Фактор «ноль» (сборник) - Дантек Морис (читать книги без регистрации TXT) 📗

Озеро. Озеро – это именно то, что нужно малышке сегодня. Прекрасная водная гладь с большим, поросшим лесом островом посередине. Огромное серо-голубое зеркало, серебряные блики на котором бегут рябью по всем волнам, поднимающимся под порывами ветра. Ветерок дышит теплом, солнце светит в полуденном небе, наверху все – бесконечно синего цвета, а внизу подсвечено золотом. Я спокойно и равномерно работаю веслами, мы удаляемся от острова на северо-запад, к маленькой серовато-черной бухте с каменистым берегом, чья мокрая галька блестит на солнце. Мне кажется, Берюль, великий теолог Контрреформации, говорил, что Красота созданного мира связана с Благодатью Божьей и является гармоническим откликом последней. «Я вижу тесное единение между Творцом природы и Творцом Благодати», – писал он где-то. Это был, видимо, один из самых серьезных пунктов расхождения между католической доктриной и доктриной Лютера, который считал, что лишь Божья Милость, в виде веры, способна спасти человека, существо, по сути своей дурное.

Великие истины бывают засыпаны неисчислимым количеством ошибок. Большие ошибки бывают спрятаны под горсткой истин.

Я здесь не для того, чтобы искать выход из религиозного кризиса пятисотлетней давности, я здесь, чтобы применить на практике то, чему научился за тысячу лет и что Берюль действительно сумел понять в свое время.

Красота – знак Благодати. Знак. То есть что-то, что начертано. То есть что-то, что изображено. Что-то, что заключает в себе некое сообщение.

Природа, окружающая нас со всех сторон, словно стремится показать нам, до какой степени она настоящая. Горы, лес, озеро, остров, скалы, деревья, вода, небо, свет – все напоминает знаки письма. Все выглядит так, словно должно обязательно здесь находиться. Именно в такой форме. Под аккомпанемент именно таких звуков.

– Созерцание Красоты как дара Божьей Благодати не есть грех, – сказал я Люси. – Мир, по сути, не является дурным, иначе Господь его не создал бы. Я прекрасно знаю, что излагаю римско-католическую точку зрения, я тебя предупреждаю.

Я давно понял, что она происходит из семьи с сильными религиозными традициями. Я был вынужден играть на ее поле. Которое одновременно становилось и моим.

Тысячелетие, подобное тому, что прожил я, чрезвычайно просвещает в плане философии.

– Странно, вы знаете, моя мама знала кучу народа, среди них была одна старая дама с Юга, баптистка. Однажды вечером, незадолго до взрывов, я помню, они выпили вместе с мамой немного бурбона и какое-то время спустя начали смеяться, но я понимала, что говорят они, тем не менее, всерьез.

– Что? Над чем они смеялись и что было всерьез?

– Они говорили о папе.

– О папе?

Я ожидал услышать одну из злых шуток, иногда отпускаемых в протестантских кругах по поводу святого понтифика.

– Женщина-баптистка, госпожа Уилкерсон, сказала маме: «Знаете, госпожа Скайбридж, на самом деле я думаю, что мы все католики, так же как ваша подруга из Мэриленда!»

Я ничего не ответил, хотя и был несколько поражен.

– Да, мама сказала потом, что такое часто можно услышать от некоторых баптистов и даже от методистов. Во всяком случае, хотя они и смеялись из-за бурбона, говорили они серьезно, как я вам и описала. И еще они говорили, что нужно, чтобы протестантская Церковь снова соединилась с Римской, потому что они раскололись на самом-то деле просто из-за недоразумения.

– Из-за недоразумения? Нет, вы послушайте ее… больше двух веков религиозных войн!

– Она так говорила, эта госпожа Уилкерсон: если в положениях тысяча пятьсот девятнадцатого года встречались ошибки, надо было просто объясниться и уладить проблему. Может быть, и случился бы какой-нибудь раскол, но сторонников у него оказалось бы очень немного, а последствий не больше, чем от коптов-монофизитов. И Церковь действительно реформировалась бы… вся целиком. Чего она не может сделать вот уже больше века. Именно этого Лютер и хотел, как и многие другие. Я согласна с ней. А вы нет?

Теперь вы не удивляетесь тому, что она перескакивает через целый учебный год, словно через простого гимнастического коня?

Прогулка по озеру дала ожидаемый результат. Мы описали полный круг, обогнув остров, покрытый первобытными скалами и узловатыми, почтенными деревьями, которые сквозь свою густую листву, казалось, молча наблюдали за эрратическими [20] камнями, являвшимися частью Канадского щита. Когда мы пристали к берегу, я почувствовал, что Люси безмятежна, почти радостна. Берюль оказался прав даже в отношении маленькой американской гугенотки.

Я, проходя мимо, поблагодарил капитана Купера, готовящего свой «Зодиак» к погружению. Мы обменялись несколькими словами, как всегда посвященными боевым действиям, происходившим на другом конце света.

– Эта война будет очень долго идти, вот к чему надо себя готовить, господин Купер. Мы ее конца не увидим… ни вы, ни я.

«Особенно я», – подумал я, сдерживая улыбку.

Потом мы вернулись в дом, полный летних ароматов и запахов со сладким привкусом, остающимся на языке и губах. Воздух напоен этим тростниковым сахаром, смешанным с жарой и порождающим жажду. Все варианты жажды.

Я готовлю плотный полдник, политый соком всевозможных фруктов. По телевизору почти по всем каналам показывают подготовку к большой мемориальной церемонии.

Люси все-таки решила ее посмотреть. Она не хочет возвращаться на Нулевую Отметку, к этой братской могиле де-факто, но она согласилась увидеть, как U2 выкрикнут «where the streets have no name» [21] у огромной электронной стены, на которой замелькают имена жертв.

Мы оба знаем, что среди них будет имя ее матери.

Имя ее матери и ее имя.

Но это, кажется, ее уже не волнует. Она – маленькая американская девочка. Она адаптировалась. Она поняла. Она многое поняла.

Лето заканчивается. Девочке теперь уже чуть больше восьми лет. Выросла она действительно с удивительной быстротой.

Ей дают почти на два года больше ее возраста, и дело тут не в росте или каких-нибудь других антропометрических данных. Таково ее поведение, все, даже самые незначительные жесты, ее взгляд, манера выражать свои мысли или молчать.

Я удивляюсь тому, что не успел этого заметить. Не успел или не сумел.

Как странно: разве не вчера еще я мчался вниз по лестницам пылающей, готовой обрушиться башни?

10. Год бога Марса

Я сказал капитану Куперу, что начавшаяся война будет идти очень долго. Это не то чтобы неправильно. Это немного неточно.

Потому что эта «война» будет не просто «какой-то» войной. Война изменит в корне свой характер: из мировой она станет глобальной, то есть уже не геополитической, а метанациональной, спутниковой, кибернетической, ризомической, космополитической. Без всякой точной локализации, без всякой стратегической симметрии, без всякого оперативного прогнозирования, разбросанной по десяткам, сотням, тысячам фронтов одновременно. Фронтов, которые уже будут не фронтами, а зонами временного хаоса, Нулевыми Отметками большей или меньшей интенсивности. Это будет фрактальная война. Вирусная. Ее особенностью станет бесконечность, которая действительно превратится в систему общего программирования жизни на этой планете.

Хуже того, ее металокальный характер выведет ее за пределы околоземного пространства, географического пространства, социального пространства, политического пространства, более того, эта война разлетится во все стороны времени. Как я и предупреждал начальство, она вберет в себя все прошедшие войны, станет дьявольским синтезом всего, что совершил человек страшного в течение своей истории, а главное, объединит все конфликты будущего и станет для них испытательным участком в режиме реального времени.

Каждая война вберет в себя последующую, конец одной войны спровоцирует начало другой. Каждая война послужит звеном в общей цепи войн.