Пути Господни (СИ) - Шабельник Руслан (читать книги .txt) 📗
Боль, забытая боль, почувствовав слабину, показала из укрытия кончик носа.
- Кто?
- Этьен Донадье - старшина техников.
Счастливая боль выкатилась наружу, радостно барабаня по челюсти костлявыми пальцами.
***
Распределено:
Фабрики – 52 особи
Сады, огороды – 39 особей
Домашние слуги – 11 особей.
Итого – 102 особи.
Естественная убыль при транспортировке – 3 особи.
Длинные, как река, как лесные тропинки, однако, в отличие от них, совсем не извилистые, ходы хижины.
Однажды, еще мальчиками, Рхат с ребятами отправились в путешествие по Большому Оврагу, что разделял землю недалеко от деревни соседнего племени.
Он на всю жизнь запомнил то путешествие.
Идешь, вокруг только рыжие, почти отвесные стены, и они сжимаются. Не выбраться, не увидеть конца.
В эти минуты, следуя за незнакомцем прямыми ходами неведомого оврага, Рхат Лун испытывал сходные ощущения.
Не выбраться, ни узнать, что в конце.
Но тогда, в овраге, было небо… затянутое вечными облаками родное небо…
Достигая конца хода, сворачивая за очередной поворот, Рхат Лун ждал, когда же они покинут дивную хижину. Выйдут под небо.
Интересно, какое оно здесь… в раю… в аду…
Небо не появлялось.
Вместо него появились другие гладкокожие.
По мере продвижения, их попадалось все больше и больше.
Некоторые приветствовали проводника Рхата.
- Привет, Брайен, где лопоухого раздобыл?
- Из новой партии.
- Ребята уже вернулись? Как улов?
- Не очень.
- А этого куда?
- Домой. Рената все уши прожужжала. Помощника ей подавай.
- Ну бывай, привет Ренате.
Великая Мать! Речи их еще чуднее запутанных жилищ.
Рхат Лун вырос в лесу. Завяжи ему глаза, засунь в корзину, отнеси на самую дальнюю опушку, выпусти, он без труда отыщет дорогу к дому. Мох на деревьях, пурпурное сияние облаков на восходе, вечный проводник – река.
Здесь глаз никто не завязывал, но оставь его проводник сейчас, в эту минуту, он ни за что не повторил бы пройденный путь.
Великая Мать!
К ним, по такому же ходу двигалось существо… Всякие сомнения отпали – он в аду! Ничем иным, кроме порождения черного Кантора, существо быть не могло. На голову выше Рхата и малоухого. Гладкая, как у проводника кожа утыкана длинными, в палец толщиной иглами. Рот вытянутый, как у хищника, без губ. Полный набор желтых покосившихся зубов скалится в кровожадной ухмылке.
Рхат задрожал. Захотелось бежать… но куда? Сильная, натруженная рука проводника сжала дрожащее плечо.
- Не бойся. Это валгалл с планеты Арг. Добрейшее существо и такой же раб, как и ты.
Этот ужас, это порождение ночных кошмаров, этот слуга Кантора – добрейшее существо! Нет, Рхат Лун не настолько глуп… порождение кошмаров спокойно прошло мимо, не удостоив Рхата и пол взглядом.
- Привыкай, парень, - вывел из ступора голос проводника, - еще не то увидишь.
Великая Мать… где ты?
***
Растение гниет с корня.
Плодоносящее, с цветущей кроной, глубоко внутри, под землей, оно уже заражено плевелами тлена.
Вот два внешне благополучных ростка. Они не отличаются. Но вытяни из земли, глянь в корень и ты увидишь разницу. Рано или поздно болезнь перекинется на листья, ветки, ствол.
И если не выкорчевать, не уничтожить, спалить источник, нечистая поразит прочие побеги.
Летопись Исхода
«Деяния Пастырей»
Глава 1. «Великий Сонаролла»
Лампы зенитными солнцами орошали зеленые поля столов. Неутомимые кии-скарабеи пихали навозные кругляши бильярдных шаров. Они сталкивались друг с другом, и тихий стук отмерял время не хуже тиканья корабельного хронометра.
- Пятерка, в левый угол, - торжественно, словно речь на Благодарении возвещает Данкан Левицкий – улыбчивый пластмастник с широким лунообразным лицом.
Соприкоснувшись с битком, оранжевая пятерка ошпаренной рукой отскакивает от борта и лениво катится по зеленому полю стола в угол. Левый угол.
Десяток зевак следит за победным шествием неторопливого шара, и запах разгоряченных мужских тел заполняет пространство под слепящим солнцем лампы.
Кусая губы, за пятеркой следит Рав Танг – текстильщик. Крепкие зубы нещадно терзают невинную плоть губ.
Круглой пятерке все равно. Она катится. И падает в лузу.
Десяток глоток восторженно ревет. Зубы сжимаются, и обескровленная плоть рождает рубиновую каплю.
Довольный Данкан принимает поздравления.
- Шестерка в середину! – слова вязнут в мужском напряжении, запахе пота, отчаянии Танга.
- Господи, Учитель, не дай, помоги… - шепчет Танг, и алая капелька смешно дергается на снегу губ.
- Молись, молись, последнее, что осталось, - Данкан аккуратно, как мать новорожденного, опускает объемное пузо на дерево бортов.
- Учителю нельзя молиться, - рождает толпа голосом остроносого Фридриха Знанского. – Он не бог.
- Уж не человек ли? – накопившаяся злость выплескивается ведром кипятка. Засохшая капля превратилась в бурую точку.
- Человек, - пожимает узкими плечами маленький Знанский.
- Это ты у нас человек, или хе, хе, подобие его, - Ал Уотерби покровительственно ложит пухлую ладонь на кость плеча, - а Учитель, он, он…
- Бог!
- Не бог!
- Нет Бог!
К месту спора подтягиваются обитатели соседних столов. Пот загустевает ядовитой желчью.
- Бог!
- Человек!
- Был человеком! – к столу переговоров протискивается менее худой, но не менее конопатый Энтони Левицкий – родной брал удачливого бильярдиста и косвенного виновника спора. – Но когда на него снизошло откровение, - толстый палец с траурной каемкой ногтя важно тычет в лампу, призывая светило в свидетели, - он стал БОГОЧЕЛОВЕКОМ – два в одном!
- А если по роже? – сосредоточенно интересуется Линкольн Черчь – сторонник человеческой фракции.
- А если я тебе? – Данкан выдвигается на защиту брата.
Желчь каплет в раскаленный воздух едучими каплями.
Забытая шестерка одиноко скучает на зеленом сукне.
Олег Гайдуковский от стойки с пивом лениво прислушивается к спорщикам.
Бог? Человек? Какая разница. Олег не видел в рьяном выяснении сущности Учителя особого смысла.
Олег почти не помнил Учителя – тот ушел, когда Олег был ребенком.
Но сколько себя помнил Олег – споры были всегда.
***
В ответ на ваше письмо от *** отвечаем: новый фасон обуви разработан и утвержден, в соответствии с последним постановлением Совета Церкви «Об экономии исходных материалов». В данное время производственные мощности цеха не позволяют производить обувь по индивидуальным заказам (исключение составляет обувь, производимая для членов Совета Церкви и лично Великого Пастыря).
Алексей Мотренко
Заместитель старшины цеха пластмасников.
Отец Щур обвел слезящимися глазами притихшую паству.
Первый ряд, кряхтя и отдуваясь, ломился под тяжестью огромных задов, переходящих в потные ляжки великовозрастных прихожанок. Настоящих дочерей вознесшегося Учителя, неизменно нарядных и до отвращения преданных. Постоянных, как утренняя сирена и таких же назойливых.
Слева направо: рыжая Маланья Черчь – мать восьмерых детей и бабушка двух десятков сопливых внуков, Агафья Танг с неизменным тиком – результат необоснованных подозрений мужа, отчего казалось, что женщина постоянно подмигивает; Уна Персон с торчащими, как у вампира клыками; Мамаша Гуговиц, расплывшаяся на три места; рядом с мамашей – ее тень – Ума Гольдеман, в отличие от наперсницы – худая и длинная. За глаза престарелых подруг называли: клубок и спица. Замыкала линейку почета – маленькая с хищно блестящими глазками-буравчиками Серта Каплан.
Отец Щур вздохнул. Как человека, его тяготила, замешанная на фанатизме преданность, истовая, без малейшей примеси разума вера. Как священник, он понимал – на таких вот, как подмигивающая Танг, бездумно вторящая ему Уна, как Клубок и Спица, не терзающихся вопросами, сомнениями, бездумных почитательницах Истинного Учения, держится их вера.
