вероятно, ее испуганное ржание предупредило остальных хаббатейцев об опасности. Они вынырнули из огня плотной кучкой, готовые к бою, на ходу растягивая луки. Грохотали копыта коней, обугленные перья на шлемах солдат торчали словно когтистые птичьи лапы, по их широкоскулым закопченным лицам струились ручейки пота, их кожаные доспехи тлели и дымились. Но эти хаббатейцы были настоящими воинами! Едва успев спастись от демонов огня, едва завидев трупы погибших, они припомнили и цели свои, и назначение, и отданные им приказы. Беспорядочная толпа всадников стремительно развернулась в цепочку, и на валуны, темневшие по берегам ручья, обрушился поток стрел.
Конан, то прячась за гранитными глыбами, то высовываясь по пояс, стрелял и стрелял – до той поры, пока ладонь его, шарившая в колчане, не встретила полную пустоту. Один из хаббатейских снарядов пробил полу его куртки, другой взрезал кожу на виске; если не считать этих потерь, он остался цел и невредим. Метавшиеся посреди ручья кони и всадники мешали разглядеть, как идет дело у Сайга; оставалось лишь надеяться, что рыжебородый не ранен еще раз и сумеет дать достойный отпор врагам.
Их было еще поболе десятка; сообразив, откуда летят стрелы, они разделились, обнажили мечи и погнали коней на берег. Пятеро мчались к Конану, шестеро – к Сайгу, и это было неважным раскладом: из-за своей раненой ноги асир потерял подвижность. Сейчас, когда у беглецов и их преследователей кончились стрелы, все решала схватка грудь о грудь, в которой залогом успеха являлись телесная мощь, искусство владения оружием и ловкость. Силой Сайг не был обделен, да и топором своим пользовался с редкостной сноровкой, но вот что касалось ловкости и быстроты… С больной ногой не побегаешь! Однако сейчас Конан не мог ему помочь; у него хватало своих проблем. А потому, выхватив клинки, он изготовился к рукопашной.
Первого противника киммериец достал прямым ударом в живот: его левый клинок отбил короткий меч хаббатейца, а правый до половины погрузился под ребра, взрезав кожаный доспех. Конан успел выдернуть оружие, но лошадь, мчавшаяся на полном скаку, отшвырнула его на камни, а потом сама рухнула наземь и с диким ржанием забилась в судорогах – острие конанова клинка распороло ей бок. Скакавший следом конь наткнулся на нее, подбросил задом и выкинул всадника из седла; Конан, успевший подняться раньше, одним ударом прикончил оглушенного хаббатейца.
Трое оставшихся быстро спешились. Тут, на берегу ручья, среди каменных глыб и гладкой мокрой гальки, не стоило полагаться на лошадей; собственные ноги были надежнее, и подошвы кожаных сапог меньше скользили по камням, чем железные подковы.
Конан, выставив вперед левый клинок и прикрываясь правым, всматривался в лица приближавшихся солдат. Невысокие, широкоплечие и коренастые, с длинными руками и плосковатыми смуглыми лицами, толстогубые, с выпученными в ожидании схватки глазами, они сейчас особенно напоминали гигантских жаб. Словно сама Хаббатея, приняв обличье трех своих стражей, надвигалась на него; упрямая и жестокая Хабба, край пьянящего бранда, окровавленных ристалищ и трехликого Трота; край, где законы можно было повернуть в любую сторону. Отсюда, из гирканской степи, Конан не мог дотянуться до стен ненавистного города – а если б и дотянулся, то что с того? Молнии Митры еще не покорствовали ему… Но он знал: чтобы справиться с тремя хаббатейскими жабами, молнии не нужны; хватит одной острой стали. И в том помощь Митры ему не требовалась.
Он прыгнул вперед, обрушив правый клинок на голову ближайшего солдата. Синеватое лезвие рассекло шлем, раскроило череп, и лишь бронзовый оплечник доспеха сумел его задержать; Конан выдернул меч, отметив, что на острие не осталось ни следа, ни зарубки. Быть может, в том и заключалась магия рагаровых клинков – они не тупились и не застревали во вражеских панцирях и щитах. Но размышлять о том было не время. Киммериец перешагнул через труп с разбитой головой, и его оружие, лязгнув, скрестилось с короткими мечами хаббатейцев.
Когда оба они упокоились среди гранитных валунов, Конан свистнул жеребца, вскочил в седло и погнал через ручей. Пожар сдвинулся уже далеко к западу; киммериец не различал треска огня, не видел и пламенных его языков – лишь в небесах, над самым окоемом степи, клубилось темное дымное облако. Тишина царила и на другом берегу речушки; не слышалось тут ни грохота стали, ни воинственных кличей, ни стонов раненых, ни проклятий – ничего! Тяжелое предчувствие сжало сердце Конана.
Он увидел два мертвых тела, разрубленных молодецкими ударами от плеча до бедра; еще двое лежали чуть дальше: один – с разбитым черепом, другой – со вспоротым животом и перерубленным позвоночником, в котором застряла секира. Глаза хаббатейцев уже остекленели, по раздвинутым в предсмертной гримасе губам ползали крупные степные муравьи, смуглая кожа приобрела синеватый оттенок.
Четверо! А где же еще двое? И где Сайг? Конан нашел их на крохотной площадке, окруженной камнями, покрытой вытоптанной травой. Сигвар полулежал-полусидел с закрытыми глазами, привалившись спиной к валуну, бессильно уронив руки на колени; меж ребер у него торчали два хаббатейских меча. Их владельцы валялись рядом, оба – со свернутыми шеями, и, вероятно, это последнее усилие вконец истощило Сайга. На лбу у него запеклась кровь, алые капли сочились из глубокого пореза на предплечье, и Конан догадался, что все эти раны были следами яростной схватки, еще недавно кипевшей на речном берегу.
Они, однако, не являлись смертельными – как и удар клинка, пробившего асиру правый бок. Но слева, под пятым ребром, тоже багровела залитая кровью рукоять меча, и каким-то шестым чувством киммериец понял, что стальное лезвие касается сердца Сайга. Одно движение – и его друг уйдет на Серые Равнины, перешагнув грань между жизнью и смертью… Впрочем, он и так почти переступил ее.
Сойдя с коня, Конан приблизился к рыжебородому, присел на корточки. Сигвар словно ощутил его присутствие; веки асира поднялись, серые зрачки уставились в лицо приятеля. Потом он пошевелил губами.
– А… это ты, воронья башка… Жив?
Киммериец кивнул.
– И цел?
– Цел.
– Зато мне не повезло… Проклятая нога! Я двигался слишком медленно… слишком медленно… и жабы меня достали…
Конан потер щетину на подбородке. Что он мог сказать? Чем утешить? Да и нуждался ли Сигвар Бешеный в утешении? Вряд ли… Он был воином, жестоким бойцом в жестоком мире, и всю свою жизнь балансировал на лезвии меча. Теперь же этот меч торчал в его груди. Жизнь кончилась, пришло время умирать!
