Властелин колец - Толкин Джон Рональд Руэл (читать книги бесплатно .txt) 📗
В глазах Посланника явно читалось, что он сам намерен стать Наместником Исенгарда и собрать под своей властью все, что к тому времени останется от Запада. Он будет тираном, они – его рабами…
Но тут заговорил Гэндальф:
– Не слишком ли высокую цену ты просишь за освобождение одного пленника? В обмен на него твой Властелин хочет получить сразу все, что в ином случае ему пришлось бы завоевывать ценою многих сражений. Уж не угасла ли его вера в победу после битвы на полях Гондора? Не потому ли он опустился до торговли? Но предположим, что мы согласимся заплатить за этого пленника то, что просит твой владыка. Какие ты представишь нам ручательства того, что Саурон, Верховный Повелитель обманщиков и предателей, выполнит свою часть уговора? Где пленник? Пусть его приведут сюда, пусть представят нам – тогда и обсудим твои условия.
Гэндальф не спускал глаз с лица Посланника, словно в смертельном поединке на шпагах, – и ему показалось, что тот растерялся; но в следующее мгновение он овладел собой и засмеялся снова.
– Довольно сорить словами! – злобно выкрикнул он. – Ты говоришь с Языком Саурона! Ручательства? Саурон никому не дает никаких ручательств! Если ты ищешь пощады, повинуйся – и трепещи. Условия Повелителя тебе известны. Ты волен взять, что тебе дают, или отвергнуть!
– Взять–то мы возьмем… – медленно проговорил Гэндальф – и вдруг рывком распахнул плащ. Белый свет вспыхнул в полумраке, словно лезвие меча. Гнусный Посланник невольно отпрянул перед выброшенной вперед рукой волшебника, а тот быстро шагнул к Посланнику и выхватил у него сверток с плащом, мечом и кольчугой.
– Вот что мы возьмем у тебя на память о нашем друге! Что же до ваших условий, то мы отвергаем их безоговорочно. Твоя роль сыграна! Смерть уже стучится в твою дверь. Мы пришли сюда не для того, чтобы тратить время на переговоры с трижды проклятым лжецом и обманщиком Сауроном, а тем более с одним из его рабов. Прочь!
Посланник Мордора больше не смеялся. Лицо его перекосилось, как у хищника, который впился зубами в добычу и вдруг схлопотал стальным прутом по морде. Его губы в бешенстве задрожали; он издал невнятный, сдавленный, полный ярости звук, перевел взгляд на беспощадные лица Владык, на их горящие гибельным огнем глаза, – и страх пересилил злобу. Громко прокричав что–то, Посланник резко повернулся, взлетел на коня и бешеным галопом помчался обратно в Кирит Горгор, а его свита – за ним. Но слуги Посланника на скаку протрубили в трубы: это был условный сигнал, и не успели парламентеры скрыться из виду, как Саурон захлопнул свою мышеловку.
Загрохотали барабаны, к небу взвились языки пламени. Исполинские створки Черных Ворот разом распахнулись. Как бурлящая вода из открытого шлюза, наружу хлынула неисчислимая армия.
Парламентеры Запада вскочили на коней и под улюлюканье мордорских полчищ поскакали прочь. Глаза воинам застлала пыль – это перешла в наступление армия кочевников с Востока, ждавшая сигнала в тени последнего отрога Эред Литуи, за левым Зубом. Со склонов по обе стороны Мораннона лавиной покатилась бесчисленная орочья рать. Капкан захлопнулся. Вскоре вокруг двух серых холмов, где плечом к плечу стояли роханские и гондорские воины, сомкнулось море вражеских полчищ, числом вдесятеро превосходивших армию Владык Запада. Стальные челюсти Саурона сошлись на предложенной приманке.
Для подготовки к бою у Арагорна оставались считанные минуты. На одном холме встал он сам рядом с Гэндальфом; над ними захлопало на ветру прекрасное, обреченное знамя с Древом и Звездами. На другом холме развевались знамена Рохана и Дол Амрота – Белый Конь и Серебряный Лебедь, а вокруг холмов, ощетинившихся на все четыре стороны света копьями и мечами, сомкнулись воины Запада. Лицом к Воротам Мордора, откуда ожидался первый яростный натиск, стояли сыновья Элронда; по левую руку от них обнажили мечи дунаданы, по правую – готовились дорого продать свою жизнь князь Имрахил со своими подданными из Дол Амрота, высокими и прекрасными рыцарями, а с ними – лучшие гвардейцы Сторожевой Башни.
Налетел порыв ветра, пропели рога, засвистели стрелы. Солнце, взбиравшееся все выше, затмилось чадным мордорским маревом и стояло над головами маленькое, тускло–красное, далекое, словно в конце дня – или при конце мира [593], в преддверии Вечного Мрака. Из поднебесной мглы с леденящим кровь воем, возвещая смерть, ринулись Назгулы, и от тлевшей еще надежды остались одни угли.
Услышав, что Гэндальф отверг условия Врага и обрек Фродо на долгие пытки в Черной Башне, Пиппин согнулся чуть ли не в три погибели, как от удара, – так ему стало страшно. Но теперь он взял себя в руки. Хоббит стоял бок о бок с Берегондом, в первой шеренге Гондора, рядом с рыцарями князя Имрахила. Лучше, казалось ему, поскорее умереть, раз уж все кончилось так, а не иначе, и оборвать на полуслове горькую повесть, которой обернулась его недолгая жизнь.
– Мерри бы сюда, – услыхал он свой голос. Глаза его следили за приближающимися врагами, а в голове одна за другой проносились короткие мысли: «Что ж! Теперь я, по крайней мере, понимаю бедного Дэнетора. Если смерти не избежать, мы вполне могли бы погибнуть вместе – Мерри и я. Почему бы и нет? Но Мерри далеко. И к лучшему! Пусть его конец будет легче моего. А пока я должен сделать все, что в моих силах».
Хоббит вынул меч и бросил взгляд на красную и золотую вязь, бегущую по клинку. Летучие нуменорские руны горели на лезвии, как пламя. «Для этого часа его, наверное, и ковали, – пришло в голову Пиппину. – Эх, вот бы разделаться с этим мерзким Посланником! Тогда бы я догнал старину Мерри. Ну ничего, я еще ткну как следует кого–нибудь из этого звериного отродья, прежде чем все кончится. Если бы вот только увидеть еще разочек прохладное солнышко да зеленую травку…»
Не успел он додумать, как первая волна врагов накрыла их. Орки, увязшие в болоте перед холмом, остановились и обрушили на воинов Запада град стрел; однако через болото, раздвинув ряды орков, уже шагали горные тролли с плато Горгорот, ревевшие на ходу по–звериному. Это были настоящие чудовища: ростом великаны, в плечах – косая сажень… Ни один человек не мог бы сравниться с ними ни ростом, ни силой. Тело их вместо одежды покрывала колючая чешуя; а может быть, такая у них была кожа? Крепкие, круглые черные щиты и тяжелые молоты сжимали они в узловатых, жилистых руках. Болото было им нипочем. Без колебаний они ступили в черный ил и с воем двинулись вперед. Как шквал, врeзались тролли в ряды гондорцев, расплющивая молотами шлемы и головы, сминая щиты и ломая кости, – так кузнецы куют горячее, податливое железо. Один из ударов обрушился на сражавшегося рядом с Пиппином Берегонда; тот рухнул, и огромный предводитель троллей, выпустив когти, склонился над ним, – у этих гнусных тварей в обычае было перегрызать горло добыче.
Пиппин с силой, снизу вверх, вонзил в тролля свой меч. Покрытый письменами клинок Запада пробил чешую и глубоко вошел в брюхо чудовища. Хлынула черная кровь. Великан ступил вперед и тяжко, как кусок скалы, рухнул, похоронив под собой и человека, и хоббита. Тьма, смрад и сокрушающая кости боль навалились на Пиппина, и он полетел куда–то в бездонную черную пропасть.
«Так я и знал, что этим кончится», – мелькнула у него мысль – и упорхнула.
Он успел еще рассмеяться про себя, ибо почти весело было знать, что ты наконец–то свободен от всех сомнений, переживаний и страхов. Но на самом краю беспамятства, когда эта последняя мысль уже покидала его, Пиппин вдруг услышал голоса. Кричали, казалось, откуда–то из давно забытого мира, из невероятной дали:
– Орлы! Орлы летят!
На мгновение Пиппин задержался у порога.
«Бильбо! – вспомнил он. – Но нет! Это было в его истории, давным–давно. А это моя история, и ей настал конец. В добрый путь!»
С этим он перешагнул порог и больше ничего не видел.
593
Битва у Черных Ворот – кульминационный пункт развития «северной теории мужества» в ВК и является эхом Рагнарёка – конца света в скандинавской мифологии. Рагнарёк – древнеисл. слово, означающее «гибель богов», великую катастрофу, в которой должны были погибнуть все боги (кроме их сыновей) и люди (кроме двоих). Во время этой битвы с порождениями хаоса солнце почернеет, звезды упадут на землю. В конце концов должен явиться великан Сирт с огненным мечом и сжечь весь мир.
Христианство отменило Рагнарёк уверением в конечной победе Добра на земле, всесилием Единого Бога и обещанием вечного воздаяния за добрые дела, за участие в «Божьей битве», где поражение терпят не боги, но демоны. Ярость и отчаяние в этой перспективе потеряли смысл – а это были существенные составляющие «духа Рагнарёка». Однако, пишет Шиппи (с.117), «Толкину хотелось и удержать кое–что из этого духа – хотя бы бесстрашие перед лицом кажущейся безнадежности». И далее: «Сам Толкин был христианином, и ему пришлось столкнуться лицом к лицу с одной из проблем «северной теории мужества» (см. также прим. к гл.2 ч.2 кн.1, В чем истинная мудрость? – М.К. и В.К.), которой он так восхищался: основной источник этой теории – отчаяние, ее дух зачастую – языческая свирепость. Усилия Толкина справиться с этой трудностью хорошо видны в его пьесе–эссе «Возвращение Бьортнота, сына Бьортхельма», опубликованной в 1953 г., за год до ВК. Эта пьеса представляет собой поэтическое послесловие к древнеанглийской поэме «Битва при Мэлдоне», в которой запечатлено поражение англосаксов в битве с викингами в 991 г. и восхваляется несгибаемое мужество дружины вождя англосаксов, которая отказалась отступить, когда погиб сам вождь – Бьортнот (в пер. В.Тихомирова – Бюрхтнот), и сражалась у тела павшего, пока не пал последний воин. Суть этого мужества выражена в словах старого слуги вождя – Бьортвольда (Бюрхтвольда):
Воля, будь строже, знамя, рей выше,
Сердце, мужайся – пусть силы сякнут…
<<В пер. В.Тихомирова: Духом владейте, / доблестью укрепитесь, сила иссякла – / сердцем мужайтесь.>>
Толкин говорит, что эти строки «всегда считались наиточнейшим выражением северного героического духа, будь то скандинавского или английского: здесь заключено самое ясное выражение учения о беспредельной стойкости, поставленной на службу непреклонной воле». И все же эти строки его смущали. Ему казалось, что они устарели уже в 991 г.; он видел, что их с такой же легкостью мог бы произнести и язычник. Толкин считал, что яростный дух, который выразился в этих строках, и был одной из причин опрометчивого решения Бьортнота (бросая вызов врагам–викингам, он сам пригласил их перейти через реку (иначе викингам пришлось бы дорого заплатить за переправу. – М.К. и В.К.) и вступить в сражение на более удобном для них месте: Бьортнот считал, что недостойно пользоваться заведомым преимуществом, и надеялся победить викингов и так). Это решение привело к поражению войска и гибели ни в чем не повинных людей. В поэме Толкина слова эти приписываются не Бьортвольду, но вплетаются в сон поэта Тортхельма:
Тьма! Везде – тьма, и рок настиг нас!
Ужели свет сгинул? Зажгите свечи,
Огонь раздуйте! Но что там? Пламя
Горит в камине, и свет в окнах;
Сходятся люди – из тьмы туманов,
Из мрака ночи, где ждет гибель.
Чу! Слышу пенье в сумрачном зале –Слова суровы, и хор слажен:
Воля, будь строже, знамя, рей выше,
Сердце, мужайся – пусть силы сякнут:
Дух не сробеет, душа не дрогнет –Пусть рок настигнет и тьма настанет.
Эти слова отнюдь не выражают кредо самого автора – Толкин не считал, что в конце концов победа будет за тьмой. Тортхельму слышатся голоса его предков–язычников; но эти предки, по словам Тидвальда, спутника Тортхельма, были в свое время ничем не лучше теперешних супостатов–викингов, что «идут на Лондон в челнах своих длинных, / пьют здравье Тора, – в вине тоску топят, / обречены аду». Тортхельм не прав точно так же, как не прав Гэндальф, когда последний говорит: «Я – Гэндальф, Гэндальф Белый, но Черное все еще сильнее меня» (гл.4 ч.3 кн.2), или, быть может, не прав даже в большей мере, чем Гэндальф».
Тидвальд упрекает Тортхельма в «языческом отчаянии» и призывает молодого поэта твердо уповать на Господа и с терпением сносить скорби нынешнего века. Поэма заканчивается хором монахов, поющих гимн Dirige, Domine – «Властвуй, Господи» – из службы по усопшим. Эти слова подводят итог проблеме. С точки зрения христианина Тидвальда, исход любой битвы – в руке Божией, и даже в случае поражения тех, на чьей стороне правда, окончательная победа, в перспективе будущего Суда, все равно за ними, ибо в конце истории Справедливость восторжествует и праведники обретут вечную награду на небесах. Упование на торжество Добра лишает «языческое отчаяние» и смысла, и силы; однако героизм и мужество защитников Справедливости от этого не умаляются, а, наоборот, приобщаются Вечности, так как каждый сражающийся за правду сражается в Божьем войске, является Божьим воином, а для Божьего воина поражение и самая смерть могут быть лишь эпизодом на пути к вечному торжеству.
