Вдовье счастье (СИ) - Брэйн Даниэль (читать книги онлайн бесплатно полностью txt, fb2) 📗
Может быть, он даст денег, подумала я. Надежда слабая, но почему нельзя помечтать, и лучше бы это была полтина серебром, чем прощение тех клятых трех тысяч. Я вышла, зацепив платьем какой-то выступ, но повезло, не упала, а вообще нужно привыкать к тому, что за мной волочится тяжелая неудобная ткань…
К стольким вещам, бессмысленным, ритуальным, отжирающим час за часом новую жизнь, необходимо привыкнуть.
— Вера Андреевна, голубушка, — Петр Аркадьевич так дружески развел руками, что на мгновение мне показалось — он сейчас предложит мне план спасения. Например, скажет, что у него есть покупатель на дом. — Понимаю, не к месту и не ко времени, но с долгами Григория, так и быть, я повременю. Все же племянник, первенец моего родного брата.
Начало мне не понравилось, но я ждала, с непроницаемым лицом кутаясь в шубу. Интересно, смогу ли я обойтись без нее и сколько за нее можно выручить?
— Но из дома, милая, я вас попрошу съехать, — все с той же участливой улыбкой продолжал Петр Аркадьевич. — Сроку вам даю на все пару дней, я вчера с Артамоновым говорил, он готов дом для дочери выкупить, и пока он иного не нашел, не тяните. И в детской, Вера Андреевна. Кроватки старших дарю вам, а колыбельку оставьте, дочь Артамонова, сами знаете, вот-вот разрешится от бремени…
Я слушала его и теряла под ногами опору. Это не просто крушение всех моих планов — это настоящая катастрофа.
Лучше бы мне умереть еще раз.
Глава восьмая
У меня ничего нет. Я не только в долгах, я нищая, и хорошо, если хоть что-то в доме принадлежит мне.
Петр Аркадьевич поклонился и направился к коляске, я же не понимала, как дальше быть. Мне нужно что-то сделать — что? Закричать, завыть, начать рвать на себе волосы, но чем это поможет, чему, как? Неужели никто из слуг не предполагал такого исхода, или наоборот, все все знали, и вчерашние слова Лукеи не от лукавого? Неужели это я чересчур оптимистична?
Я брела через чужие роскошные комнаты, подметая полами платья и шубы паркет и ковры. Я шла как королева на эшафот, отмечая — пианино, стол, стулья, ваза, еще одна ваза, кушетка, люстра, канделябры… Если я попытаюсь все это продать? Вот о чем говорил Ефимка — с десяток серебра… Моего добра на десяток серебра. Значит, мне придется украсть, но надо заручиться поддержкой слуг. Для дяди я свалю все на мужа, покойник стерпит.
Я остановилась на пороге детской и слушала, как Лукея бормочет что-то, покачивая кроватку Гриши. Вера назвала младшего сына как мужа. Когда она рожала детей, она сознавала, что обрекает их на нищету? Чем думала эта безмозглая красивая дура, что сразу после рождения малыша занимала на платье три тысячи?
Я нарочно громко вздохнула, Лукея обернулась, покачала головой, скрипучим шепотом с сильным сомнением спросила:
— Приняла Всевидящая?
Нетрудно догадаться, что вопрос не праздный, а из того, что я видела на поклоне, я могла заключить, что — с трудом.
— Приняла, — тихо, чтобы не разбудить детей, отозвалась я, сбросила на пол шубу и подошла к кроваткам. Все спали, и что меня особенно удивило, Лизонька и Миша, близнецы, снова устроились вместе. Лукея, заметив мои нахмуренные брови, поджала губы и принялась оправдываться:
— Плакала барышня-то, просилась к барчонку. Зато гляди, как спит сладко. А то все плачет и плачет… А день сегодня такой, что я…
— Помолчи, — оборвала ее я. — Как дети проснутся… Нас из дома гонят, Лукея. Дали два дня сроку. Как дети проснутся, пройдешь по дому с Палашкой, соберете все, что мое и барина покойного, сложите… да хоть в моей спальне на полу. Платья, драгоценности, посуда, все что найдете. Отберу самое важное, без чего мне не обойтись, прочее Ефимка продаст.
Слова давались с трудом, не выходило сосредоточиться. Была бы я одна, не колебалась — взяла все, что посчитала необходимым, отпустила прислугу и ушла. В холод, в голод, какая разница, однажды я так уже покинула родное гнездо.
Что я могу, что я умею? Шить, но мое умение не стоит ломаного гроша, портные, особенно хорошие, люди не просто зажиточные — богатые, и я могу, конечно, напроситься в обучение, но будут ли платить подмастерью так, что я смогу прокормить детей? Самостоятельно работать не получится ни в коем разе, не тот уровень, задавят конкуренты, а шила бы я хорошо, так задавили в прямом смысле слова.
Что я еще могу? Торговать книгами… сразу за мной в местной очереди за бесплатной миской похлебки программисты и генетики. Еще вариант — содержанка, но кому нужна содержанка с детьми, хотя если не останется выбора, лучше так, чем пасть настолько рискованно низко, что каждый вечер я не буду знать, вернусь ли утром домой. Я не считала положение содержанки позорным, как современницы Веры. Честная сделка, почему бы и нет, а если к доходам подходить взвешенно, можно безбедно существовать. Будут указывать пальцем? Да и черт с ними, но не так-то легко сесть на шею обеспеченному мужику, как полагают, конкуренция ого-го…
Лукея не пугала, она перечисляла, что ждет моих детей, если они осиротеют. Ладно. Есть императорский двор, а кроме двора — еще одно сытное место, тетушка, чтобы ее черти на том свете шомполами драли, о нем Вере уже напомнила, и не очень понятно, почему Вера отмела такое очевидное и легкое решение. В монастыре она была бы сыта и в тепле, и никто не потребовал избавиться от детей. Дети в монастыре обычное дело.
— Обитель, — обронила я, и Лукея вскочила, едва не опрокинув скамеечку, зажала рот руками, чтобы не заорать, и уставилась на меня выпученными глазами. В моем мире в прежние времена для вдов монастырь был нормой, дворянки быстро осваивались, занимали выгодные чистенькие посты, становились настоятельницами. Что так ужаснуло Лукею — неясно.
Но она махнула рукой, как-то слишком спокойно, как мне показалось, села на скамеечку, заботливо поправила одеяльце на малыше. То ли подлизывалась ко мне, то ли жалела.
— Знаю, — проворчала она, складывая руки на груди, — то старая барыня тебя подбивает. Как же, слышала, что она каркала, когда ты у одра смертного слезами заливалась. А, ворона кудлатая только и ждет, чтобы ты, барыня, сгинула.
Замечательно она приложила тетку моего покойного мужа, мне нравится. Все еще непонятно, что в местной обители страшного.
— Я тебе что скажу? — сурово продолжала Лукея. Сложенные руки беседе не помогали, она опять подергала одеяльце и под моим недовольным взглядом отстранилась. — Я Григория Митрича с двенадцати лет ненькала. Ох, барыня, барыня… как чуяла я, что кончит он погано. Что, поди, гроб-то тонул?
Она сверкнула глазами, полными жажды подробностей, но я лишь кивнула.
— То-то, — довольно подняла палец вверх Лукея и прикрыла глаза. — Любила ты его, барыня, дура потому что, а я как тебя увидала, так поняла: сгубит он и тебя, и себя, окаянный. Ты же барчат нарожала, а ума не нажила, да и откуда он в тебе будет, как ты сюда осьмнадцати лет вошла, а к зиме я уже Сергея Григорича качала, а опосля вон, барышня да барчонок… А уж как я барина бранила, когда ты выкинула! Ты, поди, и не помнишь, в горячке была!
У Веры были еще и выкидыши? Возможно, как раз между рождением близнецов и младшего Гриши, но я боялась прерывать откровения Лукеи вопросами, пусть наводящими. Старуха много видела, много знала и сейчас в крайне уместном порыве делилась со мной наболевшим, на самом деле — бесценнейшей информацией.
— Ты по барину глаза выплакала, а я скажу — то и добро, что зла не имет. Кутила и брендер, и плакать не по кому, а ты и не плачь.
Брендер? Это так она соединила «бретер» и «фрондер», но была ли здесь фронда, и если да, то не был ли мой покойный супруг, чтобы ему на том свете икалось, еще и революционером, и тогда я счастливица, потерявшая придворную должность, а не свободу или жизнь, а вот бретер, пожалуй, звучит однозначно.
— Что Гришка, что Леонидушка, тьфу, прости Всевидящая! — сплюнула Лукея и выругалась так, что у меня дар речи пропал. — Мать-то их тоже… — Но про мать она распространяться не стала, умолчала и об отце. — Амператора прогневали. Храни его Всевидящая, — спохватилась она и приложила пальцы ко лбу. Жест, наверное, был религиозный, старуха сочла, что грех замолила. — Такие деньги потратил, чтобы твое платье в точь как амператское было. Скандалу, скандалу! А он и рад.
