Время жалящих стрел - О'Найт Натали (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Нумедидес заскрежетал зубами. Ненависть его к барону была так велика, что он забыл обо всем. Этот пес посмеялся над ним, угрожал ему, убил двоих его слуг… Смерть за это – слишком малое наказание! Но он отомстит. Заставит наглеца рыдать кровавыми слезами, вымаливая пощаду!
Принц зашелся в истошном клике.
Ненависть распирала его, точно горячий пар закрытый котел, и он должен был дать ей выход. Иначе, ему казалось, голова его взорвется, лопнет, точно перезрелый плод, и кипящая кровь, вырвавшись наконец на свободу, нескончаемыми потоками зальет все вокруг.
Он ощущал это давление во всем теле.
Невыносимо!..
Точно он рос изнутри, но тело оставалось прежним, и он отчаялся втиснуть свое огромное новое я в крохотную старую оболочку. Все внутри его клокотало, древняя мощь требовала выхода.
Ах, если бы руки его стали в три лиги длиной и превратились бы в руки гиганта, способные одним движением сносить горы, повергать в прах города, останавливать реки! И ноги сделались бы им под стать, и он пошел бы вперед, попирая землю, давя тщедушных людишек, чтобы мозги и кровь брызгали во все стороны…
Но он, великан, властелин, заперт в этом жалком теле!
И тогда мощь Цернунноса принялась искать иной выход.
Если он не может вырасти сам – другие станут его руками. Других оживит он, наделит толикой божественной силы, заставит исполнять свою волю.
Другие… Его верные слуги, рабы. Он видел их, чувствовал их близость. Ему стоило лишь позвать – и они откликнутся на зов, и двинутся ему навстречу, и преклонят колена пред властелином.
И они остановят предателя. Они, слуги его, руки его, не дадут убийце уйти! Они были уже совсем рядом.
Нумедидес простер длани, чувствуя, как клокочет, требуя выхода, невиданная сила, пальцы его источают огонь, и пламя струится, течет вперед, неудержимое, подобно стремнине, яростное, точно лава вулкана, и находит цель. И слуги его, бывшие прежде недвижимыми, оживают, и сходят с места, готовые исполнить волю призвавшего их.
…Где-то вдалеке раздался ужасающий грохот, точно обрушились стены дворца, и земля задрожала от удара. Где-то вдалеке послышался трубный рев идущих на бой оленей. Где-то вдалеке…
И в Охотничьем Зале Тарантии ожили оленьи лики.
Огромные звериные головы, прибитые к деревянным стенам, обретали тела.
Крошилась штукатурка, осыпалась мозаика, трещали шпалеры и лопались витражные стекла.
А в гулких коридорах дворца эхо разносило трубный клич беснующегося Бога, чья мощь была заперта в жалком теле человеческого червя. Грядет Цернуннос!
…И охотник, вернувшись к очагу своему, стал обуян болезнью черной, разум мутящей, что случилось оттого, что посягнул он на Бога-Оленя, коему имя было Цернуннос. И стал очаг его, дом его, кров его гибнуть от мора, недорода и распри; и сгинул очаг его, дом его кров его в пуще леса Валонского, где хозяин Цернуннос, Бог-Олень… Точно раздвинулся занавес и прямо из стены вышли один за другим они…
Огромные сильные звери с лоснящейся шерстью и мускулистыми телами, гордо несущие на красивых головах острые кусты рогов.
Их острые копыта зловеще зацокали по пустынным коридорам – прямым, извилистым, кольцеобразным, и призраки в безлюдных гостиных падали ниц перед лесной ратью. От холода их тел в огромных каминах тух огонь, застывала смола на поленьях и пахло смертью.
Они шли, проникая сквозь стены замерших залов, похожих на треснутые стигийские кубы; сквозь темные страшные стены библиотек, хранящих зловещие колдовские фолианты. Они шли, раздирая в клочки шуршащие шелковистые шторы; кроша мерцающий металл оружейных; превращая в пыль хрупкие кхитайские шпалерами с узорами, навеянными тленом мертвого тела в фарфоровом павильоне.
И негде было скрыться от них. Они шли…
Белоснежный изюбр с единственным рыжим пятном на крупе, куда ударила первая стрела охотников. Олениха-важенка с выгнутой лебяжьей шеей. Гигантский лось, чья голова клонилась под тяжестью несброшенных рогов, а слепые стеклянные глаза налились кровью.
И черноголовый олень, бывший гордостью королевского зверинца.
Камень крошился у них под копытами, рога цепляли колонны и обрывали гобелены со стен.
…и земля задрожала у них под ногами, словно девственница, насилуемая разбойником…
Наконец-то поменялись роли!
Из загнанной дичи, испуганной, не ведающей ничего, кроме вечного страха и бегства, они превратились в охотников, безжалостных и неумолимых. Сила Бога-Оленя пела в их жилах, бурлила, как река в половодье, и несла их вперед на своих волнах.
Несла туда, где обитала их добыча.
О, теперь они были умны! Разум самого Леса направлял их. Наделив резвостью куницы, расчетливостью барсука, бесстрашием медведя и хитростью лисицы.
А разум Человека, стоящего за спиной, указывал им путь.
Да, то была отличная охота!
Сперва они приблизились, наслаждаясь страхом и паникой, охватившей жертву. Затем погнали, окружили, зажали в угол.
Он еще пытался сопротивляться.
Раз или два он чуть не ускользнул от них, – и лишь Человек помог им отыскать его в лабиринтах каменной чащобы. Но охотники были неукротимы и, единожды мертвые, не страшились ничего более.
Рога изюбра первыми поддели жертву, и теплая кровь окропила их, и он заревел победно. Клич его подхватили другие. Зверь швырнул добычу на землю, и копыта оленей принялись топтать бездыханное тело, вспарывая теплую плоть.
…Нумедидес не мог видеть их, ибо глаза оленей были слепы – и магия Цернунноса заменила им зрение – но он чувствовал. Это его рога швыряли умерщвленную добычу оземь, под его копытами хрустели кости и рвалась плоть, от его удара треснул череп и брызнули мозги и кровь, пятная каменные стены. Это его шкура взмокла от пота и бока ходили ходуном от усталости и возбуждения погони…
Добыча была мертва.
Принц рухнул в кресло, с трудом переводя дыхание.
Сила покинула его лесных слуг, возвратив их в небытие – но сам он еще чувствовал в себе ее бурление. Убийство врага не истощило его, но лишь взбодрило и, едва придя в себя, Нумедидес вновь забегал по комнате, не в силах усидеть на месте, вновь ощущая, как вскипает и раздается в нем валузийская мощь.
Смерти было мало ему!
Он не насытился ею.
Смерть лишь вызвала к жизни иной глубинный инстинкт, что всегда шествует с нею бок о бок. И внезапно принц осознал, что именно должно случиться сейчас.
Да, именно так! Он долго медлил, но теперь его час настал.
Релата Амилийская ждет.
И лоно ее готово принять семя бога!
Принц Валерий Шамарский пробудился, уверенный, будто спит в своем походном шатре, и подали знак к атаке. Он готов был поклясться, что слышал надрывный плач трубы, и проснулся рывком, как когда-то давно, готовый натянуть доспехи, схватить меч и ринуться на врага.
Но бежать было некуда.
Ему понадобилось немало времени, чтобы отдышаться и прийти в себя. За зарешеченным окном темницы царила сизая осенняя ночь, промозглая и влажная, и Валерий почувствовал, как его пробирает дрожь. Днем стражники, по доброте душевной, швырнули узникам по тонкой подстилке, в которую можно было завернуться, но от ночной сырости ничто не спасало, и принц пожалел невольно, что нет рядом женщины, к которой мог бы прижаться, что согрела бы его своим щедрым теплом.
Мама, подумал он вдруг, совсем по-детски, и в глазах защипало. Мама!
Должно быть, это естественно, чтобы в подобный миг человек обратился к той единственной, что служила символом защиты и преданности, той, от которой он не знал ничего, кроме тепла и любви, и потому Валерий не испытывал стыда, расчувствовавшись, подобно младенцу. В этот миг в нем не было ничего от закаленного воина тридцати с лишним зим от роду, принца могущественной державы и наследника трона.
Но был лишь жаждущий ласки и утешения ребенок.
Детство вспомнилось ему, беззаботное и счастливое; та безмятежная солнечная пора, когда родители еще были живы, и горестные сожаления не отравляли душу.
