Пророчество Предславы - Фомичев Сергей (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Зря Кантарь на Хлыста наговаривал. Пока они незлобно ругались, кочки ещё ближе к землянке подвинулись. Но так, что совсем незаметно со стороны было. Хлыст спустился в землянку, а Кантарь отправился с обходом вокруг схрона. Но далеко не ушёл.
Взметнулись с земли жёлтые листья, вцепились в лодыжки цепкие мохнатые пальцы. Монах опрокинулся на спину и, ударившись о корень потылицей, потерял сознание. Когда на шум, уже с мечом наготове, выбежал Хлыст, такие же мохнатые пальцы сошлись у него на горле.
Два вурда, быстро повязав монахов, метнулись в землянку. Борис спал. Увидев над собой две мохнатые рожи, он сперва испугался, не признав друзей. Потом улыбнулся.
— Сокол послал вас? — спросил княжич.
— Он самый, — буркнул Власорук. — Давай, князь, посмотрим всё ли в порядке.
Вурд разрезал верёвки и наскоро осмотрел Бориса. Не считая затёкших рук и ног, княжич не пострадал. Тогда Власорук, достав какую-то целебную мазь, принялся растирать юноше ноги.
— Чего терзаешься, словно поп в постный день перед жареным поросёнком? — спросил он товарища.
— Да вот думаю, прирезать их или нет… — в раздумье произнёс Быстроног.
— Ну, прирежь, — равнодушно посоветовал Власорук, не прерывая работы.
— Да чего-то рука не поднимается пленников резать. Кабы ещё в бою другое дело, а так… Грех на душу брать.
— Окстись! — притворно застонал Власорук. — Какая у тебя, беса плехатого, душа может быть? Евлампия нашего многодобродетельного наслушался что ли? Царство ему небесное.
— Ну не душа, но что-то такое должно быть… — пробормотал Быстроног.
— Ну не режь… — вновь равнодушно согласился Власорук и спросил у юноши. — Ну что княжич, сможешь идти?
— Ага, — кивнул Борис.
— Пошли, стало быть, — поднялся вурд, отряхивая волосатые ноги от налипших листьев.
Посреди вырубки лежала груда свежих брёвен, приготовленных к зиме для вывоза. Это ж надо, — подумал Сокол, — у кого-то посреди мора ещё доходят руки до подобных забот. И улыбнулся — у самого-то находится время для подобных мыслей накануне смертельной схватки.
Он огляделся. Стараясь держаться в тени деревьев, направился к небольшому заросшему кустами холму. Чародейское чутьё указывало как раз на него.
Пахомий совсем не зря считался лучшим среди воинов Алексия. Если кто и мог справиться с таким искусным противником, то только он. Конечно, об ответной ворожбе не могло быть и речи. Сокол подавил бы мощью неумелые потуги монаха, сломал бы любые преграды. И у Пахомия оставалось только одно средство переиграть чародея, кожей чуявшего любую опасность — сделать так, чтобы опасность заполнила всё вокруг.
Располагая временем, он хорошо подготовился к встрече. Десятки ловушек, ям с кольями, самострелов, петель-удавок, тем более незаметных под свежим снегом, буквально ослепили Сокола, когда тот обогнул холм. Тревога источалась отовсюду. Чародей не сумел определить, по крайней мере, наспех, какая из угроз подлинна, а какая служит прикрытием. Это был тот редкий случай, когда способности сработали против него. Он не мог преодолеть естество, но и отступать не пожелал.
Сокол растерялся всего лишь на миг, однако и такой малости хватило Пахомию для нанесения удара.
Если бы монах притаился с мечом или чем-нибудь столь же смертоносным, чародей, наверное, распознал бы его даже в этом вихре тревог. Но Пахомий напал с голыми руками. Он бросился неожиданно, откуда-то с пригорка. Сокол даже не увидел прыжка, лишь почувствовал, как на плечи навалилась тяжесть, а руки возле локтей сковала чужая ухватка. Сковала намертво, не позволяя дотянуться до кинжала. Чародей не выдержал ноши, его повлекло в сторону, ноги подломились и враги упали на припорошенную снегом землю. Перекатились, сцепившись, и почти одновременно вскочили вновь.
Пахомий тут же схватил удобную, как из руки выросшую, суковатую дубинку. Скорее всего, загодя припрятанную именно в этом месте. Монах всё рассчитал заранее.
Некоторое время они стояли один против другого, тяжело дыша. Не от усталости — от предвкушения схватки. Оба так и не произнесли ни слова, но глаза их горели взаимной ненавистью. Монах был значительно крупнее колдуна, к тому же успел вооружиться. И если учитывать, что кинжал был пока бесполезен, а ворожба Сокола не годилось для боя, то надежд на победу у него оставалось немного. Впрочем, против силы чародей мог выставить знание. Чего только не увидел он, странствуя по миру, каких только смертоносных приёмов не изучил. Не всё перенял, но кое-чем мог удивить монаха.
Молчаливое стояние закончилось. Противники медленно передвигались по вырубке, оставляя на снегу чёрные росчерки следов. Пахомий принялся раскручивать дубинку, пробуя достать чародея то с одной стороны, то с другой. Сокол же, не желая расходовать попусту силы, больше уклонялся, нежели нападал. Он легко уходил от выпадов, изредка отваживаясь на встречный удар. Руки двигались быстрее дубинки, что, в конце концов, позволило достать до скулы монаха. Но того одиночный удар лишь раззадорил.
Схватка продолжилась. Она мало напоминала поединок воинов, привыкших даже наедине, без свидетелей, следовать определённым правилам боя. И тот и другой готовы были пустить в ход любую подлость. И Сокол больше всего опасался, не припрятал ли монах ещё какого оружия. Россыпь ловушек до сих пор слепила его, не позволяя угадать вражеский замысел. Что если тот подберёт меч или топор? От настоящего оружия не отмахнёшься руками, не примешь вскользь на плечо.
Он попытался перехватить дубину, но монах понял это по-своему. Опасаясь колдовства, изменил направление и резко ударил чародея по руке. В глазах Сокола полыхнуло, затем пришла темнота. От непереносимой боли в вывихнутом плече он потерял сознание и рухнул на снег.
Если бы Пахомий догадался прикончить чародея сразу, пока тот пребывал в беспамятстве, победа наверняка осталась бы за ним. Но монах, ведомый долгом, прежде всего, подумал о змеевике.
Сознание возвращалось неохотно. В голове громыхали тысячи звуков, каждый из которых стремился вырваться наружу, предварительно пробив дыру в черепе. Правая рука онемела, Сокол совсем не чувствовал пальцев. Он попробовал пошевелить плечом, но от боли чуть вновь не лишился сознания. Вторую руку Пахомий предусмотрительно придавил коленом. Будто сквозь сон чародей почувствовал, как монах взялся шарить у него за пазухой, подбираясь всё ближе к змеевику. Неприятное ощущение чужой и холодной руки на теле окончательно привело его в чувство. Он не подал вида, но когда монах добрался до вожделённой вещицы, самую малость приоткрыл глаза.
Сорвав змеевик, Пахомий выпрямился. На его лице появилась довольная улыбка. Однако встал он неудачно. Для самого себя, разумеется. Сокол шевельнул пальцами здоровой руки, выброшенной далеко в сторону, а когда внимание монаха на миг переключилось туда, нанёс мощный удар ногой в пах.
Пришёл черёд поваляться на земле и врагу. У Пахомия хватило сил, корчась от боли перекатиться в сторону, но быстро вскочить на ноги он уже не успел. Чародей, хоть и с большим трудом, поднялся. Превозмогая боль, задрал вывихнутую руку и, с громким криком, резко встряхнул. Сустав, противно хрустнув, встал на место.
Что бы там не врали в сказаниях, но большинство смертельных схваток заканчивается именно так — быстро и некрасиво. Люди желающие перерезать друг другу горло меньше всего думают о грядущих песнях. Вот и теперь, достав из сапога кинжал, чародей без предисловий воткнул его в грудь монаха. По самую рукоятку.
Видно он всё же не пришёл в себя окончательно, потому что точно в сердце не попал. Пахомий, захрипев, изогнулся дугой. Потом обмяк, затих, но жизнь всё ещё теплилась в его теле. Лишённый сил чародей осел на землю возле смертельно раненого врага. Долгое время он не мог пошевелиться, лишь тяжело дышал, жадно хватая ртом воздух. Затем достал из мешка бурдюк с вином и сделал несколько крупных глотков. Только после этого разжал пальцы монаха, возвращая себе змеевик.
