Кейн. Ветер ночи - Вагнер Карл Эдвард (читать книги без регистрации .TXT) 📗
— В результате, — закончил я, когда «фольксваген» благополучно миновал несколько глубоких рытвин, — для потустороннего в мире попросту не остается свободного места — хотя его навалом для грубых, топорных, дурацких, смехотворных подделок, что убедительно доказывает засилье всяких заскорузлых «ужастиков» в кинематографе и прорва псевдофантастических и психоделических журнальчиков с их малограмотным черным юмором и битниковскими шуточками.
— Смейтесь во тьме, — с улыбкой провозгласил Франц, оглядываясь назад, где поднятое «фольксвагеном» облако пыли стекало по склону утеса вниз, в поросшее кустарником глубокое ущелье.
— В смысле? — удивилась Вики.
— Люди по-прежнему боятся, — просто ответил Франц, — и все одних и тех же вещей. Они просто изобрели большее число уловок, чтобы защититься от своих страхов. Научились говорить громче, быстрей, хитрей, веселей — и с большей претензией на всезнайство — чтоб заглушить эти страхи. Да что там, я могy привести…
Тут он резко примолк. Его, похоже, действительно всерьез взволновала эта тема, сколь старательно ни прикрывался он маской холодного философа.
— Я могу пояснить свою мысль, — объявил он, — при помощи простой аналогии.
— Давайте, — согласилась Вики.
Полуобернувшись на сиденье, Франц пристально оглядел нас обоих. Где-то через четверть мили дорога впереди опять слегка шла на подъем и пряталась в густой тени от облака, что я отметил не без явного облегчения — к тому времени у меня перед глазами плавало уже не меньше трех темных бесформенных шаров, дергано ползущих вдоль горизонта, и я давно мечтал хоть как-то спрятаться от солнца. По тому, как Вики скашивала глаза, я мог судить, что черные пятна досаждают и ей. Мистер М. в глубоко нахлобученной шляпе и Франц, обернувшийся назад, похоже, испытывали меньшие трудности.
Франц сказал:
— Представьте себе все человечество в виде одного-единственного человека, который вместе со своей семьей живет в доме, стоящем на крошечной полянке посреди темного и страшного леса, практически неизведанного, практически нехоженого. Пока он работает и пока он отдыхает, пока занимается любовью с женой или играет с детьми, он всегда с опаской поглядывает на этот лес.
Через некоторое время ему удается разбогатеть настолько, чтобы нанять стражу, которая начинает присматривать за лесом вместо него, людей, хорошо разбирающихся во всех лесных премудростях и следах, — твоих специалистов, Гленн. Со временем он все больше полагается на них, все больше прислушивается к их мнению и вскоре готов признать, что каждый из этих людей намного лучше знает какой-либо близлежащий участок леса, чем он сам.
Но что, если все эти стражники однажды вдруг скопом заявятся к нему и скажут: «Послушайте, хозяин, на самом-то деле никакой вокруг не лес — это сад, который мы давно возделываем и который простирается до самых границ вселенной. Нету вокруг никакого леса, хозяин, — вы только вообразили себе все эти черные деревья и непроходимые заросли, потому что вас напугал какой-то шарлатан!»
Поверит ли им этот человек? Будет ли у него хоть малейшее основание им поверить? Или он попросту решит, что его наемная стража, возгордившись своими небольшими достижениями, иллюзорно уверилась в собственном всезнании?
Тень от облака была уже совсем близко, в самом конце небольшого подъема, на который мы уже практически поднялись. Франц Кинцман перегнулся к нам через спинку переднего сиденья и тихо проговорил:
— Темный и страшный лес по-прежнему существует, друзья мои. За границами космоса, принадлежащего астронавтам и астрономам, за границами смутных, запутанных областей психиатрии Фрейда и Юнга, за границами сомнительных пси-полей доктора Райна, за границами земель, которыми правят политики, священники и врачи, далеко-далеко за границами всего этого мира, что ищет спасения в безумном, бестолковом, полуистерическом смехе — по-прежнему существует абсолютная неизвестность, затаившаяся до поры до времени, будто жуткий призрачный зверь, и столь же укутанная покровом тайны, что и всегда.
Наконец-то, ко всеобщей радости, «фольксваген» пересек четкую границу тени от облака. Сразу повеяло холодком и потемнело. Отвернувшись от нас, Франц принялся напряженно и настойчиво рыскать глазами по ландшафту впереди, который, казалось, с исчезновением прикрытого облаком солнца внезапно расширился, обрел поразительную глубину и резкость.
Почти сразу его взгляд остановился на сером каменном утесе со скругленной верхушкой, который только что показался на противоположном краю каньона сбоку от нас. Франц похлопал мистера М. по плечу, а другой рукой показал на маленькую автостоянку у обочины, на косогоре, который пересекала дорога.
Потом, когда мистер М. резко свернул и машина со скрипом тормозов замерла почти на самом краю обрыва, Франц встал и, глядя поверх ветрового стекла, по-командирски ткнул рукой в сторону серого утеса, а другую руку с растопыренной пятерней вскинул вверх, призывая к молчанию.
Я поглядел на утес. Поначалу я не увидел ничего, кроме полудюжины слившихся воедино башенок из серого камня, которые выдавались над зарослями кустарника на вершине. Потом мне показалось, что на нем пристроилось последнее из досаждавших мне пятен от солнца — темное, пульсирующее, с расплывчатыми косматыми краями. Я моргнул и перевел взгляд в сторону, стараясь сбросить его или, по крайней мере, сдвинуть вбок — в конце концов, это было всего лишь остаточное раздражение глазной сетчатки, зрительный фантом, который совершенно случайно на миг совпал с утесом.
Пятно не сдвинулось. Оно прилипло к скале — темный, просвечивающий, пульсирующий силуэт, — словно его магнитом притягивала туда какая-то неведомая сила.
Я поежился, ощутив, как по напрягшемуся телу пробежал неприятный холодок от столь неестественного соединения пространства у меня в голове с пространством за ее пределами, столь жутковатой связи между тем, что видишь в реальном мире, и тем, что плавает перед глазами, когда закрываешь их в темноте.
Я моргнул посильнее и помотал головой.
Без толку. Лохматый темный силуэт с расходящимися из него странными тонкими линиями прилип к утесу, словно некий неведомый зверь, вцепившийся в великана. И вместо того чтобы тускнеть, он, наоборот, становился все темней, точнее сказать, даже черней, тонкие линии блеснули черным глянцем, и вся эта штуковина в целом принялась с пугающей быстротой обретать ясность и выразительность, совсем как те бесформенные фантомы, что плавают перед глазами в темноте и иногда вдруг оборачиваются лицами, или масками, или звериными рылами, послушные разыгравшемуся воображению, хотя в тот момент я был бессилен изменить ход превращения того, что проявлялось на утесе.
Пальцы Вики до боли впились мне в руку. Сами того не сознавая, мы привстали и наклонились вперед, поближе к Францу. Мои собственные руки крепко вцепились в спинку переднего сиденья. Остался сидеть только мистер М., хотя он тоже напряженно всматривался в сторону утеса.
— Ой, это так похоже на… — начала было Вики хрипловатым сдавленным голосом, но резким взмахом руки с растопыренными пальцами Франц приказал ей замолчать. Потом, не отрывая взгляда от утеса, быстро опустил руку в карман пиджака и не глядя сунул нам что-то.
Краем глаза я увидел, что это были чистые белые карточки и огрызки карандашей. Мы с Вики их взяли — мистер М. тоже.
Франц хрипло прошептал:
— Не говорите, что видите. Напишите. Только основные впечатления. Прямо сейчас, скорей. Это долго не продлится, по-моему.
В течение нескольких последующих секунд мы вчетвером смотрели, торопливо царапали на карточках и поеживались — по крайней мере, могу сказать, что уж я-то точно чувствовал себя весьма неуютно, хотя и не настолько, чтоб сразу взять и отвести глаза.
Потом застывшее на утесе нечто внезапно пропало. Я понял, что и для остальных это произошло почти в то же самое мгновение — по тому, как у них опали плечи, и по сдавленному вздоху, который испустила Вики.
