Сумеречный Дозор - Лукьяненко Сергей Васильевич (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Инквизиторы молча потянулись из тамбура вслед за улыбающимся проводником. Эдгар повернулся к нам с Костей. Сообщил:
– Мы займем четвертое купе в седьмом вагоне. Будем считать, что это наша временная база. Пошли.
– Появился какой-то план, шеф? – не то с иронией, не то искренне поинтересовался Костя.
Эдгар секунду смотрел на него – видимо, тоже размышлял, чего больше в вопросе – интереса или подначки, на которую не стоит отвечать. И все-таки ответил:
– Если у меня есть план, вы его узнаете. В свое время. А пока я хочу выпить кофе и поспать два-три часа. Именно в такой последовательности.
Мы с Костей двинулись за Эдгаром. Вампир ухмыльнулся. Я невольно подмигнул в ответ. Подчиненное положение все-таки сплачивало нас… несмотря на все, что я думал о Косте.
Вагон, где едет начальник поезда, – самое козырное место во всем составе. Здесь всегда работают кондиционеры. В титане всегда есть кипяток, а у проводника – заварка. Наконец, здесь чисто – даже в азиатских поездах, а белье выдают в запечатанных пакетах – оно действительно выстирано после предыдущего рейса. Работают оба туалета, и в них можно смело входить без резиновых сапог.
Ну и в довершение нехитрого пассажирского счастья – с одной стороны от штабного вагона прицеплен вагон-ресторан. С другой – спальный вагон, если таковой вообще имеется в составе.
В поезде Москва – Алматы спальный вагон имелся. Мы прошли через него, с любопытством поглядывая на пассажиров. В основном это были важные, упитанные казахи, почти все – с портфелями, с которыми они не расставались даже в проходах. Некоторые уже пили чай из цветастых пиал, другие раскладывали на столах мясные нарезки, расставляли бутылки и ломали на части вареных кур. Но большинство все-таки пока стояли в коридорах, глядя на проплывающие мимо московские пригороды.
Интересно, что они испытывают, граждане независимой ныне страны, глядя на свою бывшую столицу? Неужели и впрямь – удовлетворение от независимости? Или все-таки ностальгию?
Не знаю. Не спросишь, а и спросишь – не факт, что ответят честно. А врываться в сознание, заставлять говорить искренне – это не наш метод.
Пусть уж лучше радуются и гордятся – своей независимостью, своей государственностью, своей коррупцией. Раз уж в Санкт-Петербурге недавно радовались трехсотлетнему юбилею и говорили: «Пусть хоть все разворуют, зато наши разворуют, а не московские» – так почему бы казахам и узбекам, украинцам и таджикам не испытывать те же чувства? Если внутри единой страны идет размежевание по республикам и городам, то какие могут быть претензии к соседям по бывшей коммунальной квартире? Отделились комнатенки с окнами на Балтийское море, отделились гордые грузины и кыргызы со своим единственным в мире высокогорным военно-морским флотом, все радостно отделились. Осталась только большая кухня – Россия, где когда-то варились в одном имперском котле народы. Ну и ладно. Ну и пускай. А у нас в квартире – газ! А у вас?
Пусть радуются. Пусть всем будет хорошо. И осчастливленным к юбилею питерцам – один юбилей, как известно, целый век кормит. И впервые создавшим свои государства казахам и кыргызам… впрочем, они, конечно, привели бы массу доказательств своей древней государственности. И братьям-славянам, которых так угнетало существование старшего брата. И нам, русским, так азартно презирающим – Москву из провинции, провинцию – из Москвы.
На какой-то миг, совершенно неожиданно для себя, я почувствовал отвращение. Нет, не к этим пассажирам-казахам и не к согражданам-россиянам. К людям. Ко всем людям в мире. Чем мы, Ночной Дозор, занимаемся? Разделять и защищать? Чушь! Ни один Темный, ни один Дневной Дозор не приносит людям столько зла, сколько они сами себе доставляют. Чего стоит голодный вампир по сравнению с абсолютно обычным маньяком, насилующим и убивающим девочек в лифтах? Чего стоит бесчувственная ведьма, насылающая за деньги порчу, по сравнению с гуманным президентом, посылающим ради нефти высокоточные ракеты?
Чума на оба ваши дома…
Я приостановился в тамбуре, пропуская вперед Костю. Замер, уставясь в заплеванный пол, где уже образовался первый десяток вонючих окурков.
Что со мной?
Мои ли это мысли?
Нет, не надо притворяться. Мои, не чужие. Никто мне в голову не забрался, даже Высший Иной не смог бы это сделать незамеченным.
Это я – такой, какой есть.
Бывший человек.
Очень усталый, во всем на свете разочаровавшийся Светлый Иной.
Так и уходят в Инквизицию. Когда перестаешь различать разницу между Светлыми и Темными. Когда люди становятся для тебя даже не стадом баранов, а горстью пауков в банке. Когда перестаешь верить в лучшее, а все, что хочешь, – это сохранить статус-кво. Для себя. Для тех немногих, кто тебе еще дорог.
– Не хочу, – сказал я, будто заговор произносил, будто выставлял незримый щит против врага – против самого себя. – Не хочу! В тебе… нет власти… надо мной… Антон Городецкий!
За две двери и четыре толстых стекла Костя обернулся и недоуменно посмотрел на меня. Услышал? Или просто недоумевает, чего я остановился?
Натужно улыбнувшись, я открыл дверь и вошел в грохочущую гармошку перехода между вагонами.
Штабной вагон и впрямь оказался блатным местом. Чистенькие коврики на полу; дорожка в коридоре; белые занавески на окнах; мягкие матрасы, не напоминающие тюфяк негра Джима, набитый кукурузными початками.
– Кто спит внизу, кто вверху? – деловито осведомился Эдгар.
– Мне все равно, – ответил Костя.
– Я бы предпочел сверху, – сказал я.
– Я тоже, – кивнул Эдгар. – Договорились.
В дверь вежливо постучали.
– Да! – Инквизитор даже не повернул головы.
Это был начальник поезда – с подносом, на котором был и никелированный чайник с кипятком, и чайник с заваркой, и чашки, и какие-то печеньки-вафельки, и даже коробочка сливок. Серьезный мужчина – здоровенный, с роскошными усами, форма сидит как с иголочки.
А лицо – дурное-дурное, будто у новорожденного щенка.
– Пейте на здоровье, гости дорогие!
Все понятно. Тоже под воздействием амулета. Все-таки то, что Эдгар – Темный, накладывало отпечаток на его методы.
– Спасибо. Уведомляй нас о всех, кто сел в Москве, но сходит по дороге, любезнейший, – принимая поднос, сказал Эдгар. – Особенно о тех, кто сходит не на своей станции, а раньше.
– Будет исполнено, ваше благородие! – кивнул начальник поезда.
Костя хихикнул.
Я дождался, пока бедолага вышел, и спросил:
– А почему «ваше благородие»?
– Откуда я знаю? – пожал плечами Эдгар. – Амулет настраивает людей на подчинение. А уж кого они при этом во мне видят: строго ревизора, любимого дедушку, уважаемого артиста или генералиссимуса Сталина, – это их проблема. Этот, видать, Акунина начитался. Или старых фильмов насмотрелся.
Костя снова фыркнул.
– Ничего веселого в этом нет, – разозлился Эдгар. – И ничего ужасного – тоже. Максимально щадящий для людской психики метод. Половина историй о том, как кто-то Якубовича в машине подвозил или Горбачева без очереди пропустил, – следствие таких вот внушений.
– Да я не о том смеюсь, – объяснил Костя. – Представил вас в форме белогвардейского офицера… шеф. Внушаете уважение.
– Смейся, смейся… – наливая себе кофе, сказал Эдгар. – Как там компас?
Я молча положил записку на стол. Сумеречный образ завис в воздухе – круглая чаша компаса, лениво крутящаяся стрелка.
Налив себе чая, я сделал глоток. Чай был вкусным. От души заварен, как и положено для «высокоблагородия».
– В поезде, паршивец… – вздохнул Эдгар. – Господа, я не скрываю от вас альтернативы. Либо мы берем преступника, либо поезд будет уничтожен. Вместе со всеми пассажирами.
– Каким образом? – деловито спросил Костя.
– Есть варианты. Взрыв газопровода рядом с составом, случайный пуск боевой ракеты с истребителя… в крайнем случае – ракета будет с ядерной боеголовкой.
– Эдгар! – Мне очень хотелось поверить, что он сгущает краски. – Здесь минимум полтысячи пассажиров!
