Начало всех Начал - Никитин Юрий Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Мафусаил ахнул:
— Внука? Это что, я уже дед?
Из дома вышла молодая женщина с младенцем на руках. Ламех сказал гордо:
— Мой сын! Я назвал его Ноем.
— Это имя означает, — сказал Мафусаил озадаченно, — отдых, покой, утешение, удобство… Почему?
— За время твоих скитаний умер Адам, — ответил Ламех. — Ему было уже восемьсот семьдесят четыре года, когда я родился, а умер он, когда мне было пятьдесят шесть. Вот я и решил, что если из жизни ушел Адам, то Господь, может быть, снимет Адамовы грехи с человеческого рода, утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь?
— Хорошо бы, — ответил Мафусаил с сомнением. — А то у меня уже ладони затвердели от рукояти меча.
— Ты воин, — сказал Ламех с ноткой зависти. — Ты герой! О тебе песни поют.
— Не должны петь о воинах, — ответил Мафусаил твердо.
Ламех удивился:
— А о ком же?
— О пахарях, — ответил Мафусаил.
— О ком? — перепросил Ламех в великом удивлении, ему показалось, что ослышался. — О… пахарях?
— Почему нет? — ответил Мафусаил сердито, сейчас самому показалось смешно, что могут петь о пахарях и работниках труда, но повторил упрямо: — Почему нет? Мне кажется, нехорошо петь о тех, кто убивает. Пусть даже за дело. Хотя, конечно, приятно, что сказать…
— Конечно, приятно, — подтвердил Ламех. — Все песни, что я слышал, только о подвигах!
— Да? — удивился Мафусаил. — Наверное, я их просто не слушаю.
— А что слушаешь?
Мафусаил широко улыбнулся.
— О любви! Лучшие песни — о женщинах, о нашей любви к ним.
— То-то ты их почти не видишь, — заметил Ламех, — а все лазишь по горам, истребляя горных великанов!
— Потому и пою, — ответил Мафусаил со смехом, — женщины бывают опаснее горных великанов.
Мафусаил был более чем прав насчет своего отца Еноха, когда говорил о его верности заветам Творца. Только Енох каждый день и каждый миг своей жизни сверял с волей Творца, постоянно спрашивал себя, так ли живет, одобрил бы это Всевышний или нет, и хотя над ним посмеивались, но уважали за редкое умение найти правильный выход из самого сложного и запутанного спора и всегда приходили за решением к нему.
Однако неожиданно на триста шестьдесят пятом году жизни Енох собрал народ, обратился к ним с прочувственной проповедью и сказал, что все видят его в последний раз, так как сегодня его забирают на небо.
Перед ошеломленными соплеменниками вспыхнул яркий свет, что моментально и погас, но Еноха на прежнем месте уже не было. Мафусаил был там и успел подумать, что Енох, шестой в колене Адама, пережил великого прачеловека всего на пятьдесят два года.
Ламех, мудрейший в роду, размышлял как никогда долго над загадкой вознесения Еноха. Даже его пятая жена, которую он взял совсем недавно, молоденькая и смешливая пятнадцатилетняя девчушка, что, как белка, любила забираться ему на плечи и ездить там, не могла отвлечь очень серьезного мужа от глубоких раздумий.
Наконец он призвал Мафусаила, тот явился в хорошо подогнанных доспехах, статный и красивый, в блестящей кольчуге, из-под железного шлема выбиваются темные как смоль волосы, глаза горят живым огнем, а тело дышит ощущением неудержимой силы.
Ламех грустно созерцал своего отца, никто со стороны не сказал бы, что Ламех его сын: Мафусаил молод и строен, в сухом жилистом теле ни капли лишнего мяса, бодр и быстр в движениях, в то время как Ламех уже грузен, величав и нетороплив, любит размышлять, а говорит медленно и степенно.
— Ты снова собрался куда-то? — спросил Ламех.
— Приходится, — ответил Мафусаил с той почтительностью, как если бы разговаривал с отцом, а то и с дедом, — мир неспокоен, и мой меч ворчит и все чаще сам выдвигается из ножен.
— Ты воин…
— Поневоле, — прервал Мафусаил. — Я пахарь по натуре своей.
Ламех усмехнулся:
— Который не знает, с какой стороны браться за орало.
— Это верно, — признался Мафусаил. — Но как только очистим землю от чудовищ, как только наступит мир и благодать…
Он умолк на полуслове, видя, как печально улыбается Ламех. И хотя Ламех его сын, Мафусаил вдруг ощутил, что Ламех, который чаще смотрит на небо и размышляет о бытии, умнее его, Мафусаила, которому взглянуть на небо — это пропустить момент, как из-за скалы на него прыгнет дракон или горный див с дубиной размером с дерево.
— Ладно, — сказал Мафусаил с неохотой, — моему мечу приходится чаще ночевать в моей руке, чем в ножнах, потому что кто-то должен защищать пахарей, раз они себя не могут.
— Могут, — поправил Ламех, — но никто на свете этого не делает лучше, чем ты. Нужно тысячу вооруженных пахарей там, где тебе достаточно только появиться. Половина пахарей поляжет, а ты отделываешься царапинами да ссадинами. Потому не выпускай меч, Мафусаил! Мы все просим тебя об этом… А сейчас, отец, я бы хотел поговорить с тобой о деле весьма необычном…
Мафусаил насторожился.
— Необычном? Я и так занимаюсь не совсем обычными.
— Это еще необычнее, — заверил Ламех.
— Говори!
Ламех вздохнул, повозился в кресле, указал отцу место на лавке под стеной.
— Сядь, прошу тебя.
Мафусаил с неохотой сел, в нем бурлила энергия, требующая куда-то бежать, прыгать, вскакивать в седло скачущего мимо коня, рубить и повергать, но заставил себя смотреть в лицо чем-то очень смущенному и расстроенному Ламеху.
— Говори, — повторил он и добавил, усмехнувшись: — Говори, мудрый сын мой.
Ламех мялся, отводил взгляд, Мафусаил помалкивал, видно же, что Ламеху почему-то неловко, словно должен сперва признаться в чем-то постыдном, но без этого, похоже, разговор не получится, наконец Ламех сказал хмуро:
— Мафусаил, мой дед, а твой отец, был праведником. Настоящим праведником, за что его и взяли живым на небо… Боюсь, что это плохой знак.
Мафусаил удивился:
— Почему? Разве ему там плохо?
Ламех поморщился.
— Еноху-то не плохо…
— Ламех, — потребовал Мафусаил, — говори яснее. Я человек меча, меня сложные обороты речи утомляют.
— Да куда уж яснее, — проворчал Ламех. — Недобрый знак вовсе не для Еноха.
— А для кого? — спросил Мафусаил в лоб.
— Для нас, меднолобый, — ответил Ламех раздраженно. — Кроме Еноха, я не вижу людей, кто так же строго шел бы по пути, указанному Господом. Даже я погряз в чревоугодии и сластолюбии, а еще грешен в… впрочем, это не важно. Ты пока еще чист, хотя я еще не видел праведника с обагренным кровью мечом. И потому я прошу, чтобы ты дошел до края земли и поговорил с Енохом…
Мафусаил охнул, вскочил с лавки.
— До края земли?
— Да.
— И что… там встречу Еноха?
— Там смыкается небо и земля, — напомнил Ламех. — Там вообще можно взойти на небо.
— Я должен туда взойти?
— Думаю, — ответил Ламех поспешно, — этого не понадобится.
— Почему?
— Енох сойдет к тебе.
Мафусаил проговорил ошарашенно:
— Но даже… если я доберусь… что я должен спросить? Кроме, как дела, как живешь?
Ламех невесело усмехнулся.
— Для этого я бы тебя не посылал. Я не праведник, но я, возможно, мудрейший из живущих. И чутье у меня, как у собаки, что за сутки чувствует землетрясение. Тревожно мне, отец! Человечество извратило пути Господа. Сыновья племени Сифа вопреки запрету Господа начали брать в жены дочерей из племени Каина, а это окончательно нарушило и без того не слишком безупречную чистоту нашего рода…
— Знаю, — буркнул Мафусаил, — но что делать? За одним трудно проследить, но за тысячами тысяч?
— Уже не призывают имя Господа, — продолжал Ламех невесело. — Каждое племя создает своих богов, приносит им жертвы… кровавые жертвы! Даже людей. А это оскорбление Творцу.
Мафусаил кивнул.
— Знаю. Видел. Что я должен спросить?
— Узнай наше будущее, — попросил Ламех. — Что нас ждет? Я не верю, что Господь, покаравший Адама за один-единственный проступок, потерпит столь великие преступления… Нас ждет большая кара, отец!
