Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович (полная версия книги .TXT) 📗
За его спиной я увидел огражденную небольшим бортиком стеклянную крышу, усилил натиск, а когда его ноги почти уперлись в ограждение, подпрыгнул и нанес сокрушительный удар в челюсть. Нет, в челюсть не получилось, даже в грудь не сумел, да и насчет сокрушительного… но в живот толкнул достаточно, чтобы он отшатнулся, отступить уже некуда, замахал руками.
– Прощай, придурок, – выдохнул я в изнеможении.
В моих глазах он прочел все и, падая на стеклянную крышу, вскрикнул:
– Не-е-е-е-е-ет!
Зазвенело, посыпались блестящие прозрачные обломки. Тяжелое тело понеслось вниз, я нагнулся и посмотрел с великим удовольствием. На следующем этаже он пробил еще одну крышу, тело уменьшалось, зато обломков все больше. Еще этаж, грохот, звон, тело летит вниз, окруженное, как планета тучей астероидов, и все время звучит это «Н-е-е-е-е-е-ет!», красота, век бы слушал, словно Фредди Меркури…
Мозг обожгла беспощадная мысль: а что, если эти стеклянные крыши лишь затормозят падение, а в самом низу он просто шлепнется, слегка повредив мизинчик?
– Да чтоб тебе… – сказал я и ринулся к черной лестнице.
Никогда я еще не бегал с такой скоростью, наматывал виток за витком, вот уже тридцать девятый, тридцать восьмой, тридцать седьмой этаж… но звон все ниже и ниже, догнать не удается, ну да это понятно, я же дал ему фору, а не стоило, но это я сейчас такой умный. Это так и называется: остроумие на чердачной лестнице… тридцать шестой, тридцать пятый…
– Не-е-е-ет!
Идиот, ну что за дурацкий вопль, это все равно что «Это моя машина!» или «Позволь, я позабочусь о тебе…», а то и вообще идиотское «Ты все окей?», на что на три четверти искалеченный, ослепший и с отрубленными руками и ногами должен ответить обеззубленным ртом: «Да, все в порядке».
…тридцать четвертый, тридцать третий…
Ну да, возраст Христа, а как же иначе, хотя можно и тридцать три коровы, и тридцать три удовольствия, и тридцать третий подвиг Геракла, судя по голливудской штамповке…
– …е-е-е-ет!
Ни фига себе тянет ноту, в оперные певцы бы, самого Карузо перепел бы, но он настоящее дитя века: кому на фиг нужны оперные, а вот киллерам и почет, и уважение, и заработки, что оперным и не снились.
…тридцать второй, тридцать первый…
Вроде бы удар намного глуше, словно, помимо застекленных рам, просадил задницей или дурной головой еще и перекрытие, да и крик на миг прервался, затем продолжался уже октавой выше. Я ускорил бег, на ходу совершенствуя технику: где прыгал через три ступени, где ухитрялся скакать через перила и оказываться на пролет ниже, здесь очень важна координация, чтобы выигрыш не обернулся потерями, а крик «Не-е-е-е-ет!» все длится, но уже не отдаляется, даже как будто бы слегка приблизился.
…тридцатый… двадцать девятый… двадцать восьмой…
Ну кто так строит, кто так строит, ну на фиг такие небоскребы, у нас же свой путь, чего за Европой гонимся, откуда это дурацкое «догнать и перегнать», одноэтажные домики – самое то, в крайнем случае – двух-, даже Екатерина Вторая жила в двухэтажном…
…двадцать третий… двадцать второй…
Наконец я выскочил около лифта, за мной тянется кровавый след, меня понесло по кругу, я понимал, что надо остановиться, но сорок кругов по спирали на большой скорости сделали свою гнусное дело: я и здесь, на ровном месте, продолжал бегать по кругу, Кварг поднялся, пистолет в руке, крикнул:
– Не могу на такое смотреть!.. Получай, чтоб не мучился.
Грянул выстрел. Острая боль прожгла насквозь, я попытался сам выстрелить в ответ, но пулю тоже послал по спирали, руки овялились, ноги подкосились, пол прыгнул навстречу, в черепе мелькнула только одна мысль: «Все, отпрыгался…»
Но темнота не охватила полностью, хотя задыхаюсь от боли, в глазах чернота и блещут звезды. Меня держали за руки, я чувствовал, как трещит разрезаемая одежда, теплые струйки текут по бокам, подтекают под спину. Я услышал торопливый голос:
– Обезболивающее!.. Что, опять нет?.. Он не выдержит болевого шока!!!
Густой угрюмый голос донесся с другой стороны:
– У нас на планете в таких случаях применяется общая анестезия…
Первый голос спросил:
– Что это?
– Удар по башке. Отключается, ничего не чувствует.
– Это общая? А если местную?
– Это удар по этим, как их, словом, гениталиям.
– Гм… ладно, лучше общую. Нет, у вас такие мускулы, что голову разнесете. Маша, берите дубину. Всего один удар!
Женский плаксивый голос:
– Гарпакс Велизарович, мне его жалко…
– А если он… умрет от боли – вам не будет жалко?
– Ладно, попробую…
Я ощутил движение воздуха, голову сотряс страшный удар. В глазах замелькали искры, все потемнело, голоса истончились, потом я услышал:
– Бля… а это что?
– Ладно-ладно, Гарпакс Велизарович, не волнуйтесь, у него наверняка есть дети.
– Черт, кто выдрал из инструкции двадцать третью страницу?
Другой торопливый голос умоляюще:
– Ребята, поднажали, поднажали!.. Через пятнадцать минут первенство по футболу!
– Да иди ты… У меня еще после вчерашнего руки трясутся… Э-э, если это мы рану зашивали, то что это?..
– Зря мы, Гарпакс Велизарович, переоделись врачами. Лучше было оставаться в тюрьме… а то и вовсе рубили бы лес на своей планете, а теперь вот…
– Да ладно вам, когда-то же учиться надо. Может быть, чему-то и научимся… постепенно…
Голоса истончились, пропали, а я провалился в забытье. Чернота обступила со всех сторон, но голоса снова зазвучали, уже другие, потусторонние, бубнили все громче, стонали, завывали, требовали, я слышал триумф, торжество, они уже видели добычу и могли ее потрогать, сейчас я очнусь уже в аду…
А вот хрен вам, проговорил я мысленно, не поддамся! Не поддамся, вот и все! И хоть вы там глотки порвите…
Темнота начала истончаться, возникли светлые пятна, я рассмотрел знакомую комнату. Еще несколько секунд все оставалось не в фокусе. Затем с предельной резкостью увидел встревоженные лица Ивана, торкессы, а кроме того, в помещении еще трое незнакомых людей, все в темных одеждах, рослые, подтянутые, с тренированными телами.
Я слез со стола, оказывается, меня там разложили, как для жертвоприношения, дико огляделся:
– А где эти… Гарпакс Велизарович… медсестра с ее анастезией?..
Иван поддержал меня, улыбаясь во весь рот, торкесса с плачем бросилась на шею, Иван объяснил гордо:
– Ты бредил, друг. Этот бхиватец успел выстрелить в тебя, но я его своим мечом… Словом, уже не встанет. Точно.
Я обратил взор на появившихся незнакомцев. Один сделал шаг вперед, коротко поклонился:
– Опасные забавы, Ваше Величество!.. Его оружие убивает наверняка. Просто невероятно, ваша воля и упрямство заставили ваш организм мгновенно залечить смертельную рану. Без преувеличения могу сказать, что вы уже побывали За Чертой, откуда не возвращаются.
Иван широко улыбнулся:
– Значит, жить будет долго.
Я всматривался в лицо незнакомца. Суровое лицо кадрового военного, полевого командира, правую щеку пересекает глубокий шрам, а посреди лба три кольцевых шрама, похожих на кратеры давно потухших вулканов. Такие остаются, как все знают, от пулевых ранений. Когда он повернул голову, я заметил вздутые кольца на затылке. Судя по всему, пули прошли навылет, но мозг не задели.
Двое других встали за его спиной, тоже суровые, молодцеватые, настоящие элитные десантники. Для этих, живущих молниеносными рефлексами, вовсе хватает и спинного мозга, сейчас надежно укрытого бронежилетами.
– Да ерунда это, – ответил я как можно небрежнее, хотя внутри все затряслось, когда я узнал о смертельной ране. – Плоть немощна, дух силен. Это не противники, а просто мясо.
Десантники смотрели на меня с обожанием. Их командир отдал мне честь:
– Ваше Величество, меня зовут Урган Молибский. Я эрцгерцог и полковник спецподразделения по тайным операциям. Безмерно счастлив отыскать вас… и еще тем, что в вас живет настоящий боевой дух королевского рода Энверов.
