Фактор «ноль» (сборник) - Дантек Морис (читать книги без регистрации TXT) 📗

Джона, правда, никогда не преследовали. Мой Брат, несомненно, решил предоставить его мне, а вот участники движения, непосредственно ответственные за проведение операции, оказались за решеткой менее недели спустя. И они могут считать себя счастливчиками. Где-нибудь в Европе, году так в тысяча девятьсот сорок третьем, они не протянули бы и двух часов.

Его сосед, нет, уточним, его соседка, назовем ее Мари-Клод, является его франкофонским аналогом из Квебека. Она играет скорее в тональности анализа и политических опытов. Она – профессор университета, советник в предвыборной кампании кандидата-женщины от одной из экологических группочек, которые размножаются с тех пор, как мой Брат решил снова переделать Землю в Идола. Она мужественно перенесла партизанскую операцию, проведенную группой Джона, сравнив раненого вице-президента с «американским военным оккупантом, подавляющим сопротивление иракцев», а сообщества радикальных ассоциаций, объединенных прямыми действиями против капиталистических корпораций, стали, благодаря ее перу, мультиклонированными собратьями Жана Мулена, а то и генерала де Голля. Мой Брат расхохотался, показав мне эту патетическую статейку в каком-то блоге.

Есть ли большой смысл в том, чтобы давать вам список ее произведений? Хватит и нескольких из них: «Фашистская Америка двадцать первого века», «Против экономики, за экологию», «Дети Великой Матери», «Тысяча одиннадцатое сентября», «Цивилизация или планета», «Новая глобальная революция».

Она была прилежной ученицей моего Брата, совсем как ее сосед-англофон.

Возникает следующий вопрос: будут ли они такими же прилежными учениками машины? Будут ли они в состоянии изучить, в прямом смысле слова, истинную натуру света?

Коммюнике номер двадцать

Китайская поговорка утверждает, что одно изображение стоит десяти тысяч слов. Это неправда. Изображение стоит стольких мертвецов, сколько оно может произвести.

Более того, изображение стоит не больше, чем слова, способные описать эти убийства с максимально возможной точностью.

Сколько времени наши друзья, пара мужчина/женщина, взявшие на себя обязанность просвещать при помощи своих добродетелей целую планету, смогут продержаться внутри образованной ими замкнутой цепи, перед стеной неметафорического света? Когда они сдадутся, когда они позволят своим глазам стать белыми непрозрачными стекляшками? Сумеет ли человек в хрустальном ящике правильно распределить мускульные затраты и питательные поступления так, чтобы продолжить работу машины и сохранить свою жизнь – или то, что от нее осталось, – как можно дольше? Когда он решится разорвать инфернальную цепь, которую составляет сам с собой, со своим изображением, со своей собственной агонией?

Это зависит от неисчислимого количества факторов. Но результат, кстати, все равно останется неизменным. Как бы ни менялись местами члены уравнения, что бы ни сделал человек в ящике, он умрет. Его воля к жизни будет подвергнута испытаниям, но он умрет, и он об этом знает. Его жизнь в ящике – лишь видимость существования, она гораздо страшнее смерти. Он превратился в машину.

Люди, находящиеся перед стеной света, не умрут. Вы, естественно, понимаете, что речь здесь идет не о проявлении сочувствия по отношению к ним, а скорее о высшей степени сарказма, являющегося свойственной мне формой милосердия: сначала последний пируэт, который я исполню перед ними. Правда, видеть меня они не смогут, и поэтому их помощь полиции окажется крайне ограниченной. Все, что они хотели сказать, они уже сказали или говорят сейчас, с огромным количеством децибелов, на языке машины. Не забывайте: они были машиной с самого начала операции, но по окончании эксперимента их жизнь станет страшнее, чем смерть. Слепые, наполовину глухие, скорее всего немые, травмированные разрядами электричества и ужасом в квадрате… Сколько им останется жить после того, как машина, в своей непредсказуемой манере, решит прекратить подачу питания? Жизнь будет жизнью лишь номинально.

Вы начинаете лучше понимать значение слова «техничный»?

Человек в ящике жмет на педали. Он занялся этим сразу же после того, как очнулся. Это одно из основных положений инструкции, хотя и совершенно пассивное. Ящик содержит чуть больше четырех тысяч пятисот литров воздуха. Примерно пять часов автономного дыхания без помощи электроцепи.

То есть в ящике можно спать. Условия, конечно, спартанские, но, по крайней мере, ты уже лежишь.

Воздух разряжается в постоянном темпе. Пять часов сна – это дозволенный максимум, притом что ящик действительно до отказа наполнен кислородом. Маятник качается между мускульными затратами и усталостью, вызванной нехваткой сна. Равновесие шаткое, сколько оно продлится – неизвестно, поскольку оно зависит от питательной трубки.

Ему не только нужно работать, но и, как и любому трудящемуся, нужно думать только о своей работе.

Здесь нет поклонниц, нет грума, которого можно оскорблять, нет курьера, которого можно изуродовать ударом бутылки шампанского.

Есть только ящик и ты, друг мой.

Ты и твое изображение в телевизоре, которое на тебя смотрит.

Апофеоз телереальности: то, что ты видишь, – это ты, наблюдающий за собой и передающий себе изображение. Ты тоже замкнут в цепь, как пара, противостоящая светящему прожектору.

Цепь практически не выходит за пределы ящика, за пределы тебя, она поляризуется между тобой и тобой, между тобой и твоим изображением, между тобой и призраком, в которого ты превратился, призраком, чьим воплощением в самого себя ты будешь восхищаться.

Я надеюсь, что, помимо престижных автомобилей, ты немного интересовался и велогонкой «Тур де Франс».

Камера потока света: вернемся к двум друзьям, утонувшим в свете, носителями которого они являются. Носителями и регуляторами.

Глаз.

Фотоны.

Высыхание роговицы.

Рука.

Джойстик.

Боль от электрического удара.

Разрываемые белым шумом барабанные перепонки.

Электрическая цепь.

Все сначала.

Распределение времени контроля цифровой случайностью.

Пульт выживания органов при помощи пульта уничтожения органов соседа.

Замкнутая цепь.

Все сначала.

Вопли, отмечающие колебания интенсивности светового, электрического или звукового потоков.

Вопли, издаваемые тем самым органом, который испытывает боль.

Машина для обжигания языков.

Машина для кремирования слова.

Свет, производящий темноту.

Электричество по кругу.

Насыщенная цепь.

Все сначала.

Глаз.

Фотоны.

Кровь на роговице.

Побелевший от слепящего света хрусталик.

Рот, распухший от разрядов электричества и ставший куском фиолетового мяса.

Истерзанные уши, травмированные слуховые каналы, струйки крови, стекающие к мочкам.

Судорожная дрожь в конечностях.

Судорожная дрожь руки, держащей джойстик.

Абсолютная цепь.

Все сначала.

«Science is a Crime against Humanity»?

Позвольте мне исправить это высказывание так, чтобы оно подходило для наших друзей машины:

«Crime is the Science against Humanity» [96].

Джон? Мари-Клод? Torchfi re? Ray of Light?

Так пусть же мой смех выплеснется вам прямо в лицо. Что здесь, по вашему мнению, можно было бы так назвать?

Нет, здесь есть устройство А и устройство А'. Точка. Они очень тесно связаны, но при этом и очень четко отделены друг от друга тем, что их объединяет, – электрическим потоком, процессом, происходящим в машине, которой они стали.

Тут возникает один важный вопрос: сколько времени продержатся их органы?

Вопрос коррелированный: когда случай решит остановить машину?

Вы начинаете понимать все лучше и лучше эту прекрасную последовательность инверсий, приводящих во взаимодействие машину-ящик и машину-свет. Здесь важен человек. Насущно важен, надо сказать, поскольку без устройства из плоти, которое я помещаю в середину машин, их трудно было бы отличить одну от другой.