Красная тетрадь - Беляева Дарья Андреевна (хорошие книги бесплатные полностью txt, fb2) 📗

– А что вы хотите сказать? – спросила Фира.

– Сам не знаю, – сказал Максим Сергеевич. – Просто когда-то ваши предки строили дворцы из костей, а теперь вы ходите строем и распеваете гимн.

– Так это ведь плохо, – сказал я. – Дворцы из костей.

– Справедливости ради, – сказала Фира, – еще более дальние наши предки тоже ходили строем и распевали гимн.

– Это тоже правда, – сказал Максим Сергеевич. – Но все-таки странно, до чего мы все пластичны. Валя, сбегай принеси мне панамку, а то голову напечет. И сама надень.

Фира вдруг спросила:

– А вам не противно с нами?

– Нет, – сказал Максим Сергеевич. – Хотя дети мне в целом не нравятся.

– Но вы знаете, что я имею в виду.

Максим Сергеевич вздохнул, посмотрел куда-то вдаль, почесал нос. Прибежала Валя с панамкой, и Максим Сергеевич долго вертел ее в руках.

– Да нет, – сказал он. – Не могу такого сказать. Я ожидал худшего, когда сюда летел. Но сначала, сначала такое чувство было. А теперь прошло.

Мы смотрели на него и ждали, что он еще скажет, но Максим Сергеевич почему-то ничего не сказал. Он закрыл ладонью глаза от солнца, и сильная волна укрыла его ноги до щиколоток. Мы смотрели на него, как будто он мог знать какой-то ответ, но он не понимал даже вопроса.

А потом я увидел, что Андрюша разрушил наш замок, который мы строили все вместе. Валя столкнула его в воду, я сказал:

– Нет, подожди, он случайно!

– Он специально так сделал, пока мы не видели, пнул его ногой! – сказала Фира. – Потому что он – урод!

Андрюша сказал:

– Я нечаянно.

Я сказал:

– Он нечаянно.

Максим Сергеевич сказал:

– Только не утопи его, Валя.

Я попытался спасти Андрюшу, но и сам очутился в воде. Вернулись Володя и Боря, они грызли желтые початки, еще два лежали в целлофановом пакете.

– Дамы, – сказал Володя. – Это вам.

А я осознал, что если лежать так спокойно под волной, то, когда она накатывает, вода затекает в нос. Так можно утонуть.

Потом все пошли купаться, а я не пошел, мне надо было собрать ракушки для Галечки.

– Эй, крошка политрук!

– Что тебе нужно?

Боря нагнал меня, хлопнул по плечу, довольно больно.

– По поводу вчерашнего, я имею в виду, когда ты чуть не утоп.

– Что?

Я подумал, он извинится, но Боря сказал только:

– Ни «хуя» себе ты слабак.

– Отстань, я занимаюсь своими делами, – сказал я.

Боря быстро загорел и казался поэтому очень отдохнувшим. Моя мама однажды сказала, что Борина внешность совершенно не соответствует его личности, мол, у него симпатичное личико: распахнутые глаза, смешной вздернутый нос, забавные щечки, и весь он такой миловидный, а как рот откроет – хоть стой, хоть падай. Только брови у него надменные, чуть с изломом.

Мне кажется, это все суеверия – далеко не всегда внешность говорит о человеке достаточно или прямо. Прогрессивный способ мыслить должен быть основан на строгих научных данных, но нет никаких строгих научных данных о том, что мальчики с милыми носами и блестящими глазами не могут быть настоящими чудовищами.

– Видал, как Макся расстроился с этого Эдика?

– Максим Сергеевич, безусловно, ценит профессионализм Эдуарда Андреевича.

– Да не, Максю реально прихватило. Щи сделал кислые. А ты знаешь почему?

– Если я этого не знаю, значит знать мне не положено, – сказал я. – Иди купайся.

– Не пойду, мое дело тебя просветить. Короче, Эдик этот, он все придумал.

– Что придумал?

– Все. Про детей, червей и всякое такое.

Я сказал:

– Знаю. У Эдуарда Андреевича у самого в голове червь. Но он даже не солдат.

– А видишь какой человек-то серьезный. Бывает!

Я молчал, не хотел сказать лишнего.

– А Макся парится, что он не такой серьезный человек. И злится, наверное. Он-то с нами тусит. Ему нас жалко.

– А что нас жалеть? – спросил я.

– Ты реально такой тупой или прикидываешься? Нас и Эдик этот жалеет. Всем, «блядь», вокруг так стыдно. Обалдеть можно.

Я остановился, резко развернулся, так что мы с Борей почти столкнулись лбами.

– Поясни.

– А что тут пояснять? Никому не охота особо мучить детей. Но вроде один предложил, а другой столько лет нас пас. Теперь всем неловко. Напряжение.

Я помолчал, а потом спросил:

– А почему ты это со мной обсуждаешь?

– А потому что ты поехавший, – сказал Боря. – И до тебя точно ничего не дойдет.

– Мне такого знать и не надо. Люди наверху разберутся и без меня.

– «Заебись», такой ты солдат.

Вдруг меня посетило странное чувство: Боря хочет поговорить по-настоящему, его что-то волнует, и только я смогу его понять. Я вспомнил, как он разжал руку, когда висел на парапете вниз головой. Он разжал руку медленно, это не далось ему легко, но все-таки Боря так сделал.

Я невольно посмотрел на свою ладонь. Теперь она пахла только земляничным мылом. Утром я очень долго оттирал от руки металлический запах, может, он мне уже только мерещился.

Боря сказал:

– Макся сопли разводит.

– Не думаю, что сто́ит так говорить.

– А моя мамашка думает только о том, какая она красотка.

Он сказал это как бы между делом. Я молчал. На самом деле Боря сам постоянно крутится перед зеркалом, а еще он залачивает волосы (единственный из всех детей, которых я знаю), да так сильно, что в нашей палате по утрам можно умереть. Даже тогда, после моря, его волосы оставались зачесанными назад и выглядели почти как сухие.

Я знаю их маму. Она красивая-красивая блондинка, с таким же смешным носиком, как у Володи и Бори, с холодными, светлыми глазами и довольно жестким характером. Все на свете, кажется, и вправду ей безразлично, зато она носит с собой карманное зеркальце и смотрится в него, когда ей скучно.

Володя не похож ни на кого из родителей, ни на своего паясничающего отца, ни на холодную, помешанную на себе маму, а Боря – он похож на обоих.

Я сказал:

– Наверное, она вам напишет.

– А твоя мамаша? – сказал Боря. – Ты ж «наебыш», Жданов. Вот она себе всю жизнь и старается доказать, что ты не зря у нее родился и жизнь ей не сломал.

– Зачем ты меня обижаешь? – спросил я. – Что ты хочешь сказать? Что мы с тобой оба умрем? Ты что, боишься?

Я собой не горжусь. Я так сказал из злости, чтобы сделать больно уже ему.

Он ударил меня и разбил мне губу.

Я утер кровь и сказал:

– Я справлюсь, потому что я правда этого хочу. А ты-то хочешь?

Измазанные красным пальцы я помыл в море.

Боря сказал:

– Будь мужиком, Жданов.

Но на самом деле, наверное, ему незачем было говорить это мне.

Не надо думать, что я больше совсем не купался. Я искупался еще раз! От соленой воды разбитая губа болела, но я читал, что море обеззараживает.

Правда, Андрюша потом сказал, что иногда можно так подхватить бактерию, которая разъедает плоть.

Надеюсь, я ее не подхватил!

Потом мы шли с пляжа через лиман. Девочки сказали, что тут лечебная грязь. Они вымазались ею все, и выглядели, как представительницы какого-то дикого племени. Наверное, такими представлял наших предков Максим Сергеевич.

– Парни, вы тоже хотя бы тапки снимите, – сказал Максим Сергеевич. – Вдруг правда лечебная.

Мне такое неприятно, но я обычно выполняю все, что говорят взрослые. Без шлепанцев идти по грязи оказалось странно, она была черная и такая мягкая, легко скользила между пальцев.

Мы прошли по этой грязи вдоль мелкого заливчика, а потом еще долго шли между тихой дорогой и выбеленным солнцем каменным забором, из-за которого выглядывали ветви сливовых и вишневых деревьев.

– Нельзя воровать! – говорил я. – Это же чужие сливы.

Володя сказал:

– То есть как, чужие? То есть собственники скрывают свои сливы от трудового народа?

На это мне нечего было ответить, и я сунул предложенную мне сливу в карман.

– Все равно их требуется сначала помыть. И они еще недозрелые, живот заболит.

Максим Сергеевич всю дорогу выглядел так, словно решает какую-то важную задачу. Потом он сказал: