Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей (бесплатные серии книг txt) 📗
— Кого спасаешь? — спросил Мота Ломпатри.
— Всех спасаю, — опешил Мот.
— У тебя кого забрали, дурья твоя башка?
— Так всех забрали! — ещё больше переживая, отвечал крестьянин. — Дочурку мою Унди забрали.
— Что ты мне путаешь? — озлобился вдруг Ломпатри. — Родственников называйте! Родственников!
— Не судите, господин рыцарь, — совсем обиженным голосом, сказал Мот. — Как же мы так делить будем? Ведь все же с одной деревни! Все из Степков.
Ломпатри приложил руку ко лбу и покачал головой.
— Уж не судите строго, — продолжал Мот, заметив, что рыцарь расстроился. — Мы народ глупый. Слов мудрёных не разумеем. Кто тут родственники, кто нет — сказать затрудняемся. Но если поглядеть прямо…
— Прямо!? — удивился Ломпатри.
— Да, прямо! — обрадовался Мот, увидев, что может рассказать рыцарю всё, как есть. — Вот дочь у меня Унди. Но вот Чурая — это моя нестера: ребёнок Кера. Он ведь на моей сестрице Сияне женат. А Чурая она не такая как Унди, нет! Совсем тихая девочка. Тише воды ходит, добрая, голосок тоненький. А Унди совсем иная — за ней глаз нужен от зари до зари. И вечно уйдёт с холма по волоку; ищи потом до полуночи. И всё с Атеем норовит в охоту пойти. А как её отговоришь? Сама от горшка два вершка, а уже на промысел рвётся. А сам Атей, он ведь как, тоже вроде как этот «родственник», по-вашему. Только уж как называть его не знаю, но если хотите, то пусть родственником и будет. Он ведь Всенежин брат. Всенежу тоже украли. Она из них самая старшая будет. Красавица, какой свет не видывал. Мать её была баба-бабой! Миловидная, как господа сказали бы, но ничего такого. Да и отец её с лица был грубоват. А на Всенежу посмотришь — и на мать похожа, и на отца. Вылитые родители! Но смесь получилась! Когда по прошлой осени Идар смешал старый сидр с новой брагой, вся деревня упилась в смерть. Вот так и Всенежа — родители нормальные, а она такая красавица вышла, что на все Дербены другой такой не найти. Так вот она Молнезарова жена, а Атею сестрой получается. Но Атей ведь ещё и нетий Влока. Нетий кровный. А у Влока забрали Квету и Долину. Эти две лисички-сестрички всё время не разлей вода. Причём умные не по годам. И всё время что-то мастерят, и всё время что-то придумывают. Но не во Влока они такие. Влок наш что — пень! У стога сена разума более будет! Так все думали, что лисички-сестрички умные от матери! Но Влок наш тупой, тупой, да сам не промах: жену взял на двадцать годов моложе. Но это у него уже вторая. Первая давно померла, а детей ему не родила. И думали все гадали, как эта жена, Котёной звать, сама ещё чуть ли не девочка, родила двух таких лисичек. А староста наш, будь он неладен, сразу заприметил, что это они умные в дядьку своего в Навоя. Навой-то у нас самый опытный. Его и в Степках и в Буерах так солдатом и кликали. Так вот Навой будет моим шурином, то бишь братом жены моей Сияны и дядей как Унди моей так и Драги, дочери Юрены и покойного Идара. Драга ещё совсем маленькая. Но вот как ходить научилась, сразу заделалась всем помогать. И так пособляет всем, аж завидно глядеть. То не пустая ребячья помощь будет, а настоящая. Нужен тебе молоток, так ты её смело на другой конец деревни послать можешь — она принесёт, будь покоен! Всех на «я» называла. Подойдёт ко мне и: «Дядька Мотя, дай пособлю, говори, чего требуется! Деда Влокя, дай пособлю с коровой». Мать Юрена у неё тоже хозяйственная. А как же? Идар-то помер, хозяйство всё на ней теперь. А Юрена будет сестрой Венду. И получается, что и Венд будет Драге тоже вуем, или дядькой по-вашему. Но у него и своя дочурка есть — Тиса. Так она и Драга выходят друг другу стрыечками. Ну и мне каким-то боком, коль по вашим законам судить, Тиса тоже будет неким родственником. Дитя она тихое. Коль батеньку её убили бы, так понятное дело. Но ведь Венд вроде как и не умер, а нет его так и нет. Тоже бандиты увели. Так она всё в себе чаще сидит. Сядет за столом в Общем Доме, и давай зёрнышки считать. Много кучек из зёрнышек понаделает! А ты у неё и спросишь: «Тиса, дитятко, сколько ж зёрнушек насчитала?» Она тебе в ответ: «Вот кучка на сотню зёрнушек, дядья Мот, вот на две сотни зёрнушек, а это, дядя Мот на все пят сотен зернушек». Спросишь: «И кто же тебя, родненькая, так счёту обучил? Небось папка?» А она глазки опустит и скажет: «Дяденька Навой научил. Папки нету». Сама малёхонькая, а понимает, что папку Венда не убили, а только увели. И может, ещё вернётся. А если ещё взять, что дед её, отец Венда, был братом отца Атея, то получится…
Тут Мот задумался. Думал он долго, но так ничего и не смог придумать. Но даже если бы он и озвучил родственную связь, которая получилась между похищенным Вендом и Атеем, то роли это бы не сыграло: захмелевший Ломпатри смотрел на него осоловелыми глазами. Мот глянул на своих друзей. Все они сидели молча, уставившись на костёр. Тут в лагерь вернулся Вандегриф. Он сел на свой деревянный стул со спинкой и удивлённо посмотрел на Ломпатри: его благородный спутник сильно захмелел.
— Господин Вандегриф, — шёпотом позвал своего друга Ломпатри. — Я ничего не понял.
Черноволосый рыцарь даже не хотел начинать объяснения. Ему уже давно стало ясно, что Ломпатри будет сложно понять и принять за правду то, что и у простолюдинов есть родословные. Вандегриф хлопнул своего друга по колену и заговорил:
— А что же вы, господин Ломпатри, всё никак не возьмёте в жёны какую-нибудь знатную красавицу?
— Бросьте, Вандегриф! Зачем вы спрашиваете? Наверняка вы знаете всю эту историю.
— Я знаю, а вот ваши ополченцы, — он нарочито подчеркнул это слово, — не знают.
— Будь вы неладны, господин Вандегриф, — сказал Ломпатри, полный хмельного смущения. — Я был женат.
— Бедное создание! — вставил вдруг Закич. — Кто же эта несчастная, которой довелось терпеть тебя денно и нощно?
— Терпеть ей было суждено недолго. Бедная моя Илиана!
— Ах, вот кого ты поминаешь почём зря! — заметил Закич.
Взгляд рыцаря неожиданно прояснился. Пелена хмеля на мгновение сошла, а глаза блеснули светом. То ли блеском накатившей слезы, то ли сиянием приятных воспоминаний.
— Она была молода, — продолжил Ломпатри. — Гораздо моложе меня. И когда я встретил её, я ни разу не подумал о выгоде этого союза. Я не подумал о расширении своих земель или о дивном счастье, которое имеют все, у кого жена на колено моложе. Единственное, что пронеслось в моей голове, когда я взглянул на Илиану: я хочу, чтобы мои дети росли похожими на неё.
Рыцарь вздохнул и поправил лисью шкуру, спавшую с плеча.
— Наша провинция славится богатыми охотничьими угодьями, — снова заговорил Ломпатри мечтательным голосом, полным тепла былых воспоминаний. — Я не разрешаю охотиться на крупного зверя, но на мелочь — ходи хоть каждый день. Я и сам порой выезжал. Жаль, не так часто, как хотелось бы. Знал бы по молодости, что так коротка жизнь, чаще бы махал рукой на всякие дела и отправлялся бы в леса с дружной компанией и любимыми моими псами. А в тот раз мы на волка пошли. Воська не даст соврать. И вот Илиана как чувствовала, что я хочу её с собой взять. Так и стала напрашиваться. Возьмите, говорит, меня с вами, господин рыцарь; я мешаться не буду. И ведь как знала, что я сам не предложу, а коль попросит — возьму. Выехали мы утром, когда лес подёрнут туманом. На ней зелёное платье и лисьи шкуры, вот как эти, — и Ломпатри хлопнул себя по плечу. — Верхом сидела по-дамски: на одну сторону ноги. Благо, сёдла имелись тогда такие. А я смотрю, моя Илиана вперёд глядит, ан нет да нет, на соколиного мастера да и обернётся. Мастер отправил сокола в небо, а как обратно тот лететь начал, моя Илиана к мастеру подходит, забирает рукавицу, клобук и выходит вперёд нас. Все дыхание затаили, а моя Илиана руку вытягивает, вот так, и с небес на эту тонкую руку в грубой рукавице опускается охотничий ястреб. И сколько грации в этой руке! Сколько красоты в моей Илиане! Но именно этот момент, когда птица села ей на руку, я запомнил ярче всего. Как жаль, что следующая зима выдалась столь суровой. Даже в замке, где камины и очаги горели постоянно, ветер и сырость ощущались так ясно, будто сидишь в землянке. Моя Илиана уже носила первенца, но этот ветер с моря. Это всё ненавистный ветер! Острый морской ветер. Потом траурная процессия с длинными чёрными флагами. И скорбь. И она, и не родившийся младенец… Затем началась война, и стало совсем не до семейных дел. Когда наступил мир, пришлось восстанавливать виноградники. Но важнее всего то, что после Илианы, у меня так и не появилось желания связывать себя брачными узами. А потом вот это болото, — он махнул рукою.
