Куколка - Олди Генри Лайон (версия книг .TXT) 📗
Штильнер с горечью усмехнулся.
– Разумеется. При моей репутации. Я даже не успею перейти к научным выкладкам. К объяснениям, что вместо агрессивного «кракена» для инициации собираюсь использовать «прото-амёбу». К заявлению, что корректировать эволюцию микрокосма можно лишь инструментами эволюции макрокосма… Меня закидают гнилыми томатами. Но самое опасное не это. Томаты я стерплю. А если в зале окажется ушлый молодчик, который сумеет подтвердить мою гипотезу на практике? Раньше, чем это сделаю я? Я готов делиться позором. Но делиться лаврами я не желаю!
Лючано впервые видел такого профессора Штильнера. Он недоумевал, в чем дело. Шутки подсознания, решившего облагородить глупый сон – превратив комическое в космическое, а нелепость в самопожертвование? Причуды рассудка, компенсирующего напряжение реальной жизни?
Влияние «ошейника»?!
Стоило пару дней назад переволноваться из-за медицинского обследования, поддаться мнительности, воображая себе ужасы безумной заразы, частицы фага, поселившейся в твоих кишках – и нате-ка! Психика трансформировала нервный срыв в дурацкий сон, а собственный страх – в завиральные идеи Штильнера. Нельзя же, в конце концов, допустить, что нам снится реальный случай, который имел место быть?!
А когда, собственно, это могло случиться? Евгенический центр «Грядущее» уже существует и еще не лопнул, как пузырь. Значит, не более одиннадцати и не менее четырех лет тому назад. Вычислить точнее вряд ли удастся…
Бросая вызов этому безнадежному «вряд ли», сон вновь окаменел. Фигуры двух людей замерли. Перестал мерцать, а там и погас сакраментальный люминофор «ЕЕЩУДЯРГ». Лючано почувствовал, как, бестелесный и счастливый, он взмывает ввысь: над сном, над кабинетом, превратившимся в крохотную сцену – нет, в ящик кукольного театра, с каким, по словам тетушки Фелиции, ходили по Борго древние невропасты. От ящика в разные стороны тянулись пучки. Их структура вызывала оторопь. Преодолевая страх, Тарталья взялся за один из пучков, разбирая на нити, и искренне удивился, когда в ящике началось движение.
Словно колесо, где пространство служило ободом, время – ступицей, а у спиц и вовсе не было названия, совершило один-два оборота.
– Прогресс на Сечене в ваших руках, граф!
Возвестив это, Адольф Штильнер вытер лоб клетчатым платком и перевел дух. Взяв кружку с чаем, он щедро набуровил туда из вазочки малинового варенья – своего излюбленного лакомства.
– А вы как думаете, голубчик? – откинувшись на подушки, спросил граф Мальцов.
– Стоит ли шиковать на благо какого-то сомнительного «социал-управления эволюцией человека»?! – спросил Лючано, уже ничему не удивляясь.
Ответный удар Штильнера был беспощаден:
– Милостивый государь! Я тоже, в свою очередь, полагаю финансирование вашего «Вертепа» швырянием денег на ветер! Три года вы за счет графа ездите по деревням…
«Он просил дополнительных финансовых вложений у Мальцова! Это было… Когда же это было? Девять… нет, десять лет тому назад! Получив деньги, он напичкал «Жанетту» автоматикой, мало надеясь на свою лицензию пилота… Далее – разговор с гематрийкой. Десять лет… я учил Никиту со Степашкой игре в «пристенок»… зимой выкупили Оксанку – девку во младенчестве украли цыгане, заставляли воровать, а она, тихоня, плакала…»
Лючано отпустил пучок. Колесо вернулось в исходное положение. Кабинет профессора. «ЕЕЩУДЯРГ» за окном. И в кресле – гематрийка Эмилия Лукинична Дидье.
– Я лечу с вами, Адольф Фридрихович, – сообщила она.
Дальнейшая сцена была безобразна. Штильнер кричал, бранился, разбил стенную тарелку с дарственной надписью «Долику от друзей в день его сорокалетия!» – короче, бушевал, как мог. Запреты рисковать собой сыпались на Эмилию градом, перемежаясь угрозами увольнения и домашнего ареста. Профессор живописал трудности и опасности предприятия. Он уже забыл, что собирался отправиться в космос собственной персоной, имея в спутниках лишь проститутку-брамайни, если проститутка даст согласие, и Данилу Бобыля, если тому прикажет граф Мальцов.
Но весь пыл разбился о ледяное спокойствие госпожи Дидье.
– Я лечу с вами, – повторила она, когда профессор выдохся, охрип и замолчал. – Хотите, дайте мне пощечину. Вам сразу полегчает. Но от моего присутствия на борту «Жанетты» вам не избавиться. Во-первых, у меня есть лицензия пилота. И не ваш любительский «G-прим», а категория «Z-макро». Во-вторых, я, конечно, не проститутка, и не юная звезда подиума, но к зачатию и деторождению вполне способна. Если вы предпочтете мастурбатор, я готова стать суррогатной матерью. Надеюсь, аппаратура для искусственного осеменения на «Жанетте» имеется? В-третьих, для вашего эксперимента гематрийка ничем не хуже брамайни. Поскольку вы – техноложец, и не энергет ни в малейшей степени. Наконец, в-четвертых…
Она встала из-за стола. Зачем-то подобрала осколок тарелки, на котором сохранился фрагмент надписи «Долику от…». Лючано следил за Эмилией, не в силах понять: на кого она похожа? Складывалось впечатление, что он видел ее раньше, при других обстоятельствах – или кого-то, напоминавшего эту женщину. Твердый рот, нос чуть вздернут; волосы цвета красной меди гладко зачесаны и собраны на затылке в узел. Ну видел же, клянусь чем угодно!
Нет, память отказывала.
– А в-четвертых, – закончила Эмилия Лукинична, – одного я вас никуда не отпущу. Так и знайте. Еще восемь лет назад, на Саузе, где вы читали у нас факультатив по типологии флуктуаций, я сразу поняла: вы – гений. А гениев никуда нельзя пускать без присмотра. Пропадут ведь…
Когда профессор Штильнер молча приблизился к гематрийке и неуклюже опустился перед ней на колени, Лючано ощутил, что просыпается.
И проснулся, к великому своему сожалению.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ОВОЩЕВОД И ШОУМЕН
Вчера Тарталья перестарался, затемнив стекла до полной непрозрачности. В комнате стоял кромешный мрак. Лишь светился на руке циферблат-татуировка, да тлели контроль-индикаторы разнообразной машинерии, которой был напичкан номер.
