Черные дрозды(ЛП) - Вендиг Чак (читаем книги txt) 📗
Но это ничего не значит, потому что лопата снова опускается на спину.
Мириам слышит плач ребенка, сильным эхом врывающийся в туалетную комнату. Доносится он откуда-то из коридора. Внезапно крики затихают, словно ребенок захлебывается, давится собственными слюнями. А потом замолкают вовсе и всё окрашивается темнотой.
Мириам слышит над ухом шепот Луиса:
— Шесть дней, а потом я умру.
Глава двадцать седьмая
Конец пути
Он шепота, свистящего прямо над ухом, Мириам резко просыпается.
— Прости, — произносит она.
Луис смотрит на неё, крутя руль, пока выезжает вдоль съезда через будку приема платежей.
«За то, что позволю тебе умереть», — думает Мириам. Голова девушки вспотела, волосы липнуть ко лбу.
— Я просто подумала… что захрапела.
— Ты не храпела.
— Хорошо.
Мириам потирает глаза. Уже ночь. Лобовое стекло ещё мокрое от дождя, хотя в свете желтых придорожных фонарей складывается ощущение, будто на него нассали.
— Где мы? — интересуется Мириам.
— Пенсильвания. Направляемся к стоянке дальнобойщиков к Куперсбурге. У меня там приятель, который отлично разбирается в грузовиках. У него просто талант. Обслуживание моего я доверяю ему с удовольствием. Когда бы не проезжал мимо, всегда к нему заскакиваю.
Мириам причмокивает губами. Сигарета. Кофе. Бухло. Хоть что-нибудь из этого пришлось бы сейчас весьма кстати.
— Пенсильвания. Разве мы не в Огайо были?
— Были. Но потом ты заснула.
— Вот дерьмо. Долгая поездка, да?
Он пожимает плечами.
— Не очень. Всего восемь-девять часов. Таковы правила игры. Езжай как можно быстрее и как можно дальше — мы платим за милю.
— Поэтому дальнобойщики водят так же, как слоны ведут себя в посудной лавке.
— Ага. Они пытаются прокормить свои семьи, потому и догоняются чем-нибудь, а то и того хуже. Иногда работают на разрыв аорты. — Его голос становится тише. — У меня нет дома, нет семьи, поэтому мне несколько легче. Но даже так, я зарабатываю примерно по тридцать пять центов за милю. Вот сегодня мы проехали около плюс-минус пятисот миль, это около двухсот баксов. У меня выходит примерно шестьдесят тысяч в год, и это при том, что у меня нет ипотеки и нет никаких счетов, которые нужно оплачивать.
— Тебя это беспокоит? Такая жизнь? Ведь ты же… кочевник. У тебя нет дома.
— Как и у тебя.
— Знаю. И мне нравится… иногда. Мне нравится, что я лишь кусок дерьма, плывущий по течению, куда бы оно меня не понесло. Но и ненавижу я такую жизнь тоже. Никогда не чувствовала себя связанной с чем-то или с кем-то. Никакого якоря. Никаких корней.
— Я чувствую какую-то связь с тобой, — говорит Луис.
— Я тоже, — отвечает Мириам, а сама удивляется, что, чувствуя с ним близость, она ощущает, насколько они далеки. Парадокс, подобное невозможно, но так оно и есть. Вот она рядом, но между ними притаился чудовищный разрыв: зияющая пропасть между жизнью и смертью.
Луис это тоже чувствует. Мириам знает, потому что он молчит. Он не воспринимает это так, как она. Он не знает, что грядет. Но Мириам знает, что где-то внутри себя он это чувствует. Так же, как пауки могут предчувствовать дождь, а пчелы могут сигнализировать о приближающемся землетрясении.
Фонари местного шоссе стробоскопически освещают кабину.
— Мы ночуем в грузовике сегодня? — нарушает молчание Мириам.
— Нет, — отвечает Луис. — На стоянке есть мотель и закусочная.
— Такова моя жизнь. Мотели. Закусочные. Автомагистрали.
— И моя тоже.
Потом тишина возвращается, а грузовик грохочет себе дальше.
* * *
Столы в закусочной чистые, яйца отменные, а кофе ни видом, ни вкусом не похож на мочу. Мотель по соседству тоже опрятен. Не воняет блевотиной или сигаретами. По раковине не бегают тараканы. А двери комнат в мотеле не ведут прямиком на улицу, они выходят в длиннющий коридор. Похоже на отель «Четыре сезона». Неужели всё перечисленное и отделяет мотель от отеля? Здесь, может быть, и есть отель? Останавливалась ли Мириам когда-нибудь в отеле?
Девушка должна чувствовать себя счастливой. Это шаг вперед. Луис — это её шаг вперед.
Но она ходит туда-сюда, курит; она несчастна.
— Ты понятия не имеешь, что делаешь, — бормочет Мириам себе под нос.
Это правда. Не понимает.
Она раньше плыла по течению. «Так стань же счастливой. Обрети благодать. Сделай Луиса счастливым. Не беспокойся о завтрашнем дне. И всё будет хорошо, очень хорошо».
— Но нет, тебя же, черт подери, потянуло к гадалке, что, будто гейзер, начала истекать кровью и сказала, что ты разновидность Enola Gay [17]. А между тем, Луис умрет через пять дней, так что ты планируешь делать? Ничего? Пусть случится? Будешь сидеть на заднице ровно, смотреть и покуривать гребаную сигаретку?
Словно злясь на раковую опухоль, она пинает палочку, пинает ещё раз…
Эшли приходится наклониться, когда веточка вишневого дерева пролетает у его плеча.
— Говоришь сама с собой? — интересуется он.
Мириам словно увидела привидение. Оно как будто появилось из ниоткуда. Девушка не может не задаться вопросом, а на самом ли деле Эшли реален. Он какой-то не такой. В голосе появилась дрожь. Парень всё время почесывается. Даже его поза какая-то согбенная — никакой уверенности в себе.
Мириам хлопает по карману джинсов. Ножа там нет. Конечно, нет. Она же оставила его в ноге той тетки, когда этот ублюдок кинул её одну.
— Ах ты сраный кусок дерьма.
— Это такой странный способ приветствовать старого друга? — хихикает Эшли. Звук получается каким-то нездоровым. Призрачным.
— Старый друг. Какой молодец. Подойдешь ко мне, укушу. Пальцы откушу. Нос откушу. — Дабы усилить эффект от слов, она щелкает зубами: клац, клац.
Эшли всё равно подходит ближе. Он вступает в ореол призрачного света. Прежде гладкое лицо заросло щетиной. В глазах поселилась пустота. Волосы взлохмачены, но не так, как это было раньше, сейчас они образуют засаленный клубок.
— Мне нужна твоя помощь, — умоляюще говорит он. — Ты нужна мне.
— Тебе нужна ванна. От тебя несет… — Мириам принюхивается. — кошачьим лотком. Иисусе, Эшли. Ты воспользовался. Ты воспользовался товаром.
— Я же в бегах.
— Так и вали от меня подальше.
— Они гонятся за мной. Идут по самым следам. Я обычно нормальный. Это только сейчас.
Мириам смеется.
— Только сейчас. Я могу завязать в любое время. Я не знал, что ей всего четырнадцать, офицер.
— Да пошла ты, алкоголичка, сама ведь покуриваешь.
— А вот это легально. — Как будто стремясь это продемонстрировать, Мириам достает сигарету и зажимает её губами. — Поэтому от меня пахнет как в баре, а не несет, как от перевернутого мусорного бака.
— Мы можем куда-нибудь уехать. Хоть куда. Сесть на самолет и улететь.
— Где кейс?
Его глаза мечутся туда-сюда.
— Я о нем позаботился. Но, когда он нам понадобится, я его заберу.
— Ты не сможешь пронести на самолет чемодан, полный кристаллов мета, долбанный придурок.
— Значит поедем на автобусе.
— О, я же просто обожаю автобусы, — отвечает Мириам. — Нет ничего лучше, чем двенадцатичасовая поездка в душном гробу с немытыми шизоидами. Очень мило. Пойми вот что: я никуда с тобой не поеду. Ты сам по себе. Ты бросил меня там одну с той теткой. Она могла меня убить. — Наверное, это и стоило сделать.
Девушка вынимает незажженную сигарету изо рта и затыкает её за ухо. Приподнимается на цыпочки и разворачивается, чтобы уйти.
— Подожди, — говорит Эшли и идет следом. Служащий мотеля — лысый парень в зеленой бейсболке — следит за их разговором сонным взглядом. Мириам не собирается устраивать перед ним шоу. Она заходит в коридор, где проходит мимо машины для льда.
Эшли преследует её.
Он кладет руку девушке на плечо. Она подумывает над тем, чтобы укусить его, но не знает, где успела эта рука побывать за неделю.
Вместо этого, она его отталкивает.
