Сироты небесные - Лазарчук Андрей Геннадьевич (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
Это мог быть подарок – или плата. Не взять подарок – значило кровно обидеть местного Духа, но взять плату вперёд, не зная, за что…
Вовочка, как во сне, протянул руку к шару.
Он был очень тяжёлый.
Щель, дважды мигнув, сомкнулась.
И только тогда Вовочка дико заорал и рванул вверх, перехватывая верёвку, почти взбегая по стене…
Он преодолел, наверное, метра четыре, потом запал кончился, ноги скользнули, и он, потеряв равновесие, сорвался вниз и повис в петле, выбившей из его тощего тельца и воздух, и сознание.
– Ты чего? – Ярослав в свежей серо-коричневой рубахе с засученными рукавами тяжело шагнул навстречу Спартаку; в руке у него был маленький плотницкий топорик. – Случилось что-нибудь?
Портос медленно перешёл на шаг. Выровнял дыхание. Остановился, бросив безвольно руки вниз – болтаться.
– Да, дядь Слав… Олег провалился. В Жерло. Застрял. Тянули…
– Ахх… Ну, некстати, учитель… ну, учудил. Живой хотя бы?
– Живой. Он с рюкзаком на спине был – заклинило. Не сказать, что глубоко. Ну, возятся там с ним… Тянули – не смогли сами. Помогите, а? Жалко сильно будет, если не вытащим…
Ярослав в ужасе вытаращился на него:
– Ты что такое говоришь?!! Как это – не вытащим? Так, давай-ка отдохни пять минут, я тут раскину мозгами…
Раскидывать мозгами приходилось основательно: из года в год наглость ироев, а тем паче жувайлов росла и росла. Оно и понятно – обязательно требовалось переплюнуть предшественников. В прошлом году двоих фермеров, осмелившихся выйти навстречу распоясавшимся подросткам, жестоко избили – это при том, что почитание взрослых у аборигенов на уровне… во все остальные дни года. Что будет в этом году… Главное, что Ярослав знал: это именно его хозяйство давно привлекает ироев, а тем более жувайлов. Он сумел когда-то внушить ребятишкам суеверный страх, страх этот стал ярок и легендарен, и потому первый, кто его преодолеет, получит всё искомое: взрослость, почёт и уважение, первенство в делах…
Этакая "золотая медаль".
Он надеялся, что продержится ещё хотя бы год-другой, а лучше третий – когда подрастут старшие и станут наконец реальной силой.
Как бы их не затянуло в эти игры…
Он отмахнулся от мысли. Требовалось думать о насущном.
– Так, Портос, друг мой… Сам я пойти не могу, день неподходящий для экспедиций… никудышный день, чёрт. Но взрослых с тобой налажу, так, кто может…
Он мрачно соображал, от кого будет мало проку, если на дом навалится орда.
– Сушка, моторщик, пойдёт… эх, жаль, трактору там не пробраться, а то бы… и Дарья, она хоть и баба, а силы хватит на всё. Соображай – чего ещё надо, кроме верёвки?
– Масла, Артё… Атос велел – масла. Ведра, сказал, бы два. Вот. Это чтобы полить туда, вниз, и тогда клин легче разлупится…
– Верёвка. Масло. Брезент – носилки соорудить, если чего. Водки бутыль. Не веселиться, а для прогрева. С перцем. Так, ещё …
– Ещё бы пожрать на обратную дорогу. Олег с рюкзаком ухнул, а волочь будем – лямки, наверное, обрезать придётся. Вот и пропадёт всё ни за хрен.
– Тоже верно… Эй, Сушка, беги сюда!..
Спорилось. Каких-то пять минут – и собрана спасательная экспедиция. Сильный, но робкий Сушка, Дарья-кухарка и примкнувший к ним Димка-Драч, один из средних сыновей Ярослава – просто так, для счёту, и чтобы груз поделить. И на всякий случай – держать чуть подальше от возможных стычек, Драчом Димку прозвали не просто так.
Вовочка приходил в себя медленно. Сначала пришёл запах – мятный дымок и разогревшаяся земля. Потом ветерок снова отвернул в сторону, и с Вовочкой остался только его собственный запах – пыли и кисловатого пота. Живот тупо ныл. А что ещё ноет? Всё. И зачем я об этом подумал?
Тут на живот что-то пролилось, и все мысли с шипением вырвались наружу и унеслись в неизвестном направлении. Кожу жгло и щипало немилосердно. Вовочка затараторил про себя: "Одеяло убежало, улетела простыня, и подушка, как лягушка, ускакала от меня, а нечистым-трубочистам стыд и срам, и тарарам, умываются утята, и ежата, и котята, и опята, и ребята…" Боль потихоньку отступила.
– Очнулся, – сказал Михель.
– Ну, ты как? – сунулся Артур.
– Отвали, – сказал Вовочка, не открывая глаз.
– Как там Олег? – спросил Артём.
Он стал вспоминать. Его затрясло, руки задвигались, зашарили по телу, по карманам… Шарик каким-то чудом уцелел. Теперь обратной дороги не было – и Вовочка неожиданно успокоился. Открыл глаза, сел, рассказал про Олега, напился горячего, поскулил, пока его – почти целиком – обмазывали лечебным соком.
Металлический шарик уютно лежал в руке – словно для этого и был предназначен. Было приятно гладить его кончиками пальцев – скорее угадывая, чем ощущая шероховатости. Вовочка придремал, в пол-уха слушая разговор у костра. Разговор был ни о чём – пока Артурчик не уговорил Михеля рассказать сказку.
– Сказка про очень храброго мальчика, – выбрал Михель.
Вовочка такой ещё не слышал, но не удивился. Пан Ярослав придумывал сказки с лёгкостью просто фантастической, и все их не знал, поди, даже он сам.
Михель откашлялся, сел поудобнее и начал.
Жил был на свете один очень храбрый мальчик, и звали его Кароль. Это похоже на «король», но, конечно, был он никакой не король, а бедный парнишка, сын бедных родителей, ничем не примечательных. Зато с детства слыл Кароль самым храбрым в округе.
И вот рос он, рос, готовясь к великим подвигам, которые должны были сделать его принцем, а может – как знать! – и королём, но однажды прослышал он, что за Чёрным лесом есть Гиблое болото, а в нём колодец, где живёт самая страшная жаба на свете, и кто не испугается той жабы, и вправду самый храбрый человек, и никого храбрее его не найти.
Быстро собрался он, принял отцовское благословение, поцеловал матушку, взял от неё узелок с едой и крепкими башмаками и пошёл к Чёрному лесу.
Долго шел Кароль. Уже и лето истончилось, и осень силу набрала, а он все топал и топал, не сворачивая. Еда у него давно вышла, так что подъедал он грибы-ягоды, иногда зверей камнями сбивал, но нигде, кроме как на ночевку, не останавливался.
На исходе осени вышел он к Гиблому болоту и понял, что удача-то – за него кости бросила, и хорошо они по столу игорному раскатились, потому как приди он к болоту до заморозков – там бы и сгинул навсегда. А так – сама природа подсказала парнишке, как справиться с этим испытанием. Построил он себе шалашик и стал в нём жить. Еды для него белки да птицы заготовили вдосталь, только примечай, где у них кладовые.
И прожил Кароль на краю болота до сильных холодов, пока лёд не сковал даже самые коварные зыбуны да окна, и не сделал дорогу в сердце болота безопасной.
И вот тогда выломил себе храбрый мальчик посох и отправился искать волшебный колодец. Долго ли, коротко бродил он меж кривых кустов, облепленных мёрзлыми гнилушками, да меж островков, населённых всякой болотной нечистью, да меж дрожащих гиблых огоньков, что в другое время наверняка завели бы его туда, откуда ещё никто не возвращался…
Но нашёл.
Стоял тот колодец не на островке, как ожидал Кароль, а в подозрительно гладкой, сухой и теплой низинке. Ни костей человечьих, ни одежды истлевшей, ни оружия брошенного, ни даже следов звериных – ничего, только жёлтый мелкий песок. Посередине сложен был из больших замшелых камней круг в рост человека.
Перехватил Кароль посох поудобнее, быстро пересёк страшное место, вскарабкался на каменное кольцо и заглянул вниз. Увидел он винтовую лестницу, уходящую в темноту, и не колеблясь стал спускаться. Трудновато ему пришлось – ведь ступени каждая была ему по пояс и гладкая, как стекло, а перила шаткие и неверные. Но не испугался храбрый мальчик, стал цепляться руками и ногами, упираться посохом и изловчился не упасть и не соскользнуть, а мужественно спускался, пока не упёрлась лестница в дно колодца. Было оно выложено черепаховыми панцирями, и некоторые казались словно бы слегка сбитыми. Понял храбрый мальчик, что это и есть дорога к страшной жабе.
Перехватил он посох покрепче и двинулся своей судьбе навстречу. Шагнул раз, другой, третий, глядь – сидит перед ним страшная жаба. Огромная, как овчарка. Шкура у неё чёрная, глаза красные, бородавок не сосчитать, под широким ртом с зубами зоб рогатый висит.
Поднял храбрый мальчик свой посох над головой и громко воскликнул:
– Не боюсь я тебя, самая страшная жаба на свете!
Засмеялась в ответ жаба хриплым хохотом и так ему говорит:
– Ты, гляжу, и вправду храбрый мальчик. Только ведь я не самая страшная жаба. Сестра моя пострашней будет. Если смелости хватит – к ней ступай.
И чёрной своей лапой показывает на дыру вдвое шире прежнего.
Не заставил храбрый мальчик себя упрашивать и тут же полез вниз. Много трудней ему пришлось, ведь ступени у этой лестницы каждая ему по грудь приходились, гладкие, словно лёд, а перильца крохотные, редкие да поломанные. Но принялся Кароль цепляться руками и ногами, опираться о верный посох и вскоре спустился до самого дна.
Глядит – а дно всё ракушками перламутровыми выложено, и некоторые как бы примяты. Понял он, что это и есть дорога к страшной жабе. Одёрнул свою потрёпанную одежонку, взял поухватистей посох, шагнул раз, другой, третий, глядь – сидит перед ним страшная жаба. Огромная, как лошадь. Шкура у неё жёлтая, синим гноем сочится, глаза лиловые и горят, а под широким зубастым ртом два зоба рогатые висят.
Захолонуло у храброго мальчика сердце, но сдюжил он и закричал громким голосом:
– Не боюсь я тебя, самая страшная жаба на свете!
Засмеялась в ответ жаба ужасным хохотом и так ему говорит:
– Ты, видать, и впрямь очень храбрый мальчик, если сюда добрался, только ведь я не самая страшная жаба. Братец-то мой старший куда пострашней будет. Если хватит у тебя духу – ступай к нему.
И лапой своей жёлтой на дыру в полу показывает – втрое шире первой.
Но, не дрогнув, принялся храбрый мальчик спускаться по винтовой лестнице. Ох и тяжко ему пришлось! Ступени у этой лестницы каждая – в рост самого Кароля, гладкие, как масло, а перил и вовсе не было. Да только не поддался храбрый мальчик панике, стал цепляться руками и ногами, посохом в стену упираться, поясом привязываться и спустился-таки на самое дно.
Смотрит – а дно-то мраморными плитками выложено, и на каждой – большая жемчужина, а некоторые жемчужины как бы поцарапаны. Понял Кароль, что это и есть дорога к самой страшной жабе. Одернул он одёжку, пригладил волосы, прижал к груди верный посох, шагнул раз, другой, третий…
И увидел страшную жабу. Была она огромная, как дом. Шкура у неё пятнистая, глаза угольные и мерцают, гнойные бородавки в три слоя, а под зубастым ртом три рогатые зоба висят.
Но, хоть и увидел всё это храбрый мальчик, только закричал он громко:
– Не боюсь я тебя, самая страшная жаба на свете.
И ждёт: засмеётся ли жаба ужасным хохотом и пошлёт его дальше – или закончилось его испытание и не испугался он самой страшной жабы на свете.
Но молчала страшная жаба, и ничего не говорила, и не хохотала, и лапой своей пятнистой никуда не указывала, а только смотрела на храброго мальчика угольными глазами, и покачивала уродливой головой, и покачивались под зубастым широким ртом три рогатые зоба, и капала на мраморные плиты ядовитая жабья слюна, и постукивал мерно по мрамору длинный пятнистый жабий хвост…
И не выдержало сердце храброго мальчика, замирало оно, замирало – и остановилось наконец, и упал он прямо на свой верный посох, переломив его пополам.
А страшный пятнистый жаб прыгнул в широкую дыру в полу и отправился к своей матери – рассказать о том, что приходил к нему сегодня очень храбрый мальчик, жалко только, что совсем-совсем глупый…»
