Явление Зверя - Ермаков Александр (библиотека электронных книг TXT) 📗
Эти меры безопасности, конечно же были излишни. Хоть и приводилось многим из присутствующих на празднике, воевать между собой, но не пришла пора им так низко пасть, чтобы нарушить древний обычай, чтобы сотворить кровопролитие за пиршественным столом. Означало бы это смертельно разгневать богов и обратить кровь жертвы на свою голову, на свой клан. Окажется тогда убийца и люди его вне закона. Завидющие соседи только того и ждут, под сенью древних законов, вмиг замок сожгут, все порушат, всех порежут. И не будет в этом им никакого порицания ни от людей, ни от богов.
Так что не было нужды Скоренам с такою свитою за столом восседать, да больно были кичливы нравом, любили свое превосходскво показать, перед людьми покрасоваться.
Гильда же сказала в сердцах, на Скоренов выпендреж глядючи: — От раскобенилась погань. Думают, что сильнее их клана во всем царстве не найти. Всех под себя хотят подмять. Мало крови пролили, мало пожарищ оставили, вдов-сирот бесчетно. Все то им неймется, вурдалакам проклятым!
— Это у них, негодяев такой имидж. — Опять туманно, а оттого более обидно, чем скажи он это простым словом, говорил Сигмонд, однако снова удивляясь Гильдиной горячности.
Для этих гостей высокородных и особая кухня предназначена, повара балуют всякими деликатесными блюдами, хитрыми готовками. Толпа слуг суетится, снедь на блюдах подает, вино по кубкам разливает, а поздней ночью, когда уставшие гости почивать разойдутся, залу убирают, потому как, благородные они то благородные, а насвинячат пуще лапотного поселянина. Тот хоть, как напьется — с крыльца опорожняется, а от лордов того не дождешься, под себя с пьяну ходят.
Гильда немного обижалась, что питают ее витязя в людском, а не лордовом зале, да Сигмонду, видать, все равно это. На качество угощения не жалуется, даже хвалит, а высокородных лордов особо не жалует. Говорит все они эксплуататоры феодальные, крепостники-помещики и исторически обречены. Как всегда смысл витязевых речей туманен, но то, что будущее у лордов темное, с этим Гильда была согласна. Если междуусобицы продолжаться будут, то скоро и некому и некого и некуда в гости звать будет, все друг друга перережут, пережгут, не долго уже осталось.
Первые два дня праздника кулачным бойцам работы не было. Развлекали лордов на пирах менестрели да скальды, да разные артисты — фокусники, акробаты и прочие. Никому, однако не скучалось — пища была вкусна и обильна, пиво и зелено вино наливалось немеряно. Специально были выкачены из глубоких замковых погребов огромные бочки и выставлены в трапезной для общего потребления. Если у какой бочки и стоял виночерпий, только для блага самих гостей, ради человеколюбия. Чтоб с пьяну, с дуру, кто не бросил в питье какую гадость, себя и других не потравил, или, чего доброго, зачерпывая себе кружку, не перегнулся бы низко, не упал в хмельное, да в нем бы не потонул. Случались на шумных праздниках такие оказии, потому, как не все меру в питие знали, других выносили из трапезной недвижимых, как кули с мукой. Артисты, когда не звали их к господам высокородным, охотно выступали друг перед другом, перед замковой челядью, да презжими кланщиками. Мунгрен солидно, деловито за кружкой пива неторопливо разговоры разговаривал с другими хозяевами кулачных балаганов. Беседу вел, не чтобы язык почесать, с пользой, выяснял, кто и где выступал, как в каких краях принимают, каковы там местные бойцы, трудно ли их побить. Сигмонд тоже между них посиживал, но вскоре эти узкоспециальные разговоры ему поднадоели, и он с удовольствием общался с разными гостями. Был со всеми приветлив, никем не брезговал, сторонился только Скорениных клановщиков. Больше слушал, чем говорил, налегал не на пиво, на кислое молоко. Силой своей не похвалялся, подвигами не бахвалился. А когда кто-нибудь из подпивших гостей предлагал силою померяться, Сигмонг с улыбкой отказывался, растолковывал серьезно, что бои его хлеб, он ими кормится, и так просто, скуки ради, бить кулаки ему не пристало. Вот, как объявит лорд поединки, вот тогда он и будет выступать и не откажется сразиться с любым желающим. А сейчас профессиональная честь сражаться за бесплатно ему не позволяет. Кто эти речи слышал, согласно головой кивал, соглашался. Вот, мол, рассудительный человек, серьезный работник.
Олвин тем временем ел и пил без меры, извел продукта хозяйского, сколько четверо других гостей вместе не изъедали, а пива и вина, то за десятерых выдудлил.
— Как ты намереваешься, Олвин, на ринге выступать при таком образе жизни? — Порой спрашивал его Сигмонд.
Олвин на то жаловался, что вот опять разболелись побои Сигмондом ему учиненные, и биться на кулачках ему, болезному, не годится. А годится хорошенько отхарчиться, да на кровати побитые бока понежеть.
— Гляди у меня, — отвечал ему Мунгрен, — отлежишь бока, проку нет от дурака. Дармоеда в труппе держать резону мало. Нет сил на майдане биться, иди к монахам молиться. Там лежебоков много, пускай они тебя и кормят, а не честная компания.
Видя такое дело Олвин божился и знак тригона на себя ложил, что как только бои устроят, так он сразу всех побъет и Сигмонда в том числе.
На это Гильда обидно смеялась. Тоже, мол, нашелся молодец с ее Сигмондом меряться и презрительно махнув подолом уходила, чтобы не видеть мерзкую ряху, чтоб чего совсем уж нехорошего не сказать ленивой образине.
На третий день работы тоже не было. Решили гостей поразвлекать надменные лорды Скорены, удивить всех своим могуществом да силой. Под началом Скорены младшего огородили заостренными еловыми бревнами угол двора, между дворцом и крепостной стеной. В частоколе два проема оставили, закрывались они опускающимися решетками.
Залюбопытствовавшие этими приготовлениями собирались люди поглядеть, чем это их Скорены потешить собираются. На балконе расположились хозяева и самые знатные из числа гостей. Народ попроще толпился на стенах, да на специально для этого срубленном помосте у частокола.
Подвезли таинственные, укрытые рогожами возы, приставили их к проемам ограды. Зрители подумали было, что покажут им старинное зрелище — травлю медведя волками. Да не так просты Скорены, чего-чего, а изобретательного зломыслия им не занимать стать. Махнул рукой старший лорд, вышел герольд и протрубил в рог. Открылась первая рещетка, Скоренщики давай копьями в повозку тыкать, и от туда на арену, испуганно озираясь, щурясь от давно, под дерюгой не виданного солнца, Скоренины пленники. Сквозь дыры в их ветхих, истрепанных одежд, просвечивали худые тела, кровавили грязные повязки на многочисленных ранах. С верху им побросали короткие ножи и дубинки.
Среди обреченных людей заметил Сигмонд одного, в кильте знакомых цветов. И Гильда подтвердила: — да, этот из клана Сыновей Серой Волцицы. Попался видать Скоренщикам.
Снова рукой лорд махнул, снова зазвучал рог геральда, и открыли вторую клетку.
Выскочила от туда стая волков, специально некормленных, чтоб они, голодные, злей были, человека не страшились. Зверье вначале, испуганное пустым пространством арены, местом незнакомым, открытым, к забору жалось. Со страху рычали, загривки дыбили, клыки щерили. Но учуяли хищными носами дразнящий запах живых тел, сводящий с ума аромат свежей крови. Заурчало в пустых животах, свело голодным вожделением желудки, потекла слюна из зубатых пастей на серую шерсть. И помалу, осторожно, но начали подступать, на согнутых лапах подбираться, брюхом по земле елозя, стали привычно окружать свои жертвы. Не решались еще нападать, пугал их человеческий дух, дух извечного и опаснейшего противника. Но вот самый голодный, или самый наглый волчина взвыл и кинулся, сшиб с ног, вцепился зубами в слабое горло, и одурев от сладкой крови, начал грызть, грузть, грызть. Следом другие накинулись рвали людей и заглатывали, насыщались теплым мясом еще живых своих жертв. Но не все на арене погибали безответно, терзаемые зверями. Нашлось малое количество храбрецов, с отчаяннной смелостью бьющихся за свою жизнь. Собрались они кругом и вместе боролись против злых хищников серых, помогали друг другу и хоть были все в крови от ужасных ран, но держались стойко. И таки устояли, хоть и не все, но побили таки волков. Последнего в угол загнали и забили серого. Да не в радость стала им та победа. Выскочили на арену Скоренины клановщики в кожанных колетах со щитами да копьями, принялись отнимать у оставшихся живых оружие, да заталкивать обратно в клети. Те, в ярости былого боя не здавались, пытались отбиваться, но слишком уж были неравны их силы. Где им, изможденным пленникам, усталым и израненным, с негодным оружием справиться с откормленными здоровяками, к тому же много числом их превосходящих. Прикрываясь щитами кланщики прижимали к стенам людей, валили на землю, отымали ножи и безоружных загоняли копьями в передвижную тюрьму. Только с воином клана Серой Волчицы не удалось быстро совладать. Как раненый медведь он наносил удары, сшибал с ног, и не однажды окровавил свой нож, но навалились на него гурьбой, опрокинули навзничь, били древками копий и бесчувственного бросили в клетку. А Скорена обещал, что не все еще увеселение окончено, завтра еще будет, пока последний пленник не издохнет.
