Анналы Хичи - Пол Фредерик (серия книг .TXT) 📗

— Мои родители, — виноватым тоном признала Онико, — единственные потомки четверых первоначальных старателей, так что я унаследую все четыре доли, примерно одну шестую общей суммы. Если у них не будет других детей. Надеюсь, не будет, — кончила она.

— Ух ты! — Гарольд лишился дара речи. Даже на Снизи это произвело впечатление, хоть и не деньги девочки: алчность не относится к числу пороков хичи. Но он восхищался ясным логичным изложением истории.

— На самом деле стало совсем хорошо, когда появились новые люди, — продолжала девочка. — Так много нового! Было о чем поговорить! Но и до того было неплохо… о, что случилось? — закончила она в замешательстве, оглядываясь.

Темнело. Свет над головой быстро тускнел, его сменяло более слабое красное свечение. И скоро стало совсем темно. Пальмы, привыкшие к суточному ритму Земли тропического климата, получали передышку, прежде чем снова вспыхнет свет и возобновится фотосинтез.

— Так делают, чтобы деревья не заболели, — объяснил Снизи. — А красный свет оставляют, чтобы мы могли видеть: деревьям он не мешает.

Снизи это тоже не мешало, что хорошо знал Гарольд.

Старший мальчик фыркнул.

— Знаешь, Допи боится темноты.

Снизи отвернулся. Это неправда, но в то же время и не вполне ложь. В тесно заполненном звездами центре Галактики на поверхности планеты почти всегда светит солнце. Темнота не пугает, но сбивает с толку. Снизи сказал:

— Ты расскажешь нам, откуда прилетела?

— О, да, Стернутейтор. Там было так хорошо! Даже самые первые старатели полюбили это место, я думаю, хотя, конечно, они хотели бы вернуться к своим семьям. Но там много еды и воды и есть много занятий. У нас оказалось множество книг хичи и свыше ста Древних Предков хичи, с которыми можно поговорить. Они научили нас пользоваться капсулами, — гордо сказала девочка.

Снизи коснулся пальцем ее капсулы и почувствовал теплое присутствие в нем.

— Твои Предки очень хорошие, — сказал он.

— Спасибо, — серьезно ответила она.

— Но твоя капсула гораздо меньше моей, — добавил он.

— О, да. Нам ведь не нужны микроволны. У нас капсулы только для Предков. Мой отец говорит, что мы многому должны научиться у хичи — конечно, сначала изучаешь язык.

— Спасибо, — в свою очередь сказал Снизи. Он не очень понимал, за что благодарит, но так ему показалось вежливо.

Но Гарольду было не до вежливости.

— Мы можем научиться у хичи только быть трусами, — сказал он. — А этому мы учиться не будем!

Снизи почувствовал, как напряглись мышцы у него на плечах. Эмоции хичи совсем не такие, как у людей, но даже хичи может ощущать раздражение. Снизи неуверенно сказал:

— Я не хочу, чтобы ты называл меня трусом, Гарольд.

Гарольд упрямо ответил:

— О, я говорю не о тебе лично, Допи, но ты ведь, как и я, хорошо знаешь, что сделали хичи. Они убежали и спрятались.

— Я не хочу, чтобы ты звал меня Допи.

Гарольд вскочил на ноги.

— И что ты для этого сделаешь? — насмешливо спросил он.

Снизи встал медленнее, удивляясь самому себе. В этой мрачной пальмовой роще ему стало неспокойно, и он начинал дрожать и по другой причине.

— Скажу тебе, что меня неправильно называть так. Больше никто этого не делает.

— Но никто и не знает тебя, как я, — упрямо ответил Гарольд. Снизи догадался, что чувства мальчика каким-то образом задеты. Слово «ревность» не приходило ему в голову. Гарольд поднял руки, сжал кулаки. Снизи удивился. Он как будто собирается драться!

Наверно, он будет драться. И, наверно, Снизи придется отвечать. Хичи обычно не применяют насилие друг к другу, но Снизи очень юный хичи и не такой цивилизованный, каким будет через десять-двадцать лет.

То, что их остановило, не имело никакого отношения к цивилизации. Остановила их Онико. Она испустила сдавленный звук, с отвращением посмотрела на орех в руке и отбросила его в сторону.

— О, Боже, — сдавленно сказала она, и ее начало обильно рвать.

Когда мальчики доставили ее в школу, машина-учитель, обладавшая, помимо прочего, и медицинскими познаниями, упрекнула их за то, что они позволили девочки выпить так много непривычного сока. В наказание им пришлось отвести ее домой и оставаться с ней до возвращения родителей.

Поэтому и Гарольд и Снизи опоздали на ужин.

— Не можешь быстрее? — жаловался Гарольд, спускаясь вслед за Снизи по шахте. — Меня нашлепают!

Снизи и так торопился, как мог, перехватывая руками уходящий вниз кабель. Он не боялся, что его нашлепают. Его родители не в состоянии ударить ребенка, но ему не терпелось увидеться с ними. Хотелось задать вопросы. И идя торопливо по коридору к перекрестку, за которым находились их квартиры: Снизи направо, Гарольда налево, Снизи формулировал в голове эти вопросы.

И тут же они застыли. Снизи зашипел от удивления. Гарольд простонал:

— О, дерьмо!

Оба услышали пронзительный электронный вопль, который, казалось, проникает в самый мозг. И тут же трижды погасли и вспыхнули огни на потолке. Сразу проснулись все машины-рабочие:

— Учение! — крикнула ближайшая из Них мальчикам. — Немедленно займите положение для отдыха! Опустошите сознание! Лежите неподвижно! Это Учение!

Хотел бы я уметь лучше разговаривать с плотскими людьми.

Мне бы хотелось рассказать о Снизи, и Онико, и о Колесе, как я сам все это испытываю. Не хочу сказать, что я все это испытал непосредственно. Это не так. Меня там не было. Но все равно что я там был, потому что все происходящее на Колесе, как и все происходящее в Галактике, записывается где-то в гигабитном пространстве и всегда доступно для тех, кто расширился. Подобно мне.

Итак, в определенном смысле я был там. (Или «был» там). Но получая доступ именно к этому банку данных, я одновременно занимался сорока восемью другими делами, некоторые из них интересные, другие важные, а некоторые — просто копошение вокруг печалей и сожалений у меня в голове, чем я занимаюсь постоянно. Не знаю, как передать все это.

Не хочу сказать, что я не обращал внимания на историю детей. Наоборот, обращал. Она меня тронула. В детской храбрости есть что-то бесконечно трогательное, во всяком случае для меня.

Я не имею в виду физическую храбрость, когда обзываются и дерутся кулаками. Как в тот раз, когда Снизи стоял перед Гарольдом, хотя это очень храбро для мальчика хичи. Я имею в виду то, как ребенок встречает подлинную опасность, иногда непреодолимую и непобедимую опасность. Это так же тщетно, безнадежно и трогательно, как вызывающее мяуканье двухнедельного котенка перед сорвавшимся с привязи быком. На меня это очень действует.

Альберт не всегда терпим к моему отношению к детям. Он часто говорит, что нам с Эсси следовало завести своих, и тогда я бы не стал идеализировать детей, как делаю это сейчас. Может, и так. Но независимо от того, что я делал, и не делал, у меня всегда что-то разжижается в области сердца (ну, по крайней мере аналога физического сердца, которое когда-то у меня было и которого больше нет), когда я вижу, как поступают дети перед лицом сильного страха.

В сущности вначале ни Гарольд, ни Снизи не испугались по-настоящему. Учение есть Учение. Их много было и раньше. Мальчики упали на месте. Закрыли глаза. И ждали.

Это не Учение старого класса, как при посадке корабля. Всеобщая тревога, какую проводят в самые неожиданные моменты и которую следует воспринимать совершенно серьезно. Как только стих предупреждающий свист, стихло и все Колесо. Рабочие машины, у которых не было обязанностей, перешли в состояние готовности и застыли неподвижно. Свет померк, так что едва видно окружающее. Внутренние компенсаторы массы, которые сопровождают все движения Колеса, сделали последний толчок и отключились; застыли лифты; замерли все неорганические (или больше не органические) машины и сознания на Колесе.

Гарольд и Снизи тоже постарались замереть, как только могут активные дети. Одним из обязательных курсов в школах Колеса было то, что некоторые называют «сатори» [3], закрытие сознания. Мальчики хорошо им овладели. Снизи, лежа в зародышевой позе рядом с Гарольдом, чувствовал, как мозг его опустошается, в нем остается только серо-золотистый, не-теплый-и-не-холодный, не-яркий-и-не-темный туман отказа от самого себя.