Белый Паяц - Угрюмова Виктория (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

Де Ламертон вскочил на ноги (ребра отозвались жгучей болью, он скривился и едва не взвыл, однако бывало и хуже) и скрестил свой клинок с косой одного из нападающих. Враг оказался силен, чересчур силен для противника с поломанными ребрами, но тут комту пригодилась многолетняя выучка. Вот когда он с благодарностью вспомнил своего одноглазого гармоста, заставлявшего его тренироваться с рассвета и до заката и отбиравшего у него книги по садоводству.

Он испытывал боль, он боялся и трепетал, его душа разрывалась на части при виде того, что происходило в Маранье, а руки делали привычную работу. Круговой поворот кисти, обманное движение, защита, удар, защита, выпад, обвод клинка – все. Конец. Алая точка посреди лба еще атакующего врага, который, вероятно, даже не понял, что уже умер.

На помощь своему командиру уже спешили несколько гермагоров и один вольфарг в обагренных кровью доспехах, но, судя по ловкости, с которой они отбивались от нападающих, кровь принадлежала не им, а убитым ими варварам.

Они окружили его, и стали пробиваться к крепостной стене, возле которой трое гро-вантаров по-прежнему удерживали свои позиции. Их отработанные движения были похожи на прекрасный танец; их строгие лица выражали всего лишь сосредоточенность на своей работе; их тела двигались в таком бешеном и невероятном ритме, что впору было остановиться и залюбоваться.

Они стояли трилистником, и спина каждого была закрыта щитом товарища. Три сверкающих клинка с каждым выпадом уносили чью-то жизнь, с каждым взмахом пресекали чью-то судьбу. Неосмотрительный или чересчур голодный секахи подлетел чуть ближе, чем следовало бы, и поплатился за это головой. Она крутящимся шаром отлетела под ноги одному из варваров, тот споткнулся об нее и упал грудью на подставленный рыцарем клинок.

Де Ламертон подумал, что если бы под его началом находилась сотня таких воинов, кто знает, чем обернулось бы даже это, изначально проигранное, сражение. Но троих воинов Пантократора хватит только на то, чтобы погибнуть с честью, показав врагам, что ждет их впереди. Но не на то, чтобы выжить.

Да и куда бы они делись, даже если бы им удалось вырваться из заполненной врагами крепости?

Мирные жители спрятались в храме Пантократора и заперлись в нем. Долг каждого из оставшихся в живых воинов – защищать их до последней капли крови, чтобы потом, представ перед небесным воителем Элипандом, сказать, смело глядя ему в глаза:

– Я сделал все, что мог.

В свалке боя мелькнуло лицо Юнеада Зерба, выхваченное из предрассветной темноты всплеском огня. Пламя разрасталось, становилось все сильнее, освещая площадку перед дворцом и донжоном, – это горела оранжерея, и комт глухо замычал от ненависти.

В считаные часы варвары разрушили то, что он строил долгие годы. Они убили людей, которые стали ему почти родными – во всяком случае, куда ближе его кровных родственников, и растоптали мечту. В ярости он бросился в гущу сражения, не обращая внимания на боль в левом боку, на кровавую пену, которая лопалась на губах, и свистящее дыхание.

Вот Йерун Молчун раскинул руки, как птица, подбитая влет, роняет бессильно крылья и камнем падает на землю. Вот гармост Тагал сцепился с исполином в шлеме из черепа горного медведя, и тот вонзил ему в живот длинный нож, похожий на клык дракона, а сержант, будто не чувствуя боли, не обращая внимания на то, что противник проворачивает клинок в страшной ране, высоко заносит над головой сцепленные руки и ударяет варвара прямо по шлему. У гиганта подломились ноги, он упал на колени перед Тагалом, а тот легко, будто сухую хворостину, сломал его толстую бычью шею, украшенную ожерельем из клыков и когтей. И оглянулся в поисках нового врага.

Де Ламертон будто во сне видел, как стекленеют глаза верного сержанта, как он кренится – дуб, вывороченный ураганом из земли, и уже собственная тяжесть тянет его вниз, не давая могучим корням зацепиться за почву, – и с грохотом валится на каменные плиты дворцовой площади. Когда-то светло-серые, а теперь бурые, незнакомые плиты…

Гермагоры уклонялись от стрел, отбивали удары копий и дротиков, рассекали тела, пронзали доспехи, создавая у защитников иллюзию чуда. Еще немного потерпеть, выстоять еще час-другой, и все закончится. Все закончится.

Все и закончилось.

Он вошел в гущу боя с тем прирожденным величием, с каким короли входят в тронный зал – с гордо поднятой головой, прямой спиной, спокойным шагом, исполненные уверенности, что им ничего не угрожает, да и угрожать не может, и все будет только так, как решат они сами. В правой руке он держал топор изумительной работы, в левой – только что сорванную белую розу. И этот цветок, казалось, привлекал его внимание больше, чем все, что происходило вокруг.

Трое гермагоров атаковали его одновременно с трех сторон. Он прогнулся, пропуская клинок первого нападающего в дюйме от позвоночника, далеко отнес левую руку с цветком (Ламертону почудилось, что он сделал это только для того, чтобы не повредить хрупкую розу) и, прокрутив топор, с душераздирающим хрустом вонзил его в грудь несчастному рыцарю. Затем с невероятной легкостью выдернул лезвие из ужасной раны, отклонился назад, почти упал навзничь, и клинок второго гермагора пронесся на ладонь выше его изогнутого тела. Защитник Мараньи целился прямо в сердце, но пронзил пустоту. А предводитель варваров распрямился, как гибкое стальное лезвие, взмахнул топором и отсек ему голову. Потом, не останавливаясь ни на секунду, чтобы оглядеться или перевести дух, изящным движением перебросил цветок в правую, а топор в левую руку и вонзил его острое навершие в горло третьему. Граненое змеиное жало из голубоватой стали отведало сладкой человеческой крови.

Весь бой занял чуть меньше минуты.

И тогда варварского вождя окружили молчаливые гро-вантары, понимавшие, что у них есть единственная возможность переломить ход сражения – убить того, кто явился под стены Мараньи верховным богом этой войны.

Рыцари Эрдабайхе были уверены в своих силах, но они имели возможность оценить высокое искусство противника, а потому не торопились атаковать и кружили возле него, как степные хищники, «пробуя» врага легким касанием мечей. Варвары кинулись было на помощь своему предводителю, но он крикнул всего лишь одно короткое слово, и они отпрянули назад, повинуясь его приказу.

Де Ламертону не понравилась его уверенность. Он боялся, что она вполне обоснованна. Ему самому по-прежнему приходилось сражаться, и потому поединок вождя и воинов Пантократора он видел краем глаза, урывками.

А бой сей был прекрасен, и молодой предводитель получал от него истинное наслаждение.

Он завертелся волчком, срезая шипы и наплечники с доспехов гро-вантаров, но ранить их ему не удалось, и он сменил тактику. Теперь движения его были скупы, точны и коротки, как если бы он танцевал фриту с чопорной дамой преклонного возраста. Он отклонялся порой на вершок, а порой на волосок, и клинки гро-вантаров наносили смертельные удары в пустоту, туда, где его уже секунду Как не было. Земное притяжение не служило ему преградой, бесплотность воздуха не мешала находить в нем опору. Он не совершал промахов, но цепко следил за воинами Пантократора, ожидая, когда ошибутся они.

Белая роза в его левой руке завораживала и притягивала к себе все взоры.

– Как вам наш доблестный командир? – спросил Ноэль, когда Картахаль, сказав свою речь, велел всем расходиться по казармам.

Лахандан вежливо улыбнулся одними губами, но глаза его оставались холодными. Аристократичный рыцарь не принимал близко к сердцу чужое мнение, но и позволить кому-либо называть себя отребьем не мог. Его коробило от этого слова, и потому командир Лу Кастель не вызвал у него никакой симпатии. Однако он понимал, что в этом они с командиром едины: тому тоже абсолютно наплевать, что думает о нем рыцарь Лахандан. К тому же, если не придираться к форме изложения, Картахаль говорил правду, а неприкрытая правда всегда выглядит непривлекательно, оттого ее обычно и не выносят на всеобщее обозрение.